Судная ночь

Все, что нужно сделать, чтобы не наглотаться соли – это пойти навстречу хотя бы одной волне.

Гарри с силой ударяется грудью о землю. Легкие мигом наполняются острой болью, попытки сделать вдох прорезают все тело, но он не может остановиться, сбивчиво и жадно глотая воздух ртом. Это сейчас пройдет. Это сейчас прекратится. Его уши заполняет звук собственного сердца, которое истерично бьется в грудной клетке, сдавленной в тиски от удара. Все вокруг сказочное из-за дыма, сияющего в свете фонарных столбов. Запах дыма душит Гарри. Тот трет слезящиеся глаза свободной рукой, второй обхватив свое плечо и закрыв грудь. Проходит несколько секунд, прежде чем сознание возвращается к нему полностью, когда как сам он чувствует себя оглушенным и удушенным, будто в толще воды. Наконец он слышит одинокий крик. «Беги». Это все, что ему было нужно. Гарри отталкивается от земли, чтобы сразу перейти на бег, и кровь приливает к его ногам, разнося болезненный жар по телу. Вдох и выдох. Выдох и вдох. Поворот налево, к проезду между домами, снова налево, мимо мусорных баков, прямо, прямо, направо. Забор. Вдох-выдох. Мысли Гарри лихорадочно носятся в его голове, хотя выбор не так велик. Где-то на дороге раздаются выстрелы, а потом слышится приближающийся вой сирены, и Гарри врезается в клетку забора, выворачивает пальцы в прутьях. Быстрее куда-нибудь. За забором становится легче. Его внутренности онемели от боли и бега; Гарри сплевывает кровь, почти не удивляясь ей, смешанной со своей слюной, потому что ему кажется, что он разбил все свое тело полностью. Бег не прекращается. Дорога расходится узким проходом к спуску вниз и въездом на мост. Гарри знает это место, а потому не медлит, убегая по ступеням вниз, туда, где раньше находился ночной клуб, теперь, как он надеется, и его спасение. Дверь сбита с петель. Из-за шума в своей голове Гарри не может слышать ничего вокруг, не может знать, есть ли внутри кто-то еще, но он пробирается в темноте наощупь, пока не чувствует выступ, куда тут же и опускается. Здесь темно, и это важно. Здесь нет пожара, нет огней, нет едкого дыма, не слышно выстрелов или криков. Здесь должно быть безопасно. Гарри роняет голову в ладони, пачкая их кровью с разбитого лба. Он уже знает – то, что случилось сейчас, будет являться самым страшным и болезненным воспоминанием во всей его жизни, но чувства гудят в нем неусмиримым пчелиным улеем, и Гарри не готов потрясать его воспроизведением этих сцен снова. Слух возвращается полностью; Гарри ощущает, как его тело заполняет горькое чувство отчаяния. Сегодняшняя ночь в городе превратилась в настоящий кошмар, страшную сказку, из которой нет выхода ни с помощью пробуждения, ни с помощью забытья. В клубе слышатся гудки фургонов и очередные дроби выстрелов с улицы. Гарри тяжело вздыхает, превозмогая режущую боль в груди, когда пытается вернуться в руины реального мира, а затем слышит чей-то голос. - Здесь кто-то есть? Господи, блять, пожалуйста, кто-нибудь? Он замирает. Этот тихий голос донесся из угла, кажется, с пола, а теперь тишина вновь осела в помещении, и Гарри не может позволить себе колебаться в такой момент. - Да, я здесь, - хрипит он в пустоту, сплюнув кровь снова, - тут есть свет? Вы ранены? Слышится слабое шуршание; что-то щелкает, и на стене появляется бледный круг света от фонарика, который начинает метаться по стенам, пока наконец не касается лица Гарри. Свет так рассеян, что даже не режет его уставших глаз, но вызывает чувство опасности, а потому Гарри закрывает лицо руками. Неизвестных двое, один из них ранен осколком гранаты в ногу. Им, наверное, не больше восемнадцати лет, и, наверное, это не дело Гарри. - Пожалуйста, помоги моему другу, - просит парень, который позвал его, первым нарушив тишину клуба, а его голос сип от слез в горле, - мы все сделаем. Зейн может умереть. «Я тоже мог», - думает Гарри. Его мысли в голове сменяют друг друга наперебой, мгновенно сталкиваясь и рассыпаясь, становясь все больше и больше, теряя краски, приобретая их, внушая новые чувства, когда как сам Гарри ощущает острую потребность собраться прямо сейчас. «Но я не умер», - добавляет мысленно он. «Замолчи и делай что-нибудь, пока окончательно не свихнулся». В кармане Гарри лежит телефон, верхняя панель которого нагрета пеклом сегодняшней ночи. Гарри набирает номер на кнопках и долго ждет ответа сквозь гудки, а их звук оглушает это помещение и тех, кто, затаив дыхание, ждет рядом. - Лиам? Это я, Гарри. Черт, Лиам, я на улице. Моего отца убили, ты можешь приехать? Нужна помощь, здесь я и два раненых парня. Гарри называет адрес, и, пока опасность минует его жизнь стороной, его тело слабеет, заполняясь неутихающей ноющей болью, а на сердце ложится каменная плита черной скорби. Судная ночь всегда была заряженным ружьем, подвешенном в доме каждого в этой стране, и сегодня оно наконец выстрелило в жизни Гарри. Отца больше нет, а он смог оставить его. Выстрелы. Выстрелы и голос ведущего теленовостей. Голос Луи. - Гарри, уже пять часов, нам нужно собираться. Гарри открывает глаза, и силуэт Луи на фоне окна, пропускающего мягкий дневной свет, пробуждает его ото сна. - Тебе снилось что-то плохое? Тяжело дышишь. - Да, снова та ночь, - отвечает после паузы Гарри, потирая глаза. Он притягивает Луи к себе, гладит его упругую кожу и пытается разгадать его настроение на сегодняшний вечер. - Наше первое свидание? – лукаво спрашивает тот, немного отвернувшись. Его взгляд пуст, хотя он улыбается, и Гарри отпускает ему это, не желая мешать вопросами. - Нет. Смерть отца. Луи ложится рядом. Конечно, он все знает и знал всегда, а теперь настал день, когда этот кошмар должен уйти, поэтому он спокоен. Гарри, повременив, встает с постели и берет пачку сигарет с подоконника. - Почему ты встал раньше? – невнятно спрашивает он Луи, зажав сигарету между губами. - Зейн пришел, я был с ним. Конечно, Зейн. Гарри курит на балконе в одиночестве, пытаясь выпустить из себя чувство вины и печаль после сна, но это едва ли выходит. Люди внизу спешат по домам, закрывая на торговой улице магазины и салоны; Гарри кажется, что выстрелы ружей им не знакомы. Он застает Луи и Зейна на диване в окружении двух авторских мародерских масок и множества листовок и комиксов. Луи смотрит на это карнавальное безумие со слабо скрываемым интересом, пытаясь, вероятно, не выглядеть настолько по-детски, насколько оно приводит его в восторг. - Привет, Зейн. Ты рано, - сухо говорит Гарри, прежде чем, не дождавшись ответа, уйти на кухню. Он достает в шкафчике над плитой полупустую бутылку виски, которая обычно не служит успокоительным или заменой позднего завтрака, но сегодня есть сегодня, а Гарри должен хоть немного расслабиться. «Вы справитесь. Ты справишься». Гарри пьет залпом - это не затопит чувства волнения внутри живота и тяжести в груди, но ему хочется, чтобы выпивка хоть раз помогла в реальной жизни. Затем он идет в душ, решив, что все стенания вызваны только долгим дурным сном. «Нельзя поддаваться этому», - думает Гарри. «Вспомни, что заставило тебя прийти к сегодняшнему дню: вспомни, и нужные чувства обострятся». А когда чувства обостряются, дорога ведет только вперед. Горячие струи душа бьют Гарри по спине. Тот стоит, запрокинув голову назад и закрыв руками лицо, а его тело расслабляется от жара воды, пока память очередной раз демонстрирует свое могущество, заполняя мысли кадрами прошлого. Гарри никогда не знал, что такое семья. У него не было многочисленных родственников, звонков в канун Рождества и приемов в фамильном доме. Он жил со своим отцом, главой теневого бизнеса, связанного с оружием, когда как государство легализовало убийства одну ночь в году – так что, кажется, это все и определило будущее Гарри. Ему выпала роль помощника в подобных делах, и прошлая Судная ночь обошлась Десу Стайлсу дороже, чем его сыну. На очередной сделке отца подставил конкурент, что, впрочем, было не так неожиданно: Дес знал, как именно будет кончена его жизнь, но для Гарри это стало ударом. Самого нападения тот почти не помнит – только чувства, много смешанных чувств, последний взгляд отца перед выходом из машины и боль во всем теле при собственном побеге. Возможно, Гарри не должен был спастись. Но негаданная Судная ночь снова ступает на землю, а значит, пора выполнить ее предназначение. Гарри выключает воду, заворачивает полотенце на крепких бедрах и подходит к зеркалу; узнать себя в отражении действительно трудно. Гарри чувствует жар, но его лицо бледно, тяжелый взгляд из-под сведенных в напряжении бровей добавляет чувства, будто оно выковано из стали. Наверное, так выглядит каждый, решившийся на убийство, и это страшнее любых мародерских