Свет во мгле

Повелитель подземного мира, Макото Ханамия, никогда прежде ни в кого не влюблялся. Он по собственным должностным обязанностям знал, как хрупка человеческая жизнь. Как хрупка даже жизнь небожителей. Бог загробного мира понимал, что его бремя - вечное одиночество, которое из-за мимолетной вспышки страсти может стать еще тоскливее. Невыносимее. Он не был влюблен. Он слишком сильно любил самого себя, чтобы добровольно обрекать себя же на многие века, проведенные наедине с разбитым сердцем и затуманенным рассудком. По крайней мере, Макото так думал. До тех пор, пока не встретил ее: юную, до невозможности красивую и такую… живую, что в самом Аду распустились бы цветы там, где она прошла бы. Она будто несла в себе саму жизнь - и тот свет жизни, который внезапно оказался так необходим Макото. Он ведь… И не подозревал, что нуждается в свете, пока впервые не увидел ее. А она бегала по лугу в компании подружек-нимф, и ее вишневые волосы развевались от ветра и казались льющейся по воздуху рекой, мягкой и обволакивающей. Глядя на нее, Макото чувствовал, как медленно уплывает его собственное сознание вслед за этими розовыми прядями и винными глазами, смотрящими на мир с веселым задором и любопытством. Она была восхитительна. Настолько восхитительна, что истекающий желчью и циничным коварством бог на время даже забыл о том, что любовь - это всего лишь любовь, а какая-то смертная девчонка в любом случае попадет в его царство после смерти. Макото не хотел ждать так долго. Он хотел ее. Прямо сейчас, в этот самый момент весь его мир сузился до одного крошечного человека, играющего с нимфами и смеющегося так звонко и радостно, как никто и никогда на памяти Макото. Запряженные в колесницу, заржали сотканные из мрака подземного мира кони, и Ханамия очнулся от дурмана, сумел наконец отвести взгляд от красивой девицы. У него не было времени, чтобы задерживаться. Он еще должен был успеть на пир богов и поговорить со своим старшим… братом - это слово скрипнуло на зубах, и Макото скривился. После пира ему предстояло обсудить с братьями некоторые малозначительные проблемы загробного мира и посетовать на то, что не будет именно из-за этих самых проблем присутствовать на Дне рождение своего племянника. От пышных пиршеств и компании остальных небожителей его тошнило, но вежливость, пусть и насквозь фальшивая и наигранная - лучший способ поддержания внутрисемейных отношений. Тем более, Макото не отрицал вероятность того, что однажды ему может потребоваться некоторая помощь кого-то из братьев. Со стороны луга зазвучала нежная арфа, и Макото почувствовал, как разом пересохло в горле, когда чудесная незнакомка начала танцевать. Ее движения были легки и плавны, казалось, что еще немного - и она воспарит над землей, навсегда отринув правила, по которым летать могли лишь Высшие. Незнакомка была так прекрасна, что бог готов был наплевать на пир и праздник только ради возможности понаблюдать за ее небесным танцем еще хотя бы одно мгновение. Он впервые хотел чего-то настолько… нелогичного и будоражащего. Как никого на целом свете, сейчас он хотел ее, эту танцовщицу с ветром в волосах и взглядом, от которого можно было охмелеть. А боги… Вряд ли кого-нибудь из них действительно расстроит его отсутствие. Братья только порадуются, что он не будет портить праздник своей мрачной аурой. Девушка танцевала, и для Ханамии сейчас не существовало ничего более важного. Она танцевала, всю свою душу вкладывая в этот игриво-томительный танец, а Макото облизывал пересохшие губы и не понимал, почему не находит в себе силы отвести от нее взгляд. Тогда ему, наверное, следовало бы задуматься о том, почему обычная смертная играет с нимфами, как со старыми подругами, но чувство, прежде почти неведомое ему, заглушало здравый смысл и холодный расчет, заставляло мысли гореть адским огнем и плавиться в такт звучанию арфы. Когда Макото что-то хотел, он получал это. Всегда. И как-то само собой все сложилось в одну цепочку событий: кони понеслись вперед, направленный уверенным движением руки, незнакомка танцевала, а Макото смотрел на нее во все глаза - и прижимал к своей груди спустя всего несколько мгновений. - Что..? - успела выдохнуть девушка потрясающе мелодичным голосом, а колесница уже уносила их как можно дальше от того луга. Макото думал, что она будет кричать, звать на помощь, колошматить по его спине своими маленькими ручонками, однако она не оправдала его ожиданий: то ли еще не отошла от шока, то ли быстро поняла, что устраивать бунт на стремительно несущейся по небу колеснице - не самая разумная идея. Как бы то ни было, девушка затихла в его объятиях и смотрела на простилающееся под ногами море и пенящиеся у побережья волны каким-то нечитаемым взглядом, значение которого Макото очень хотел бы однажды понять. - Я не причиню тебе вреда, - сказал Ханамия для того, чтобы сказать хоть что-то, но девушка его, кажется, даже не услышала, погруженная в собственные мысли. И тишина над колесницей не нарушалась ничем до тех пор, пока к закату перед ними не распахнул массивные каменные врата подземный мир, приветствуя повелителя. - Это твой дом? - подала голос девушка, без особо удивления разглядывая равнодушного ко всему мирскому привратника и мрачные пещерные своды над головой, с которых вниз устремлялись копья-лавины из каменистых пород. - Темновато, - после довольно-таки придирчивого изучения вынесла она свой вердикт, - но… неплохо. - Неплохо? - хохотнул Макото, спрыгивая с колесницы на землю и подавая руку своей спутнице.