Я обещаю, над твоей головой будет чистое небо.

День обещал быть пасмурным. Не было намеков на дождь. Но все небо было затянуто белыми как снег облаками. Настолько белыми, что слепило глаза. Свет падал на дома и дорогу, поглощая все, до чего дотрагивается и все, чего может коснуться. Кирен вышел на улицу, вовлекаясь в это серо-белое утро. Это настроение, эта пустота обволакивали его полностью. Он был растворен в этой тихой и умиротворенной атмосфере без остатка. Знакомые дороги, знакомые тропинки, знакомые дома. Как ни как, все 18 лет он провел в Роартоне. Скоро он уже будет у своей могилы, в которой его похоронили и из которой он выбрался во время Первого Восстания. Воспоминания неприятно, словно обжигающие шипы всплывали в воображении, в воспоминаниях, и рвали на куски здравый смысл. Кирену снова хотелось повернуть время вспять, чтобы всего этого не было. Он вспоминал свою первую жизнь. И хотя Эмми всегда ему говорила, что их вторая бессмертная на этот раз жизнь- это дар, который дан не каждому, он не хотел это принимать, не хотел так думать. Уокер считал это проклятьем, вечным, бесконечным проклятьем, которое будет преследовать его, пока кто-нибудь наконец не пустит ему пулю в лоб Мысли о второй смерти не утешали, не были спасительными. Но Кирен часто об этом думал. Кто знает, почему. Возможно, после смерти Эмми. Быть может, от того, что Джем- его единственная младшая сестренка- больше не относится к нему так, как относилась раньше. Или он так переживал отсутствие Саймона. Саймон. Кирен долго не видел его с момента их последней встречи. Снаружи Уокер был настолько умиротворенным и равнодушным последние 3 месяца, что можно было допустить предположение, что у него все хорошо. Но внутри у Кирена была куча эмоций. Целая гора, которая с каждым разом все росла и росла, с каждым днем все больше давила на грудь своей тяжестью. Казалось, если бы Кирен был человеком, то давно уже умер от такого количества переживаний и отчаяния. Невысказанность. Отчасти проблема была в том, что некому было все рассказать, не было того, с кем можно поделиться. Но Кирену было не столь обидно это. Ему, казалось, даже не нужно выговаривать все накопившееся кому-то другому. Главное, высказать все, что он чувствует только одному человеку. Саймон бросил его в такой сложный момент. Смерть лучшего-мертвого-друга-навсегда. Сейчас Уокер нуждался в поддержке как никто другой. И нужна она была ему лишь от одного человека. А его не было рядом. Кто знает, что сейчас с ним. Кирен не видел Саймона уже месяца 3, как бы не больше. Быть может, он вовсе погиб. Но Уокер пытался гнать эти мысли прочь. Иногда он и в самом деле уже не надеялся увидеть Монро когда-либо. Но все же крохотный огонёк, очень тусклый, едва мерцающий, но все еще живой, горит, поблескивает в груди Кирена. Правильно говорят- надежда умирает последней. —Я закопан целиком, отдан земле. И трава прорастет сквозь кости мои,- проговорил Уокер, смотря на надгробие могилки, из которой вылез. Незадолго до смерти, Эмми все же уговорила его написать на камне что-нибудь. Она не оценила. "Слишком мрачно, симпатичная мордашка",- проговорила она, улыбнувшись и сморщив носик. Эмми- самый позитивный человек, которого Кирен знал когда-либо. Уокер сел на поваленное дерево напротив могилы, и воспоминания снова нахлынули на него, словно цунами оно накрыло его с головой. Гнев и обида, сладковато-горький вкус ностальгии, которое вызывало место, на котором сидел Кирен. Почему же гнев? Он гневался на Саймона. На того, кто обещал всегда быть рядом. И не сдержал обещание. Ему так хотелось что-нибудь сломать. Что-нибудь разрушить, на чем-нибудь выбить, вылить, вырвать все то, что внутри. Оно стреножило, царапало изнутри, давило, разрывало душу на куски, сжигало сердце, испепеляло все живое, что осталось от человека. В его глазах читалось недоверие, щепотка гнева и капелька боли размером с море. Но на смену всем этим душераздирающим чувствам постепенно приходило РАВНОДУШИЕ. Оно пугало и успокаивало одновременно. Кирен думал о том, что скажет Саймону, когда увидит его. Что сделает, как поведет себя. И, непременно, он знал ответы на эти вопросы. Он выскажет ему все, что накопилось. Он скажет, как ненавидит его за то, что он бросил его в трудной ситуации, что будто в пропасть провалился, что Кирен не слышал о нем целые 3 месяца, а, может быть, даже больше. Что он эгоист, какой он жестокий и