масок. «Око за око», - думает Гарри. Еще немного, и пора начинать. В доме довольно тихо. Луи и Зейн смотрят телевизор, уложив ноги на стол, где валяются пустые пачки печенья, а затем начинаются новости. - Три часа до начала двенадцатой ежегодной Судной ночи, - говорит ведущая на экране. - По началу ночи всей стране будет дан сигнал через систему экстренного оповещения, по ее окончанию – второй сигнал. На это время, с девяти вечера до семи часов утра, прекратят свою работу все службы спасения; преступления, совершенные в Судную ночь, не караются законом. Исключения составляют преступления, совершенные с помощью оружия ниже четвертого класса или совершенные против важных государственных лиц, имеющих политический иммунитет. Ночь проводится для снижения уровня преступности в мирное время и искоренения безработицы, что является идеей нового правительства, объединившего вокруг себя все штаты. Гарри вдруг осознает, что знает эти слова наизусть. Три часа до начала Судной ночи; два с половиной часа до возвращения Бена Уинстона из командировки, и, быть может, пять или шесть – до его смерти. Гарри встает у окна в гостиной, снова и снова прокручивая в голове план действий, стараясь не думать о «если что-то пойдет не так». Все давно решено, и портить дело дурными снами и настроениями будет лишним. - Плохо выглядишь, - говорит Зейн, обращаясь к Гарри, когда замечает на его лице призрак этих тяжелых дум. У Гарри не выходит скрыть своих сомнений, потому что в груди ядом разливается волнение, и это совсем некстати, а мысли не приходят в порядок. Впрочем, он знает, что должен держаться изо всех сил. Иначе остальные тоже поймают эту тень. Гарри смотрит на небо, что постепенно закрашивается плотными сумерками синего вечера, когда на его плечо ложится маленькая ладонь, а шеи касается мягкое дыхание. - Хочешь бросить это? Гарри поворачивается к Луи. У того по обыкновению хитрый взгляд. Он задал вопрос со скрытой насмешкой и вызовом - как и все, что он делает в своей жизни. Луи ходит по дому в серых растянутых спортивных штанах и вопит и дерется, когда Гарри, бывает, закидывает его на плечо. У Луи глаза цвета неба. Цвета неба над головой Гарри, такого, которое он хотел бы видеть всегда. Цвета мира. Мир и Луи – все, что только нужно Гарри, и все, чего он когда-либо хотел. Каждый раз он будто бы видит их впервые. - Я никогда не бросаю то, что решил сделать, - отвечает он преувеличенно серьезно. Но вскоре, конечно, сдается и легко целует губы Луи, слыша хмыканье Зейна, а затем уходит в другой зал. Спустя полчаса в дверь звонят, и к тому времени Гарри уже разогрелся на беговой дорожке. Луи и Зейн сидят на диване, а возле их ног валяются сумки с гранатами и дымовыми шашками. Они заняты разглядыванием листовок и рассуждением, что для заказа пиццы уже слишком поздно. - Я открою, - говорит Гарри в тишину коридора. Это Лиам и Найл. Они пришли как раз вовремя, не потеряв ни секунды, и выглядят возбужденно и нетерпеливо. - Нужно побыстрее закончить с этим, Хаз, - говорит Лиам, занося в дом прохладный дух и запах остывающих улиц. Он является давним приятелем Гарри, работающим в полиции, и это, наверное, очень большая ирония. В квартире достаточно мрачно; Гарри кажется, что даже гнетуще, но голос Найла заполняет шумом все помещение, когда тот бесцеремонно врывается в гостиную, и рушит эту атмосферу. - Вау! – восклицает Найл, хватая маски, что лежат на диване возле Луи и Зейна. – Вы в них будете танцевать, да? Они клевые! - Мы не будем танцевать, - смеется в ответ Луи, - но идея хорошая. Гарри с минуту наблюдает за тем, как между Луи, Зейном и Найлом заводится оживленный разговор, и он не может понять противоречивых мыслей, вызванных этой картиной. Дело в том, что он слишком мало знает Найла, чтобы ему доверять. На том лежит важная часть задания, а еще от Найла исходит странное настроение, и Гарри чувствует, как гнет опасности все сильнее скапливается за его спиной. - Все будет нормально. Лиам подходит к Гарри размеренным шагом; внимательный взгляд его карих глаз, как и должен, внушает доверие. - Ты был прав тогда, прав и сейчас. Пойдем, выпьем чего-нибудь, слишком уж здесь шумно, - говорит Лиам. Они идут на кухню и допивают бутылку виски, ведя беседу об отвлеченных вещах, чтобы не напускать на себя лишних переживаний, когда как из гостиной доносятся музыка и смех Луи. Затем начинаются сборы. Гарри надевает своеобразный траур – полностью черные одеяния и даже перчатки. Он заряжает свой пистолет, неприятная тяжесть которого делает все вокруг еще реальнее, чем оно есть; время замедляет свой ход. Сумерки уже стянули небо без проблесков, вероятно, никаких путей к отступлению тоже нет. Лиам ждет на кресле, сложа руки на груди, а Найл копается в своем телефоне; нужное им оборудование находится в фургоне Лиама, стоящем сейчас во дворе дома. Гарри смотрит на всех в этой комнате и чувствует все большую ответственность за дело. «Они рассчитывают на тебя», - думает Гарри. «Где твое хладнокровие?». А затем он складывает в сумку несколько дробовиков и останавливается, замечая, как взгляд Лиама подернулся испугом, когда тот увидел оружие. Теперь Лиам смотрит на него самого, пытаясь прочесть на лице Гарри ответ на свой вопрос, и Гарри не может позволить этому страху продолжать разгораться. В конце концов, это самое худшее – видеть сомнение профессионального стрелка, когда ему дают оружие без картонных мишеней. - Они, наверное, и не понадобятся, - глухо говорит он Лиаму, кивая на дробовики. - А что может случиться с нами? Гарри вдруг медленно и неотвратимо начинает закипать внутри себя, рассыпаясь мысленными клятвами, что собственноручно выстрелит в следующего, кто поддержит этот вопрос. Он матерится и пытается унять себя и свое участившееся дыхание. Дело в том, что никаких вопросов не должно быть вообще. «Мы можем сдохнуть, вот что случится», - в раздражении думает он. Впрочем, никто не должен знать, что сейчас творится у него внутри, и Гарри, выждав нелегкую паузу, чеканит лучшую тираду, что приходит ему на ум, чтобы ситуация не скатилась в самый худший сюжет. - Ничего не случится, если мы будем придерживаться намеченного плана. Все посторонние действия выполняются только с моего личного разрешения. Ни шага в сторону, и все будет хорошо. Приказной тон Гарри неприятен даже ему самому, но тот уже принял на себя всю ответственность за это дело, ибо только из-за него сегодня в спортивных сумках лежит огнестрельное оружие. Он не потерпит никаких сомнений и размышлений касательно всего, что решено уже чуть ли не на самих небесах, даже если Лиаму удалось насторожить его в глубине души еще больше. Найл выглядывает в окно, когда до начала Судной ночи остается два часа. Там, на улицах, все тихо, кроме редких гудков машин, что недовольны чьим-то хамством на дороге, вызванным спешкой домой. Им же спешить некуда. Они прибудут к дому Бена за 45 минут до возвращения того из аэропорта. «Точно, - думает Гарри, - таков ваш план, и наконец пришло время осуществить его». Он останавливается у дверей, прежде чем выключить свет в доме, чтобы уделить внимание Луи. - Как тебе наши маски? – спрашивает тот, громыхая стучащим по полу скейтом, а его голос глушится материалом самой маски. У Зейна она черно-белая, с крестом на лбу; из-за его подводки на глазах она смотрится по-демонически эффектно. Маска Луи больше похожа на лицо человека. Красные губы, косой разрез для глаз и слово «бог», выведенное черным на лбу. - Тебе очень идет, - отвечает Гарри, наполнив свой тон нежностью. На самом деле, маска Луи выглядит не слишком серьезно, скорее, показушно, но, неожиданно для Гарри, тот выглядит в ней горячо, и эта мысль приятно греет тело. Ему не хочется сейчас об этом думать. Гарри выключает свет и отгоняет от себя романтический настрой, решая, что тот подождет. *** - Сколько времени? Лиам еще не успел завести мотор и тронуть машину с места, но все здесь уже почувствовали новую волну тревоги, накатившую, стоило им выглянуть из окон фургона; еще немного, и улица превратится в эшафот. Волнение, растущее внутри живота Гарри, начинает пробираться выше, к груди. Когда фургон наконец отъезжает от дома, Гарри старается не смотреть через стекла на мелькающие огни - он проверяет карабин и остальное оборудование в своей сумке. Все на месте, но все ли в порядке внутри него самого? - Семь сорок семь, - отвечает ему Найл, уставившись в экран ноутбука. Его глаза горят мерцающим отражением экрана и собственной страстью. Луи и Зейн смотрят в окно, и, хотя из-за масок этого не видно, Гарри знает выражения их восторженных лиц. Луи и Зейн были детьми Судной ночи, ее ближайшими помощниками и бойцами, отдавшими ей немало