Когда улеглась буря.

Первые месяцы после ухода из Мюгенджо Гинджи не мог найти себе места. Лёгкие ноги случайно уводили его прочь от синеглазой змеи, к плотным теням от грозовых туч, повисших на острых шпилях Бесконечного Замка. Слабые руки крушили всё, к чему пытались прикоснуться. Робкий взгляд из-под белесых ресниц ловил лунный свет и рассеивал солнечный. Парнишка отмалчивался и мялся у входа в кафе, не решаясь ненароком сказать что-то неправильное, сделать что-то ненужное, нарваться на неодобрение своей якобы новой семьи. Бан искоса поглядывал на своего напарника сквозь линзы фиолетовых очков, но не останавливал того, когда блондин вдруг срывался с места и, размазывая совсем детские слёзы по щекам, возвращался к знакомым трущобам предместий Вавилона. Близко он не подбирался, но и далеко уйти не мог. Будто преданный пёс, которому к ошейнику жестоко пристегнули цепь, а затем нелепо забыли о ней. Его воспалённое сердце разрывалось на мелкие кусочки. Весь лихорадочный и потерянный, бывший Император бежал от своего скорбного трона, но только больше к нему приближался. Чем сильнее он чувствовал свою непохожесть на людей, живущих за пределами измерения Мюгенджо, тем острее становилась тоска по родному убежищу. Хилому, сырому и ветхому, но своему, завоёванному и оплаканному. Гинджи часто теперь снились обвиняющие лица товарищей, широкая спина уходящего в никуда приёмного отца и молнии, белыми нитями кружащие вокруг мрачной башни. И ему начинало казаться, что всё на свете - его вина. Что он не заслуживает жизни, что одиночество и медленное болезненное разложение - его заслуженное наказание. От таких снов Гинджи вскакивал с постели среди ночи, мутно осознавая, где находится и чем является, и только тяжёлые ставни на окне второго этажа здания, в котором располагалось "Хонки Тонк", препятствовали его очередному побегу к Бесконечному замку. Осознав, что он надёжно заперт и защищён от своих бездумных порывов, Император забивался в угол комнаты и тихо плакал до самого рассвета, жалея себя и одновременно проклиная. Так продолжалось бы до тех пор, пока Гинджи не нашёл способ выбить злосчастное окно, если бы однажды владелец небезызвестного кафе не дал одному наглому подростку, бесполезно просиживающему штаны у него в заведении, крепкого подзатыльника и не отправил к светловолосому нелюдимому юноше, невесомой поступью вступившему в их серую жизнь. Мидо, как человек с богатой историей печальных событий за спиной, не терпел соплей и жалоб на жизнь. Даже если причин пореветь было хоть отбавляй. Даже если при взгляде на это сжавшееся в комок существо щемило в груди. Поэтому Бан, не долго думая, стал утешать своего напарника единственным известным ему способом - мутузить оболтуса изо всех сил. Растерявшегося блондина быстро повалили на спину и с непонятным рычанием и шипением стали несильно бить по щекам, плечам, рукам и груди. Напуганный до смерти Гинджи не сопротивлялся и замер, в ужасе округлив карие и невинные, как у оленёнка, глаза. Бан растерялся от такой безнаказанности и необычной покорности. Он просто хотел вытянуть из этого мотка молний что-то кроме ливня слёз, но, кажется, только ещё сильнее задел его хрупкое душевное равновесие. Бан определённо не сработается с этим плаксой. Он не понимает его мотивов, не знает его причин, не чувствует его, а поэтому не доверяет ему. Бан уже почти готов признать, что утащить ящик из-под носа у Пандоры было не самым верным решением. Бан совершенно теряется, когда его вдруг мягко притягивают за плечи и обвивают шею, уткнувшись носом в ложбинку за ухом и щекоча губы ёжиком жёстких светлых волос. Мидо предпринимает слабые попытки вырваться из кольца чужих рук, но постепенно успокаивается и даже осторожно поглаживает Гинджи по спине. Почти не касаясь парнишки, аккуратно, чтобы не спугнуть. Несколько минут спустя Гинджи наконец отпускает своего напарника и стыдливо опускает глаза, извиняясь за свой внезапный порыв. Гинджи разговаривает. Его голос шершавый и притихший, но звучит. Его щёки стеснительно порозовели, а пальцы беспокойно теребят края футболки. Он рядом, и никуда не рвётся. Если это и вправду помогает блондину держать себя в руках, то Бан не против объятий. Даже больше - он с радостью прижмёт к себе, змеевидному и хладнокровному, это карманное солнце, при условии, что оно не исчезнет так же трагично, как те, кто имел право обнимать его раньше. И если он будет держать своё ужасно колючее электричество в узде. Постепенно Гинджи выходит на свет. У него вдруг появилось много забот в "Хонки Тонк", заказов в "Агентстве по возврату утраченного", друзей и знакомых, не знавших ничего о существовании такого места как Вавилон. И времени тосковать не оставалось. А если на него и накатывали волны грусти, изредка, всегда можно было просто укутаться в сдержанное, но безотказное объятие обладателя Джагана и убедиться в том, что он не зря сорвал цепь со своего ошейника.