циничный. —Никогда больше не подпущу тебя близко. Ты делаешь больно. —За все время нашего общения ты так не считал. Или просто не говорил мне этого? Кирен резко обернулся. Воздух пронзил до боли знакомый голос, низкий, с почти незаметной хриплостью, но по прежнему мягкий, как бархат. В метрах пяти от Уокера стоял Саймон. Да. Саймон. Монро. Спустя три месяца. А может даже больше. Он просто появился из ниоткуда. Впрочем, уходил он тоже в никуда, поэтому логика между этим все же есть. И сейчас, казалось бы, Кирен, наконец-то, может высказать все, что думает о Саймоне. Выскажет все, что накопилось, вытряхнет из себя весь пепел сгоревшей души. Саймон смотрит Кирену прямо в глаза. В них читается вызов, ожидание последующих действий, любопытство, горечь, сожаление и интерес. Монро действительно интересно, как теперь смотрит на него Кирен. И ему не просто интересно, но еще и очень важно. Но Уокер стоял как вкопанный, втягивая воздух как спасительный газ. И хотя в глазах Кирена были линзы, Саймону несложно было догадаться, что творится в душе у Уокера. В любом случае, глаза- это зеркало души. Все, что имеет глаза, имеет и душу. —Давай, Кирен. Уокер сделал навстречу Монро несколько твердых шагов, остановившись в достаточно близком расстоянии, чтобы, например, ударить Саймона. Да, Кирену безумно хотелось отвесить смачную пощечину этому немертвому. Но какой в этом смысл, если ему все равно будет не больно? А Кирен хотел причинить Саймону ту же боль, которую причинил он ему. Как же он ошибался, когда думал, что в глубине души Монро также не переживал обо всем происходящем. Просто так как Кирен моложе, он более чувствителен к таким вещам, как, допустим, расставание. И если он скрывает свои переживания, то Саймон это делает гораздо лучше. В смертой жизни было также. Монро не сводил с Кирена взгляда, полного ожидания. В отличие от Уокера, у Саймона не было линз. И поэтому он позволял Кирену читать свою душу словно раскрытую книгу. Ну же, Кирен, давай! Выскажи все ему! Посмотри, он от тебя в такой досягаемости! Давай же, говори!- твердили все чувства сразу. Сейчас Уокеру казалось, что он на миг стал обратно тем, кто ощущает этот мир, осязает его. И если бы это было так, то он бы чувствовал, как порвались все нервы, кровоточащие и высунутые наружу. В голове у Уокера было много мыслей. Но слова застревали в горле, прежде чем успевали вырваться на свободу. —Ты... Ты... Большего не нужно было. В глазах помутнело, ноги слегка подкосились, но устоять помогли сильные руки. Саймон крепко прижал Уокера к себе, будто от этого объятия зависела жизнь обоих. Он запустил пальцы в мягкие рыжие волосы, поблескивающие в лучах восходящего солнца на горизонте, облака на котором постепенно рассеивались. Кирен опустил голову, уткнулся лбом в шею Саймона и только сейчас дал волю чувствам. Он не хотел плакать, но слезы, непроизвольно, а, быть может, произвольно, градом покатились из его глаз. Монро потихоньку гладил Кирена по волосам, положив подбородок ему на макушку. И Уокера прорвало. Он начал говорить о том, что ему пришлось пережить, о том, как ему жилось все это время, все эти чертовы три месяца, а, может, даже больше, без Саймона. Как он все держал в себе. Как он ненавидит его. Он спрашивал, почему Монро так внезапно исчез, сказал, что думал, что его убили, что больше никогда Кирен не сможет его увидеть. Они простояли так минут пять, а им казалось, что вся вечность прошла. Монро слушал его внимательно, ловил каждое слово, пусть его речь и прерывалась всхлипываниями и слезами, Саймон все равно понимал Кирена. Понимал, каково это- потерять единственное ценное, что у тебя есть Саймон стоял, все крепче прижимая к себе Уокера. И больше ни одна непогода не посмеет испортить настроение самому дорогому, что у Саймона есть и было когда-либо. Потому что еще никем он так не дорожил, как этим человечком. Он посмотрел в заплаканные глаза Кирена. Сейчас Уокер выглядел как ребенок, которого обидели, но который уже получил конфетку. От такого вида Саймон просто не мог сдержать улыбку. А Кирен смотрел в эти прозрачно-небесные глаза и понимал, что теперь ему больше не придется жить в ожидании. Сейчас Саймон должен стать его опорой, успокоить, обнадежить, потому что бояться больше нечего; Саймон никогда не исчезнет просто так, он это знает, и поэтому спокоен. Он должен стать ему больше, чем другом. —Я обещаю, над твоей головой будет чистое небо.