сил. Гарри любит это в Луи, но не отрицает беспокойства за его жизнь. Впрочем, кто знал, что год назад у Луи не было дома вовсе, а значит, и висеть заряженному ружью попросту было негде. Проблема в том, что Гарри дал ему этот дом. Так он думал, понимая, что и ружье у них теперь одно на двоих. - Вопросы по поводу разъяснения плана есть? Недочетов быть не должно. Еще час, и ни один человек в этой стране не станет нам помогать. «План, - рассуждает Гарри, почти забыв, что говорит сейчас вслух. - Нужно думать только о нем. Луи и Зейн отвлекают охрану, я пробираюсь в дом через окно и жду. Лиам даст указания, когда Найл отключит сигнализацию, и можно будет начинать. Этот ублюдок получит то, что заслужил, а кошмар наконец закончится. Пару часов, и все останется только в памяти – вот, как надо действовать. Быстро и тихо. Самокопания оставим до рассвета». - Может, тебе не стоит так сильно нервничать? – обращается к нему Луи, выждав паузу. Черт бы побрал его усмешку в голосе, в самом деле. На полу фургона лежат сумки с оружием, вокруг датчики и экраны, что скоро получат информацию от дома Бена, когда Найл подключит их. В конце концов, сегодня снова та самая ночь, машина везет их на дело, связанное с убийством человека, а Луи делает вид, что ничего не происходит, улыбаясь под своей маской. - Здорово, что у тебя хорошее настроение, - бубнит Гарри, уставившись куда-то в сторону, - но прошу тебя не паясничать. Это все и тебя касается. - Да, касается, - заключает Луи, делая свой тон вкрадчивее, - поэтому я хочу, чтобы ты видел нашу игру, а не сидел здесь с кислой миной, раздумывая, решиться сделать что-то или нет. - Я давно решился, ты знаешь. Луи гладит Гарри по руке, касаясь напряженных мышц, а потом затихает. Лиам тоже молчит, погруженный в процесс вождения. В фургоне темно, если не считать свет от горящей аппаратуры и огней с улицы, что слабо пробивается сквозь толщу лобового стекла. Гарри в последний раз проверяет сумку, прежде чем застегнуть на ней молнию. Они почти на месте, и, наверное, стоит действительно взять себя в руки. Он уже думал об этом сегодня: пасовать поздно и глупо. «Давай же», - думает Гарри. «Покажи, чем была для тебя эта боль. Здесь вам не контора по досрочной ловле бумеранга, все вернется самым честнейшим образом. Пусть вендетта станет твоим дыханием, каждым следующим шагом». Гарри делает вдох сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как кровь приливает к его нутру и горячит все тело, когда Лиам останавливает машину. *** Гарри встает со своего места и твердым шагом проходит в переднюю часть фургона, где располагается все основное оборудование. Экраны, находящиеся на лобовом стекле, показывают стадию подключения. - Сейчас соединюсь с камерами, и все данные будут у нас на руках, - говорит Найл, а его тон выдает весь энтузиазм и увлеченность. – Пока могу сказать, что самолет Бена прилетает точно по расписанию, то есть через двадцать минут. Вместе со временем, потраченным на дорогу сюда, в план мы пока укладываемся. Фургон находится в общей сложности в двухстах метрах от дома Бена, за поворотом к нему, чтобы машина не попала в поле зрения охраны. Сам Бен подъедет с другой стороны дороги. Все просчитано максимально до мелочей. Такие моменты можно поймать только раз в жизни. По фургону разносится звук, оповещающий о подключении к камерам. Экраны на стекле наконец выдают нужные данные: изображения, что переданы с фонарного столба около дома, крыши, дерева во внутреннем дворе, датчика движения у забора, проходящего у окна. - Так, - тараторит Найл, считывая информацию легко и быстро, когда как Гарри пытается схватывать на лету и не допустить ошибок, - Мари сейчас на первом этаже слева, в гостиной. Вставать, видимо, не собирается, свет больше нигде не включен. Он замирает на секунду, округлив глаза и вздернув брови вверх. - О, - продолжает Найл, переведя взгляд на другой экран, - тебе везет, Гарри, окно в тренажерной комнате не закрыто, даже не придется использовать стеклорез, так надежнее. Хм, охрана прибыла час назад, стоят спокойно, но у них тоже есть дробаши - это серьезно. Гарри дослушивает замявшегося Найла, а затем смотрит на Луи и Зейна. «Чертовы маски, - думает он, - невозможно прочесть эмоций»; впрочем, поза Луи, замершего у окна, говорит Гарри о смене настроений. Зейн проверяет свою сумку, заранее открывая ее для удобства, и дрожь не трогает его рук. – Это, скорее, для отпугивания, - отвечает на повисший в воздухе дух смятения Лиам, вглядываясь в изображение с камер. – Разводить пальбу перед самой ночью никто не станет. Гарри подходит к Луи и хлопает его по плечу. - Это ничего, Луи. Много времени на отвлечение не потребуется. В действительности он сам не уверен, все ли до сих пор под контролем, но он целиком и полностью уверен в Луи и его решении, а значит, план соблюдется в худших традициях мародеров. Гарри пытается понять, куда взгляд Луи направлен через окно, но Луи внезапно поворачивается к нему и усмехается так громко, что заставляет того принять на себя легкую, но неприятную волну испуга. - Жаль, что все закончится быстро, я слишком долго ждал развлечений. Луи ударяет кулаком в кулак Зейна, и они оповещают всех о готовности к выходу. Найл желает им удачи и вновь отворачивается к экранам, пока Лиам выпускает их из машины. Гарри смотрит на скейтборд в руках удаляющегося Луи и чувствует болезненный укол в области сердца. После этого Лиам снова заводит двигатель, звук которого тут же напоминает Гарри о задаче его собственной, делая события и время настолько реальными, что их будто бы можно ощутить на своей коже раскаленным прутом. Найл и Гарри следят за экранами, пока Лиам разворачивает машину и направляет ее к стороне заднего двора дома, незаметную для охраны и жены Бена. Воздух в фургоне становится тугим и заряженным с такой силой, что, кажется, все вокруг готово взорваться. Гарри подходит ближе к двери машины. Необходимые для работы вещи находятся в его сумке за спиной, на поясе закреплен пистолет и специальный тканевый карман для бомбы; во всем обмундировании Гарри больше походит на смертника. Чувствует себя, впрочем, не лучше. - Они подъехали к воротам, - констатирует Найл, вперившись взглядом в экран под потолком, - кричат… Охранники идут им навстречу, тот, что слева, пытается их прогнать. Зейн ездит вокруг с шашкой, Луи что-то кричит… Черт, зачем так громко, Мари может насторожиться. Гарри жадно хватает информацию, поступающую от Найла и камер, пытаясь думать только о деле, а не о безопасности Луи и том, стоит ли эта игра свеч. Затем он вздрагивает от звука открывшейся двери. - Они кинули шашку, Гарри, давай! Гарри бросает быстрый взгляд на экран, но не успевает сконцентрироваться на изображении, прежде чем собственные ноги несут его прочь из машины. Он не говорит ни слова перед выходом, даже не думает о каком-то наставлении; сердце начинает свой бешеный танец в груди, ощущая прилив адреналина, поэтому, наверное, время наставлений уже прошло. «Началось», - мелькает в его голове, а потом мысли прекращаются вовсе. Вдох-выдох. Все тихо. Еще раз. Он осматривается, пригнувшись и замерев на месте: задний двор чист, света в окнах нет, планировка балок второго этажа неизменна. Гарри пробегает к забору, ловко перемахивает через него и, прижавшись к стене дома, снова останавливается. Ожидание кажется мигом из-за стучащего по вискам пульса. - Гарри, - слышит он наконец обеспокоенный голос Лиама по наушнику, провод которого закреплен под его одеждой, - они достали еще одну шашку, но охрана грозится вызвать полицию, не медли. Гарри неосознанно кивает и стряхивает с себя сумку, чтобы как можно быстрее достать оборудование. Он закрепляет на своем торсе жилет, затем присоединяет к нему крюки и зажимы. Дернув за веревку и проверив ее прочность, Гарри направляет автоматное крепление прямо к стене второго этажа, и тот цепляется за балку у выступа. Все так, как оно было нужно. Гарри настраивает длину веревки и хватает сумку, надеясь, что ничего не выронит в спешке; он упирается ногами в стену, принимая горизонтальное положение, и в его заботе лишь то, как бы дрожащие руки не упустили трос, пока устройство поднимает его наверх. «Быстрее», - трещит наушник. Гарри хочет ответить, но едва ли сейчас способен. «Давай, - думает он. – Отсоединяй крепление и опирайся на балку, пока открываешь окно». Гарри просовывает руки в щель между рамой и створкой окна, и распахивает то с молниеносной скоростью, чтобы не наделать шума. - Все под контролем, - говорит Лиам, а его тон напряжен так, что смысл его слов проходит мимо сознания Гарри, - давай дальше. Гарри пролезает в распахнутое окно, вытягивает крепежи снаружи и