Алхимия

Знаете, работа придворного алхимика безумно тяжела и монотонна – ты одновременно и лекарь, и ученый, и поставщик ядов для королевских ассасинов, и еще черт знает кто. И у тебя никогда ни на что не хватает времени. А так хотелось бы. И, наверно, все было бы совсем туго, если бы только не одно «но», разбавлявшее эту череду одинаковых дней в замковом подвале, пропахшем сотнями ингредиентов для создания всех этих эликсиров и настоек, которые прошли через это место. - Мой принц, Вам не стоит так часто здесь появляться, иначе Ваше состояние может ухудшиться. Мужчина в подобные моменты, когда юноша приходил сюда невзирая на неодобрение со стороны отца и прислуги, смотрел на него несколько обеспокоенно, однако с толикой благодарности в глазах. Он был рад, что тот ухитрялся навещать его даже несмотря на то, что не так давно его чуть не наказали за походы в подземелье, однако по какой-то причине спустили с рук. Юный принц же на это мягко улыбался и пожимал плечами, не выражая протеста, но ясно давая понять, что в ближайшие час-полтора он отсюда явно никуда не уйдет – будет в хрупкой тишине комнаты листать старые фолианты и разглядывать колбочки и скляночки с мутными жидкостями, возможно попытается развеселить постоянно хмурящегося алхимика, поможет ему с чем-нибудь пустяковым, а потом, спустя какое-то время, когда нужно будет возвращаться наверх, неловко потоптавшись у стола, заберет свое лекарство и покинет помещение, вновь оставляя мужчину наедине с собой, своими зельями, и мыслями. Персивалю нравилось это. Молчаливое присутствие паренька, готового помочь в любой момент, пытающегося растормошить и позабавить его, - давно уставшего от такой жизни человека - было вроде спасительного круга в беспросветной серой толще воды. Круга, который непонятно как оказался на такой глубине и в подобном месте, и из-за этого казавшегося чудом, хотя чудо в этой ситуации требовалось вовсе не ему. Принц от рождения был слаб и серьезно болен, но за жизнь его, казалось, усердно боролся лишь один алхимик, подолгу не смыкавший глаз ночами, часто раздумывая о том, как можно улучшить то средство, которое забирало у старухи с косой лишь крупицы времени, передавая их молодому господину. Это тяготило, лежало на душе огромным камнем ответственности, заставляло продолжать исследования и попытки найти панацею. И в моменты, когда он готов был уже опустить руки, Хиггсбери обычно вспоминал полный благодарности взгляд паренька, принимающего спасительные колбочки из его рук, и понимал, что не может позволить себе дать слабину и дать погибнуть этому созданию, которого высшие силы создали будто бы ради шутки, не задумываясь о его последующей жизни. «А как же отец?», возможно, спросил бы молчаливый слушатель, если бы он сейчас был здесь.. Что ж… Честно сказать - Его Коварнейшеству далеко до отцовской любви – сколько мужчина помнил мальчика растила лишь старая служанка да ее маленькая помощница с вечно печальным взглядом да ярким цветком, заколотым в золотых волосах. И все свое время он проводил либо с ними, либо с редкими учителями, либо в бесчисленных замковых комнатах, почти не бывая снаружи – и без того слабый и беспомощный, он вырос неприспособленным к реальной жизни, не готовым к тому, что творилось за стенами этого огромного строения. А король, в свою очередь, занимался обычными королевскими делами, мелкими интригами и довольно крупными заговорами, не имея времени на наследника, которого, честно говоря, вовсе за наследника и не считал. Стоило тому появиться в его поле зрения, он хмурился и либо уходил в мысли, либо отводил взгляд, делая вид, что и вовсе того не заметил. «Это… грустно», - часто подводил мысленный итог своим размышлениям мужчина, чувствуя как внутри все сжимается от того, как живо он все это себе представлял, и как одиночество, сквозившее во чужом взгляде, медленно перетекало и в его душу. «Как он себя чувствует?..» После подобного вопроса, заданного самому себе, алхимик обычно поднимался со своей неудобной койки или, в зависимости от того, где его застала мать Ночь, жесткого кресла, и двигался к выходу, чтобы тайком пробраться в комнату принца и проверить его состояние. И почему он так волнуется?.. Его юное величество обычно спит довольно крепко. Однако иногда он лежит чутко и раздумывает о разном, почти физически чувствуя на себе лунный свет и тягучее умиротворение, разлитое по его небольшим покоям. И иногда в такие моменты он легко улавливает осторожные шаги еще с самой лестницы, уже зная, кто поднимается и зачем. От прикосновения чужой ладони ко лбу Вэс приоткрывает глаза, и видит обеспокоенный уставший взгляд мужчины, который как ангел-хранитель всегда был и наверняка будет рядом в самые тяжелые моменты его не слишком-то длинной жизни. И обычно он сонно улыбается в ответ на этот взгляд, от которого немного тоскливо покалывает в груди. Плотнее заворачивается в свое покрывало, и, когда Персиваль садится на край кровати и начинает успокаивающе перебирать его черные как смоль непослушные прядки волос, он засыпает. Обычно мужчина уходит под утро и проваливается в забытье на несколько часов, чтобы потом вновь приняться за тяжкую унылую работу придворного алхимика, получив ворох поручений и несколько записок, среди которых никогда нет ничего слишком уж важного, что могло бы, например, в корне изменить его жизнь. Но менять ничего и не нужно – если в его жизни и работе должен быть смысл, то он его давно нашел.