нервно убирает их в сумку. Он находится в тренажерном зале – самой звукоизолированной комнате во всем доме, и паника подъедает его нутро несмотря на все сопротивление. Здесь темно и тихо, но слабое освещение улицы все же позволяет разглядеть хоть что-то: в глубине зала, заставленного тренажерами и специальным оборудованием, стоит большой шкаф со снаряжением, гантелями и прочими вещами для упражнений. Гарри крадется к нему, надеясь, что места там действительно много, пока звук его сердца, как кажется ему самому, заполняет шумом весь зал без остатка. - Вижу шкаф, - шепчет Гарри, пододвинув ко рту устройство с микрофоном, закрепленным на проводе с наушниками, - я буду в нем. Наверное, туда сегодня уже не сунутся. - Хорошая идея, нужно быть тише. Гарри отворяет дверь в шкаф, параллельно с этим вынимая из кобуры пистолет, чтобы быть наготове, если его глупые прятки будут раскрыты. Он встает внутри и опускается вниз, решив дать себе передышку. Там достаточно тесно, и Гарри закрывает лицо руками, стараясь прийти в себя и прокручивая все действия раз за разом в своей памяти, но искомых ошибок или просчетов нет. - Гарри, - говорит Лиам, передавая по наушнику теперь уже более ровный тон, - все чисто. Зейн и Луи уже в машине, Мари не отреагировала на них серьезно, охрана тоже думает, что это были просто подростки. Полицейских не вызвали. Бен уже едет. - Да, - глухо отзывается на выдохе Гарри, - только не включай общую связь. Мне не нужны лишние звуки, чувствую себя хреново. Лиам оставляет только один канал связи, и все понимают, что первая часть плана официально завершена. Теперь им остается только ждать. «Ждать», - думает Гарри, стараясь унять высокий сердечный пульс. «Дело осталось за малым, теперь все зависит только от тебя». Он сжимает пистолет в руке, направляя всю силу своих мыслей на представление пули, что скоро войдет в тело Бена, и мгла вокруг Гарри рассеется уже навсегда. *** Найл откладывает нагревшийся ноутбук в сторону, чтобы взглянуть на Луи и Зейна, настроение которых заражающе-приподнятое после выполнения своей части задания. - Вспомнили былое, - снисходительно улыбается Зейн, обращаясь к Луи с ярко выраженной нежностью, - я почти забыл, что это такое – направленное на тебя оружие. Луи смеется и выглядывает в окно. На улице непривычно тихо, как кажется всем здесь, а оттого ожидание становится более несносным. Ночь накрывает город холодным тяжелым одеялом; самое небезопасное время года вот-вот перевернет песочные часы. Самое волнительное и судьбоносное время. Найл видит, как с каждой секундой глаза Луи начинают гореть все ярче, и тому сложнее усидеть на месте. - Ну что там у Гарри? Когда уже приедет Бен? Найл смотрит за красной точкой на табло, когда как она уже почти успела подобраться к пункту «Б». Экраны на стенах не передают ничего, кроме удушающего спокойствия улиц, охраны и самого дома. План хорош, но время продолжает ход, и о безмятежных чувствах и вздохе облегчения речь заводить слишком рано. - Напомните мне, почему охрана находится не внутри дома? Это так убого. Будто для нас все и сделано, - размышляет вслух Зейн, облокотившись на Луи. Его взгляд выражает легкое раздражение. - Чтобы не пугать Мари, он же беременна, - отвечает ему Лиам, закончив возиться с микрофоном своих наушников, - последний срок идет. Согласен, странно, но я лично слышал, как они с Беном не захотели даже говорить о переезде за город по телефону, хотя их друзья предлагали им остаться на ночь. - Да, - подхватывает Найл, - мы прослушали все их звонки. Я вообще удивлен, что все так удачно сложилось, Гарри придумал план за считанные минуты. Он гениален! - Как же здесь не быть гением, когда удача к тебе лицом, - сухо говорит Зейн. Найл замолкает. Экран под потолком фургона выдает мелькающее изображение, на котором все вдруг начинает оживать. - Смотрите! – указывает на экран Найл. Там видно, как к воротам дома подъезжает большая машина. Из нее выходят два человека, в одном из них Найл узнает Бена Уинстона; тот подходит к охране, пока водитель достает из багажника его сумки. Охранники разговаривают с Беном, и это затягивается, напрягая тех, кто находится по ту сторону экрана. - Ну? – пыхтит в пустоту перед собой Лиам. Бен жмет руки мужчинам, а затем те уезжают на машине, что привезла его из аэропорта. Это выглядит довольно обнадеживающе, и по фургону пролетает облегченный выдох. - Вроде ничего, - говорит Найл, поворачиваясь к Луи и Зейну, чтобы осветить их неведение своей улыбкой. Тем временем Лиам прослушивает дом, где Бен и Мари ведут свою оживленную беседу о командировке, когда как сам он выглядит погрустневшим. - Как там Гарри? – спрашивает Найл, пытаясь отвлечь его и остальных от ожидания. Гарри отвечает коротко и тихо. Он знает, что Бен уже в доме, и, должно быть, ему действительно жутко. Он просит всех помнить о плане, и они слушают и запоминают. А затем улицы вздрагивают от гудка. Небо гудит. Гудят дома, припаркованные машины, переулки, гудит воздух, и с каждой нотой гудка тела пробирает дрожь, а зрачки расширяются в предвкушении: именно так всегда и было. Это первый знак Судной ночи. То, как она влияет на тебя. То, как гудок оповещает страну о начале беспризорного хаоса, что снова и снова будет горячить сердца людей. Луи смеется и выглядит так, будто ее выдумал он сам. Внимание Найла между тем снова привлекают мониторы: на них видно, как активируется защита дома Бена. Выдвижные панели скрывают окна, чтобы пули не пробили стекло; железные блоки встают возле дверей, чтобы тех не выбили и не проникли в дом. Это базовая система, обыкновенная для обеспеченных людей, и она не слишком сложна в строении. К таким, как Бен, никто по обыкновению подобраться и не желает – себе, наверное, дороже. Судная ночь – ночь легкой наживы, и многим мародерам другая цель просто не по зубам. *** Найл ощущает течение времени на собственной коже, и его руки чуть подрагивают из-за лихорадки, вызванной адреналином в крови. Ему стоило бы быть спокойнее и рассудительнее, так? Так говорил Гарри. Но Найл слышит выстрелы за пределами фургона, слышит крики и шум оживших улиц, и весь этот мир вокруг, поднявшийся в бунте и преследующий свою страшную цель - смерть всем, кто посягнул на твое право жизни - разве Гарри не чувствует то же самое? У Найла такое впервые. Он смотрит в окно, пытаясь найти хоть кого-нибудь в непосредственной близости, но фургон одинок, как одиноко теперь чувство Найла. Только шум и сверкающие огни вокруг. Он чувствует легкость во всем своем напряженном теле. «Призрак, среди пирующих пьяных рыцарей», - всплывает в его голове чья-то фраза. - Бен сказал Мари, что устал после перелета. Скоро они лягут спать, она тоже неважно себя чувствует, - тихо говорит Лиам, передавая информацию, что поступила в его наушник через канал прослушивания дома. Он сообщает то же самое Гарри, и Найл замечает тревогу в его голосе, тяжесть в осанке. Это является противоположностью того, как выглядят сейчас Луи и Зейн: они развалились на своих сидениях и прикрыли глаза, будто коты, что лениво греются на солнце в летний день. Впрочем, Найл видит разницу между улыбкой Луи и косой хитростью на лице Зейна. Так проходит их ожидание. Он снова проверяет лазейки системы, которые позволят ему отключить сигнализацию дома Бена, потому что это действительно важная часть. Вот почему Гарри принес сумки с оружием. - Они легли, - мрачно сообщает всем Лиам. Найл хочет поддержать его, но он не уверен в причине внезапной грусти Лиама, и ему не остается ничего, кроме как просто хлопнуть его по плечу: - Эй, все в порядке. Мы хорошо справляемся. - Ты просто еще не понял, - отвечает тот, и Найл решает не возражать, чтобы не вызвать и без того закипающее раздражение Лиама. Луи и Зейн обсуждают желание выйти из фургона. Найл не знает, почему их так тянет к улице и самой идее ночи, но это кажется ему интересным. Они оправдывают уход тем, что подстрахуют Гарри у дома, раз Бен уже в постели и не сможет увидеть их с камер внешнего наблюдения. - Мы будем на заднем дворе. Остаемся на связи, - Луи указывает Лиаму на наушник, пока дверь фургона открывает для них лучший возможный мир. Луи и Зейн выходят, тут же бросая на землю скейты, и встают на них, демонстрируя легкость в движениях и, верно, в собственных мыслях. - Поражаюсь им, - говорит Найл, наблюдая из окна, - где ты вообще нашел этих парней? Но Лиам молчит, и его молчание тонет в звуках выстрелов и сирен, доносящихся из центра города. Судная ночь длится уже 60 минут. А затем они получают нагоняй от Гарри, когда Лиам говорит ему, что Луи и Зейн вышли из фургона подстраховать Гарри на заднем дворе. - Вы выпустили их на улицу? – Полу-шепчет полу-шипит тот, и его тон так же грозен, как если бы он говорил в полный голос, - какого хрена вы не спросили меня? Свяжи меня с Луи. Сейчас же. Лиам, кажется, согласен с Гарри, потому что выполняет его указание без промедлений: он не слушает их разговор, только смотрит в точку перед собой, когда как Найл думает о том, не наделает ли Гарри шума в доме. Но ничего не меняется. Камеры не показывают переполоха, а Луи и Зейн не возвращаются в фургон. Лиам констатирует, что в доме теперь не слышно даже разговоров – значит, можно начинать взлом сигнализации. У Найла тут же вспотевают ладони; он жадно сверлит взглядом ноутбук, запуская на нем нужную программу. Ему так не терпится выполнить собственную часть задания! Он подбирает несколько паролей из общей базы, вводит личный код и видит, что сигнализация неактивна, пока другое окошко на экране показывает весь архив документов, хранящихся на ПК Бена. «Да, - думает Найл, - ты знаешь толк в этом деле». Но оно не является быстрым. Лиам мрачнеет с каждой секундой, пялясь в свои экраны под потолком, где не видно Луи и Зейна, и только красный датчик табло говорит о том, что те на связи. - Еще немного, - возбужденно пыхтит Найл. Наконец он видит еще одно всплывающее окно, в котором написано «заморожена», что должно значить – Найл вывел из строя систему сигнализации. - Скажи Гарри, что он может начинать, я отключил ее! Лиам передает это Гарри, выглядя разбитым и уставшим. Он и Найл наедине в фургоне, поэтому Найл решает, что это хорошая возможность с ним поговорить. Конечно, личные переживания Лиама – не его дело, но сейчас речь идет о деле общем, и нужно выполнять указания Гарри. Нужно быть собранным и рассудительным, а мысли Лиама унесли его далеко от этого места. - Что с тобой такое? – осторожно спрашивает Найл. Лиам отвечает неохотно, а его голос тускл и глух. Ему кажется, что он зря ввязался в это дело, но он просит Найла не подводить Гарри, и Найл не может понять, о чем он сейчас говорит. - Ли, ты же сам согласился на это! Мы с тобой просто сидим в машине, все в порядке, все легально, даже оправдано. Бен убил отца Гарри! - Я работаю в полиции всего год, ты знаешь, - поворачивается к нему Лиам, - поэтому пока выражение «легальные убийства» для меня не существует. Наш друг сейчас убивает человека, тебя это не волнует? - Волнует, поэтому я и помогаю ему сделать это. Ты не можешь сейчас так говорить, ты сам позвал меня сюда, - вспыхивает Найл, недоумевая словам Лиама. «Вы команда, - думает Найл. - Дело наполовину выполнено – еще полчаса, и вы разъедетесь по домам». Он говорит это и Лиаму, чтобы тот наконец успокоился и присмотрелся к экранам у стекла. Сам Найл отводит взгляд, но замирает, когда видит экран собственного ноутбука, как замирает в этот же миг само время. «Активирована» написано рядом со словом «сигнализация». Найл медленно моргает, но эта надпись остается на месте, ярко-красная и большая, и ему не остается другого выбора, кроме как нажать дрогнувшей рукой на кнопку перезагрузки, чтобы проверить эту информацию. «Заморозил, а не отключил, - думает Найл. – Нет». - Лиам, - спешно вскрикивает он, а его голос срывается на последнем слоге, после чего Найл начинает тараторить, оттолкнув от себя ноутбук, - Лиам, я не выключил сигнализацию, Бен нажал кнопку, он вызвал охрану, Лиам! Он сам не может поверить в это: ужас заполняет его легкие и горло, осознание ошибки впрыскивает раскаленный свинец в кровь, и Найла трясет так, что он вскакивает со своего места и подлетает к Лиаму. Блять, нет, ему это только снится. - Что? Быть не может, - медленно произносит тот, после чего подходит, чтобы взять ноутбук Найла в руки и посмотреть, что случилось. - Как ты мог не выключить? – Повышает он голос. - Ты же тут целый час с ней возился! Как?! Ноутбук падает из его рук, и Лиам устремляется к экранам. Конечно, ни них не видно ничего, кроме закрытых панелями окон, и картины того, что сейчас происходит в доме, заполняют его мысли, заставляя Лиама резко осесть на стул. Найл смотрит на это, и ему кажется, что больше всего на свете сейчас ему хочется умереть. Все происходит так быстро: он не успевает понять, когда именно все пошло не так и в чем его ошибка. Взгляд Найла мечется по фургону, пытаясь зацепиться за что-то значительное и спастись от внезапного натиска паники, но машина вдруг кажется ему непомерно маленькой и тесной, а также не имеющий шанса на спасение. - Нет, нет, - слышит он бормотание Лиама и какой-то шум, а затем поворачивается на звук. Лиам выныривает в проем открывшейся двери, в его руках сумка с личными вещами. Найл бросается следом, вновь не понимая, что происходит, и там он видит, как Лиам бежит прочь от фургона в противоположную сторону от дома Бена. - Лиам! Лиам, не надо! – Кричит Найл, и его голос снова срывается от кома в горле и противоречий внутри него самого. - Сейчас приедет охрана, они убьют нас всех! Это неправильно, я не хочу умирать, Найл! Мы совершили грех, нам нужно бежать! Лиам кричит. Кричит и уносится прочь так быстро, что Найл не успевает ответить, только хватается за автоматическую дверь, силясь не упасть на подкосившихся ногах. Лиам сбежал, а дело приближается к развязке слишком стремительно и не в том направлении. Найл обхватывает ладонями свое взмокшее лицо, чувствуя скорость биения сердца у себя в груди, но через миг выстрелы на улице возвращают его в настоящее. Страх от осознания того, что он натворил, с каждой секундой растет, достигая исполинских размеров. Найл вдруг чувствует себя вброшенным в реальность, живым, живее, чем он когда-либо себя ощущал; и первой мыслью, конечно, является тот же побег. Но собственная ошибка пригвоздила его к этой машине, к этому месту теперь, наверное, навсегда. Он хочет бежать, но не может, и мысли Найла обжигают его изнутри, заставляя вдруг вспомнить все концовки смехотворных для реальности боевиков. Что же он должен сделать? Что? Найл отскакивает от двери, сгоряча отвергая мысль о побеге, и ретируется обратно в фургон, к пульту управления, ударяет по кнопке общей связи. Он сообщит всем об опасности, и они уедут прежде, чем охрана прострелит им яйца и головы. «Ты можешь», - думает Найл. И с каждой секундой мир вокруг становится ярче. *** Гарри видел много хороших фильмов и, как следствие, мог бы себе представить, что должно происходить с ним сейчас, когда пуля из его пистолета прошила живот Бена Уинстона. Запах крови, которая пошла из внутренних органов Бена к горлу и затопила собой его последний хрип, закрутил бы комнату в его глазах сказочным калейдоскопом, заставил бы Гарри впасть в полуобморочное болезненное состояние. Но жизнь, как водится, не имеет ничего общего с этими фильмами: комната в глазах Гарри стоит неподвижным черным мрамором. Пятна на простыни и одеяле кажутся черными в тусклом свете переносного фонаря. Воздух наполнен звуками несдержанного плача и тихим рокотом кровяных масс внутри рта Бена, но все же никак ни духом долгожданного облегчения, как рассчитывал Гарри. - Господи, - рыдает Мари, подняв руки и жмурясь, будто в попытке затолкать свою боль и свой страх внутрь себя, инстинктивно отодвинувшись от тела Бена. Гарри не винит ее; он даже мог бы назвать ее сдержанной. Впрочем, он хочет целиком видеть все, что сделал за эту ночь, а потому, опустив фонарь, быстрым шагом направляется к выключателю. Свет ламп делает картину еще уродливее, и Гарри замирает, разглядывая словно растекшегося по постели Бена, его обрюзгшее тело, кровоподтеки на втором подбородке, когда как Мари мелко дрожит, не решаясь взглянуть на труп. Твердая рука Гарри держит пистолет, поднятый на уровень ее лица. Мари не смотрит на самого Гарри - только на ствол, выстреливший минутами ранее и готовый сделать это снова, но его рука медлит, не спуская курок, и это, наверное, дает ей шанс. - Пожалуйста, у меня ребенок, - через силу шепчет она, будучи не в состоянии говорить полным голосом. Затем она вновь плачет, обхватив руками живот. Ее плечи неровно трясутся, а сорочка свисает с плеч, оголяя большую налитую грудь; покрасневший рот блестит от слюны. Гарри мысленно заставляет себя стоять ровно. Он не чувствует жалости, потому что оставил лишние чувства там, в тренажерной комнате, а сейчас ощущает только шок и пустоту вокруг и внутри. Слева, на смятой постели, лежит тот самый Бен Уинстон, что так часто к неудовольствию Гарри занимал его мысли целый год в ожидании новой Судной ночи. Гарри смотрит в его пустые глаза и пытается понять: когда жажда мести исчезла из его собственного сердца – до или после выстрела? Но он знает, что долго задерживаться здесь не стоит. Гарри хочет ответить Мари, пристально вглядываясь в ее покрасневшее лицо, но не успевает произнести и пары слов, как его наушник наполняется шумом. - Я бы остался с тобой, если бы ты признался! Я любил тебя с двенадцати ебанных лет! Голос, который Гарри слышит в наушнике, принадлежит Луи. Через секунду замешательства тот слышит еще один, более тихий, но такой же знакомый, и через вытянутую руку Гарри, помимо его воли, проходит крупная дрожь. - Этого не может быть, Луи, успокойся. Какая уже разница, если ты теперь с Гарри? Гарри слышит свое имя; то проходит сквозь его тело двойным разрядом. Это Луи и Зейн. Его Луи, только что признавшийся Зейну в любви, и Гарри, конечно, не верит в этот бред. «Они говорят о другом, - думает он, - или же это просто шутка». Голоса не замолкают и теперь, когда комната вокруг Гарри становится вдруг будто бы темнее и меньше; он сам сейчас смотрит в пол, чувствуя, как все то, что осталось в тренажерной комнате, с налета врезается в его сердце, концентрируясь на голосах в наушнике. - Но я все еще люблю тебя! Какого хрена ты молчал? Это не удар, но потоп и затемнение. Гарри кажется, что он внезапно оказался в толще придонной воды, которая давит на что-то внутри него, и это чувство разрастается, наливается тяжестью, и тому приходится опустить пистолет, потому что рука вдруг потеряла силу. - Луи! – В наушнике слышатся быстрые шаги по мягкой поверхности. - Луи, так нельзя! «Так нельзя», - вторит сам себе Гарри. Так нельзя, и он переводит взгляд на Мари, но она кажется ему размытой, а его попытки вернуться к ней – тщетными. Луи всегда был выше всего, что только мог сделать Гарри. - Тебе можно, а мне нет? Или ты реально накурился, что такой бред несешь? Тон Луи груб. Значит, тот действительно зол, а еще, верно, расстроен, ибо в его словах столько печали, сколько Гарри никогда и не слышал. Комната вокруг крутится сказочным калейдоскопом в его прикрытых глазах. - Это не бред! Я люблю тебя и любил всегда, но появился Гарри, я не хотел мешать своими чувствами. Я вообще не думал, что все зайдет так далеко! Гарри ощущает, как внутри него просыпаются желчь и злоба, потому что он всегда знал, что Зейн влюблен в Луи, он всегда чувствовал это и ненавидел как ничто другое на свете. В этом есть его опасность и слабость одновременно, так как все, что он может сейчас сделать, это слушать и внимать тому, как теряет последнее важное во всей своей гребанной жизни. Мысль о том, что он действительно теряет Луи, заставляет ноги Гарри подкоситься, и он опускается вниз, на пол, сжав в руке пистолет из последних возможных сил, чтобы тот не упал. В пистолете еще остались пули. - А надо было думать! Надо было подумать обо мне! Голос Луи так приятен, что боль убыстряет свою скорость, сливаясь с телом Гарри тяжелым одеянием, черной тоской. Гарри теряется во всем, что почувствовал так внезапно, пропуская момент, когда Мари поднимается с кровати и медленно тянется к подоконнику, выглядя, словно тень. Она больше не плачет – только щурится и сжимает зубы. - Я и так постоянно думал о тебе! Когда видел вас вместе, меня просто выворачивало. Когда он касался тебя, хотя до этого ты всегда был только моим! Гарри пытается сдвинуться с места, встать на ноги, но он не может контролировать руки, подгибающиеся при каждом упоре на них, поэтому он просто ерзает на полу, вдыхая сгнивший от запаха трупа воздух, и смотрит невидящим взглядом по сторонам в попытке поймать им невесть что. Мари стискивает в руке пустую цветочную вазу. - Я и сейчас только твой, блять, Зейн. И Гарри тонет. Новая волна холода обжигает льдом его внутренние органы, и тело Гарри саднит в каждой клетке, когда как сам он отдаляется от тела, оставляя только сознание, воспаленное из-за услышанных слов. Мир вокруг него бледен и глух, теперь, как чувствует Гарри, чертовски честен перед ним, потому что правда – оружие Дьвола, и он наконец знает, что такое ад. Ад – это звук их поцелуя. В то же мгновение он делает Гарри пьяным, и тот теряет последнюю связь с внешним миром, свой слух, когда как это состояние накрывает его с головой и длится будто бы вечность, тяжелое и яркое своей несносностью. Картины поцелуя Луи и Зейна вспыхивают перед его глазами - они совсем не сложные в представлении, потому что Гарри всегда это знал. Знал, когда видел, как Луи прижимается к Зейну, стоило им случайно заснуть где-то вместе; знал, когда видел огонь в его глазах, если тот показывал ему свои картины. И все эти мелочи, эти слова, смех, прозвища, прикосновения, взгляды, искры… Все было так очевидно, но обман оставался обманом и невероятной жестокостью. «Почему сейчас, - спрашивает сам себя Гарри, отстраненно шаря руками по полу, - зачем это со мной?». А затем он ощущает тень, нависшую над ним где-то сверху, и, вздрагивая, инстинктивно поворачивается в ее сторону. Мари видит, что Гарри, выглядящий теперь лихорадочно-бледным, вернулся, и глупо вздрагивает вслед за ним, одергивая руку, а ваза, которую она держала, занеся над головой Гарри, падает на пол и разбивается с оглушающим для этой тишины грохотом. Мари стоит перед Гарри, ссутулившись и снова уродливо плача, беспомощная в своем испуге, и Гарри кажется, что она теперь – это он сам. - Отойди, - приказывает он ей хриплым дрожащим голосом, вновь поднимая пистолет. Гарри не чувствует руку. Он ощущает только водяную воронку внутри себя и желание мгновенной смерти, ведь если его сознание больше не принадлежит его телу, то опуститься на дно и рассыпаться безразличием – самое верное средство. Мари опускается на край своей кровати, сжавшись под силой оружия. Гарри действительно рассыпается даже в тот момент, когда его наушник снова наполняется шумом и криками, топотом, но все это проходит мимо него и его сознания. - Гарри! Гарри, ты меня слышишь? Этот крик принадлежит Луи. Гарри не знает, хочет ли он отвечать. - Найл не выключил сигнализацию, наверное, Бен успел нажать на кнопку, Гарри… Нужно уезжать, с минуты на минуту приедет охрана, выходи из дома! Тон Луи полон испуга и отчаяния, но все это осталось позади Гарри; весь последний год его жизни в эту самую минуту осыпается, как песочный замок, рушится от нежданного ветра, уносится далеко отсюда. Воспоминания мелькают перед глазами Гарри и давят, снова давят, неприятно касаясь не зажитых ран; память, данная ему, больше не стоит ни грамма, если только он сам не станет за нее платить. Гарри возвращается к исходной точке, с силой ударяясь грудью о бетонную реальность. «Год назад ты должен был умереть, - думает он. Луи и Зейн были бы вместе и счастливы, а твоих рук не тронула бы чужая кровь, разум бы не помутился чужими демонами. Ты совершил ошибку, уверенно решает он. Судная ночь должна забрать тебя. Вот, чего действительно надо было ждать: это второй и последний шанс». - Бегите, я останусь здесь. Прости меня, Лу, так нужно. Спасай себя и остальных. Гарри сдергивает с себя наушники и швыряет их в сторону, сжимается в клубок, сидя на полу у осколков вазы, и к этому времени боль уже так вгрызлась в него своими клыками, что вместо плача, которому стоило бы дать сейчас волю, из горла Гарри вырывается вой, хриплый и дикий. «Это все», - думает он. А затем Гарри молится богу, в которого никогда не верил, чтобы охрана Бена приехала как можно быстрее. *** Найл ударяет по кнопке общей связи, и динамик рядом с ней загорается красным светом. Все вокруг отдает тем же красным, будто бы кровь застелила пеленой глаза Найла, а поэтому отчаянье внутри него бьет тревогу все громче. - Эй, ребята! Меня кто-нибудь слышит, Гарри? Найл тратит пару секунд на то, чтобы вспомнить: Лиам забрал наушники и микрофон с собой. Он мечется взглядом по приборной панели, силясь найти хоть что-нибудь, что свяжет его с остальными, но никто не предусмотрел хотя бы его собственную гарнитуру, потому что никто, конечно, не думал, что он совершит ошибку. Но он сделал это. Найл бросает попытки связи и выбегает из фургона. Он бежит так спешно, как только способен, чувствуя, что его тело колотится в такт с его пульсом; Найл знает, что достаточно быстр сейчас, но легче ему не становится. - Луи! – Орет он во всю силу, подбегая к заднему двору дома, где Луи и Зейн стоят у стены, переплетя свои руки. – Луи, Бен включил сигнализацию! Скажи Гарри, что нам срочно нужно валить отсюда! Луи округляет глаза и мягко отталкивается от стены, чтобы подойти к Найлу. - Что? – переспрашивает он. Найл раздражен, что все происходит не так быстро, как это нужно, но все же второпях пересказывает Луи ситуацию, прерываясь на глубокие глотки воздуха. Луи матерится. Он бросает жалобный взгляд на Зейна, вид которого не выдает никакой реакции, и дергает свои наушники, чтобы пододвинуть ко рту микрофон. - Гарри! Гарри, ты меня слышишь? – Кричит он неожиданно громко. - Найл не выключил сигнализацию, наверное, Бен успел нажать на кнопку, Гарри… Нужно уезжать, с минуты на минуту приедет охрана, выходи из дома! Он слушает ответ с придыханием. - Ты ебанулся? Гарри! Блять! – Снова кричит Луи, а потом еще и еще, а затем просто срывает с себя гарнитуру, когда как его руки дрожат и путаются пальцами в проводах. Найл не знает, что ответил Гарри. Он знает только то, что ему не удалось никого спасти. Это поворотная точка, провал: охрана нагрянет в любую минуту, и Гарри будет мертв, как будут мертвы, возможно, и они сами. На Луи жалко смотреть. Тот закрывает лицо руками и стонет, ходит по кругу, надрываясь и слабея на глазах. - Зейн, - причитает он, - что нам делать? Мы не можем оставить Гарри, что, блять, вообще происходит, почему все так?.. Найл стоит, закрыв рукой рот и тяжело вдыхая уличный воздух, в котором плывет запах гари и слышится шум центра. Все в городе пылает пожарами, раздается выстрелами и сиренами, взрывами – так же, как и у Найла внутри. Ему кажется, что он летит куда-то вниз стремительно и бесповоротно, и нет никаких сомнений: приземление разобьет всю его жизнь вдребезги. Найл знает, что уже потерял Лиама, но не осознает этого, как не осознает ничего другого, кроме уходящего времени. Ночь вокруг сгущается и душит, когда как в его голове проносится мысль о том, что она никогда не кончится. Он застрял здесь и он боится. Ужас на побледневшем лице Луи нагнетает обстановку. Затем происходит что-то странное: Зейн внезапно отходит от стены, хватает Луи и встряхивает его со всей силы, тем самым заставляя слушать все, что он собирается сказать. - Тихо, - говорит он Луи, прожигая его взглядом, - замолчи. У нас есть время. Зейн выжидает повисшую в воздухе бездыханную паузу, а потом обращается к Найлу. - Помнишь о панели у входной двери, которая открывается, если сигнализация включена? О ней говорил Лиам. Отправляйся в фургон. Мне плевать, каким образом, но ты должен взломать этот чертов код. Мы с Луи идем к панели, попробуем вскрыть ее силой. Возьми его наушники и будь на связи. Давай! Найл внимает его твердому и наставительному тону, чувствуя вдруг невидимую крепкую хватку на своем горле. В комнате, полной молчания, прав всегда тот, кто отважится сказать первым. Наконец Найл подбирает с земли наушники Луи и, не оглядываясь, бежит обратно в фургон, где чувствует толику безопасности, расслабляющую его дальнейшие действия: Зейн взял всю ответственность на себя. У Найла перестают дрожать руки. Он хватает ноутбук; ожидание соединения с сервером кажется ему вечностью. В висках стучат барабаны от встряски, но Найл знает, что он теперь не один, и взлом кода – не единственный выход. В то же мгновение где-то там, у входной двери, Зейн и Луи расправляются с панелью самостоятельно, и, кто знает, быть может, через пару секунд его помощь станет бессмысленной. Он ждет эту пару секунд, как не ждал в своей жизни ничто иное. На экране всплывает переход в систему, но она выглядит обновленной и определенно не той, которую ранее видел Найл. Ему даже не удается войти в базу всех использованных паролей, а потому он обреченно и отчаянно выдыхает в микрофон: - Не выходит, Зейн, мне не хватит времени разобраться! - Уже не надо, мы сломали панель. Она погасла, но дверь не открылась, теперь нам не попасть внутрь. Мы возвращаемся в фургон. Найлу кажется, что он находится на секретном задании в обыкновенном боевике, в конце которого будут только титры, а не последствия, и это приободряет его. Это значит, что миссия выполнима. Впрочем, его подъем длится ровно до тех пор, пока он не слышит пулеметные выстрелы совсем рядом с машиной и не вспоминает, что сейчас происходит на самом деле. Страх и волнение за Лиама внезапно наполняют его нутро; беспокойство за Гарри успело въесться в кожу с головы до ног, и все это оказывается намного ближе, чем секретные миссии в компьютерных играх. Его реальность висит серым дымом в раскаленном от сегодняшней ночи воздухе. В фургоне появляются Зейн и Луи, раскрасневшиеся и возбужденные после бега. Зейн подходит к экранам и панели управления, чтобы изучить данные, пока Луи в отчаянии предлагает еще раз связаться с Гарри. - Он вывел из строя свою гарнитуру, поздно. - Почему, блять, почему, - начинает сокрушаться он, - зачем он делает это, так нельзя… Он не может так поступать с нами! Ублюдок! Ебаная сигнализация! Найл чувствует, как его грудь внезапно обжигается чем-то, вызванным последней фразой Луи, а потом Луи и сам поворачивается к нему, и в его взгляде появляется что-то новое. - Это же… Это же ты, - он мягко и быстро приподнимается со своего места, постепенно повышая тон голоса, - ты не выключил ее! Ты хотел, чтобы они убили Гарри! Сука! Крик Луи оглушает Найла, заставляет того вздрогнуть и пропустить момент, когда он получает крепкий удар в нос, а затем Луи набрасывается на него с настоящим рыком, бьет кулаками по лицу и шее, хрипя ругательства. Найл так напуган, что даже не может закрыться руками; на мгновение ему кажется, что Луи убьет его прямо сейчас, быстро и жестоко, потому что каждый удар полон тупой боли и чувства ненависти. Из-за шока, боли и шума в ушах Найл не слышит, что именно кричит Луи. Время снова спотыкается на своем пути, когда тот лежит на полу фургона, а Луи бьет его ногами по лицу. Найл бы хотел умереть, возможно, будучи действительно готовым к этому, но удары вдруг прекращаются. Зейн оттаскивает Луи. Это дается ему тяжело, потому что тот в бешенстве, и Найл не знает, чего ему ждать дальше. - Он нам еще нужен, Луи, - говорит Зейн, скрутив тому руки, когда как сам Луи тяжело дышит, с ненавистью глядя на Найла, - нам надо спасти Гарри, он сделает это с нами вместе, тише. Найл сплевывает кровь изо рта. Он приподнимается и видит все вокруг в слегка размытом виде: Зейн вновь смотрит на экраны, а Луи размазывает по своим кулакам кровь. Найлу не страшно. - Что нужно делать? – спрашивает он ломающимся от хрипа голосом. - Их машина подъехала, - отвечает Зейн скорее на общий вопрос, - они должны проникнуть в дом. Как только сделают это, мы нападаем и перестреливаем всех до одного. Забираем Гарри и валим оттуда, все. Луи, доставай дробаши. Луи пачкает кровью сумку с оружием. Он бросает один дробовик в Найла, применяя к этому силу и даже не глядя в его сторону. Оружие попадает Найлу в грудь и плечо, но не причиняет боли – по крайней мере, тот ее больше не чувствует. Зейн и Луи стягивают болтающиеся маски со своих шей и надевают ремни от крепления дробовиков, а также пояса с гранатами, вынутые из сумок. Луи грубо поднимает Найла на ноги, когда как Зейн следит за действиями охраны, грузно опершись телом на руль и приборную панель. - Они нашли лазейку на балконе первого этажа, сейчас попадут в дом. - Да еб твою! – Вскрикивает Луи. Он отталкивает от себя Найла, действуя неосознанно и излишне жестко, и направляется к Зейну. - Как мы не заметили?! Там же щель величиной с Корею, блять! Найл надевает ремень от дробовика, но пояса с пистолетом и гранатами для него нет, и он мирится с этим, потому что приказ Зейна выходить из фургона и начинать обстрел хоть и тих, но стучит внутри его головы тяжелым маятником. Найл мирится со всем, что происходит сейчас, как с неминуемой данностью; мир прекращает свою тряску. Путь к пропасти кончен. Они на месте. Теперь им пора падать. *** Гарри слышит шум, исходящий с улицы, и он знает: теперь нужно проверить, не пришло ли нужное время. Ему, еще будто пьяному, довольно трудно встать на ноги, но он надеется, что это будет последнее усилие воли в его жизни. Гарри поднимается долго и грузно, переваливаясь с ноги на ногу, а затем шаткой походкой направляется в коридор, где установлен второй домофон с экраном, передающим изображение с камеры возле входной двери. Да, все верно, его время пришло. Машина останавливается у ворот, и из нее тут же выбегают четверо мужчин в масках с винтовками наперевес. Гарри, с высоты его положения, теперь уже трудно понять, зачем эти маски людям: разве это так важно? Он чувствует прилив сил и решительности, потому что его миру жить осталось совсем недолго, а это всегда воодушевляет. Гарри умрет от точного выстрела в голову или грудь, и все прекратится, растворится в пространстве и времени; этап будет пройден, ведь все вокруг существует только пока он жив. «Конец», - говорит себе он. Кроме этого Гарри не думает ни о чем на свете. - Я запру тебя тут, чтобы ты не совалась на первый этаж. Там опасно, - кивает он Мари, собранным движением открывая нижний ящик стола, где в уже известном месте лежит ключ от этой комнаты. Наконец он последний раз обращает свой взор на синеющее тело Бена. Пустой взгляд Гарри не выражает ни злости, ни сожаления, а также не передает ни грамма информации его сознанию, потому как сам Гарри не колеблется, запирая Мари в одной комнате с трупом ее мужа. Гарри заперт в одном теле со своей мертвой жизнью. Он понятия не имеет, как это могло произойти. Гарри ступает по лестнице, ведущей вниз, и звук каждого шага неприятно режет его слух. Пока он спускается, внутри него снова поднимаются волны, будто предчувствуя, что скоро море внутри него иссохнет совсем; поле зрения сужается до конкретного направления. Размытое по бокам, неясное, оно больше похоже на компьютерную графику в игре, и Гарри кажется, что он пьян теперь пуще прежнего. Запоздалый эффект после виски - преждевременная собственная смерть. На первом этаже шум с улицы должен бы слышаться больше, но для Гарри посторонние звуки сродни каплям дождя: глухие и отдаленные. Охрана пока не проникла в дом, и Гарри не пытается понять, что за проблема могла возникнуть. Он просто встает посреди гостиной, чувствуя, как адреналин слабо разливается в его крови, подгоняя тряску и мысли, много мыслей перед тем, как Гарри найдет свою пулю и примет то, что должен был принять от Судной ночи еще в прошлом году. Его смерть. Его появление в неподходящий момент, когда Луи и Зейн были рядом и их путь еще не был запятнан, загублен - что Гарри знать об этом? «Ошибка», - стучит в его голове, когда как его руки сжимают бомбу. Он заберет этих людей с собой, потому что он помнит их, а также он зол. Зол на мир, на все, чего он так хочет и не желает одновременно; даже желание взорвать этот дом погружает его еще глубже в отчаянье. «Брось и беги, - думает он. Нет. Жди и взрывай». Близость расправы горячит, и вдруг Гарри чувствует, что его лицо становится влажным. Он не знает, в какой момент его невидящие глаза наполнились слезами, но теперь это становится очередной данностью – он просто стоит и плачет, пока охрана перебегает от двери к балкону, чтобы ворваться сюда и добавить к звукам Судной ночи - выстрелам и сиренам - свою часть. Добавить дроби своих огней, гирлянды смертей, которым суждено было случиться намного раньше. Гарри, конечно, еще не верит. Он не может верить в это и осознавать, что происходит в действительности, потому что все, что он только слышит вокруг вместо шума и криков – его мысли, мысли, шальные от встряски, горькие от непрошеных слез. «Этого не может быть со мной», - думает он. Не может и не должно быть, потому что он не знает выхода или другого пути, но обязан сделать хоть что-то. Гарри не хочет умирать всем своим существом, когда как разум твердит ему совершенно обратное. «Давай, - говорит он, - они уже ломают блоки возле балкона. Нужно только подойти ближе». И эта жизнь, полная взрывов, атак, машин, виски, смятых простыней, гадких взглядов, болезненных мелочей, тяжелых каменных плит – вся она останется в прошлом. Все летит, летит вдаль, в пустоту, и Гарри чувствует облегчение. Окно выбивается короткими и крепкими ударами приклада винтовки, после чего взломанная защитная панель бесцеремонно вбрасывается в дом. В окне появляются двое мужчин. Они оглядывают гостиную, не обращая внимания на крики, что доносятся от помощников, ждущих их на улице и готовых пробраться следом. Затем мужчины замечают Гарри. Тот выглядит, словно призрак, а под его широко распахнутыми глазами слабо блестят в свете фонаря, пропущенном через разбитое окно, полусухие дорожки слез. Гарри медленно выдергивает предохранительный шнур из своей бомбы, и ее тяжесть в руках теперь так приятна ему, ибо он хочет продлить момент. Бомба сработает через две с половиной секунды после удара об пол. - Ты мне, я тебе, - говорит Гарри, будучи не совсем уверенным в том, что мужчины слышат его. Один из них наводит на него прицел, а затем Гарри просто кидает бомбу к окну. У него есть две с половиной секунды, и если хаос имеет какую-либо оболочку, то Гарри точно знает, что это он. Острые лезвия запахов и головной боли окружают его, когда он видит, что происходит по ту сторону окна. Короткий взгляд Гарри мгновенно цепляется за тонкую фигуру Зейна, который кидает в сторону охраны дымовую шашку и стреляет вперед на бегу, туда, к стене, по которой двое других мужчин тоже лезут в окно. За Зейном бегут Луи и Найл, а на их лицах непробиваемые выражения тугого отчаяния; они держат дробовики и врываются в дым, начиная слепой огонь. Люди в окне кричат. Мужчина, державший прицел на Гарри, получает грубый удар в голову и спускает курок. Это не больно. Это больше сильно и неожиданно, так, что все тело Гарри столбенеет и поддается инерции, которую пуля посылает в него самого. Гарри пошатывается и делает шаг назад, но запинается об подлокотник дивана, и ноги перестают держать его вовсе. Он падает за диван, ударяясь плечом об пол, а затем слышит оглушающий грохот, звон стекла, будто в один миг все вокруг внезапно переполняется собственными существом и шумом. Мир взрывается и погибает. «Наконец», - думает Гарри, но его забытье не находит продолжения. Он приходит в себя через несколько минут, будучи в потрясении и прострации. Диван наполовину придавил его тело, возле самого Гарри лежат обломки досок и крупные куски стекла. Гарри слышит чьи-то стоны. Он не думает о том, что все же не умер: ноющее плечо, привкус крови во рту и звон в ушах оказываются в эту секунду гораздо более значимыми и насущными вещами для Гарри. Это похоже на ад и рай одновременно, на страшную совокупность чувств, вызываемых ими. Гарри применяет силу правой руки и корпуса, чтобы столкнуть с себя накренившийся диван. Подле ног Гарри лежит бетонный блок, и все вокруг выглядит кинематографично и вопиюще реально вместе с тем. Гарри не знает, как это могло случиться. Вместо балконного окна в стене зияет огромная выбоина, неровная по краям, со свисающей на железной сетке штукатуркой. Гарри не может разглядеть сразу, что находится внизу, потому что цветные пятна скачут в его глазах и не дают покоя его мыслям, что постепенно начинают работу, хоть и без прежней ясности. Зрение возвращается через пару секунд. Вся охрана - все четверо мужчин - лежат на обломках стены или под ними, молчаливо и неестественно выгнувшись и запятнав бетон своей кровью. Их оружие надломлено у стволов. Гарри смотрит туда, где рассеивается дым от шашки, и его наполняет странное чувство, сильное и потрясающее своей вероломностью, будто кто-то кричит ему в самое лицо, кричит громко и рьяно, но не касается его физической оболочки, а только заполняет пространство внутри и снаружи. Воздух пахнет гарью и чем-то пронзительно кислым. Спустя мгновение Гарри находит взглядом живой взгляд Луи. Луи двигается, ползет в его направлении, наконец, находит силы встать и бежать, пока не врезается в тело Гарри, а руками не обхватывает его самого, словно пытаясь пробраться внутрь его грудной клетки, причиняя дополнительную боль раненому плечу. - Гарри, - сипит он. Луи пытается кричать, издает странные звуки, похожие одновременно и на вой, и на рев, и царапает его спину через футболку. Зейн лежит на спине, а его дробовик закрывает то место, где должно быть его лицо, и в свете фонаря все под ним кажется черным, хотя Гарри понимает, что это месиво – кровь. Зейн, конечно, не дышит. Луи падает у ног Гарри и обхватывает руками его колени. Он много хрипит и шепчет что-то невнятное, в то время как сам он выглядит еще меньше, чем есть на самом деле, ибо слезы Луи всегда его уменьшали. Вот и тупая боль душевная вновь рубит сердце Гарри, почти заглушая боль от ранения, и тот ищет глазами Лиама, но не находит ничего, кроме всепоглощающей тишины в ответ. Ночь накрывает их всех своей темнотой: всех, кроме одного человека, который вдруг поворачивает к Гарри свою голову. Этим человеком оказывается Найл, и Найл теперь смотрит вокруг и не издает ни звука, когда находит глазами взгляд Гарри. Он зажмуривается и откидывает голову назад, а его грудь вздымается в бешеном темпе. Гарри снова не чувствует собственных рук, будто упустив возможность чувствовать что-то вовсе, поэтому теперь он может только слышать, видеть и ощущать запахи вокруг, что так сильно контрастируют со всем, что он знал раньше и не знает сейчас. В гостиной, разрушенной после взрыва, уже начинается пожар: огонь медленно крадется по пыльному от штукатурки ковролину. Гарри кажется, что он больше никогда в жизни не станет прежним. Луи сидит у его ног, свернувшись вокруг себя и уткнувшись в собственные колени, и Гарри понимает его. Понимает это желание оказаться в другом месте, стереть реальность и уйти от нее, уйти навсегда, но, наверное, от этого больше не сбежать, раз уж Луи, не слыша самого себя, повторяет раз за разом, что Гарри жив, когда как сам Гарри точно знает, что больше нет.