- После смерти все вы здесь будете. - Значит, мы в подземном царстве? - уточнила девушка и, опершись на мужскую руку, плавно соскользнула вниз. - А ты… - Его хозяин, Макото Ханамия, - вспомнив о вызубренных еще в детстве манерах, представился бог и постарался улыбнуться как можно очаровательнее: - Как твое имя, прекрасная незнакомка? Впрочем, улыбка все равно больше походила на болезненный оскал - не к лицу повелителю загробного мира лыбиться направо и налево, как какой-нибудь… небожитель, пребывающий в блаженном безделье. Однако рядом с ней хотелось улыбаться, по-настоящему и так же светло. - Сацуки, - губы девушки дрогнули в едва различимой улыбке, действительно очень теплой. - Мое имя Сацуки. - Рад нашему знакомству. Следуя этикету, она должна была бы сказать что-нибудь похожее на «Я тоже очень рада», но Сацуки промолчала, только кивнула, будто бы соглашаясь с его словами или просто не желая развивать эту тему дальше. - Ты… ничего не хочешь у меня спросить? - когда они рука под руку дошли до его дворца и девушка пораженно ахнула от открывшегося ей великолепия, спросил Ханамия. - Да, - благоговейным шепотом выдохнула Сацуки. - Из чего… сделаны эти стены? Они просто великолепны! И такие монолитные, будто весь зал - один большой камень, правильно обработанный. Никогда не видела настолько изумительной и мастерской работы. Вдохновившись восторженным блеском ее глаз, Макото, выпятив тощую грудь и расправив плечи, хорошо поставленным голосом поведал ей и о сером мраморе, из которого был сделан тронный зал, и о душах мастеров, работавших над дворцом более пятидесяти лет, и о возникших поначалу проблемах со слишком массивной люстрой, и об отделке его трона. Забывшись, рассказал про вводимую им политику в подземном царстве, про топографию, даже показал ей нарисованных им самим набросков карт мрачного царства, а Сацуки все слушала и слушала, словно ей в самом деле было интересно каждое произнесенное им слово, и такое внимание с ее стороны… подкупало и развязывало божественный язык не хуже амброзии, любимого напитка небожителей. Свой монолог Макото прервал только на моменте, когда в красках начал описывать этой малознакомой девушке все трудности своих внутрисемейных отношений и жаловался на беспечность братьев, из-за которой работы для него становится еще больше. Сацуки сидела возле него на ступеньках, ведущих к бархатному трону, и успокаивающе-сочувственно гладила его по спине, словно он какой-то эмоционально нестабильный и плаксивый юнец, а не царь Ада и страшнейший из всех богов. Посмотрев на нее с неподдельным ужасом, он отшатнулся от девушки и, вскочив на ноги, быстрым шагом покинул тронный зал, на ходу бросив слугам, чтобы позаботились о его спутнице. Эта девушка… Сацуки… была опасна. Вся такая мягкая, славная, добрая, заботливая и понимающая! А на деле Макото просто раскис в ее присутствие, пусть и был знаком с ней меньше дня. Слабак! Тряпка! Его кулак врезался в стену и на покрасневших костяшках проступила кровь. Он, владыка Ада, слабеет, теряет прежнюю силу, становится более… человечным. Это пугало. Раздражало. Злило. Выбивало из колеи. Однако Макото ни разу в жизни не был так счастлив, как сегодня, рассказывая о тысячи незначительных мелочах самой замечательной девушке в мире. Ханамия помотал головой: все это было так… странно. Будто бы этот день за него прожил какой-то совершенно другой человек. Человек. Не бог. Вызвав слугу, Макото расспросил его, где поселилась девушка, что говорила, пока его не было, не слишком ли… он его напугал своим внезапным уходом? И, оставшись довольным прозвучавшими ответами, уснул беспокойным сном, в котором ему снились розовые реки, наполненные вином, мягкая улыбка на красивых губах, все повторявших и повторявших: «Сацуки-Сацуки-Сацуки». А первым, что он увидел на утро, когда открыл глаза, был бежевый пергамент с печатью-молнией старшего брата. В письме он в своей любимой, бесящей, излишне добродушной манере, советовал братцу вернуть украденную девушку в семью и просить прощения у ее матери. У богини плодородия. Макото еще никогда не был так зол, как в то утро, когда вынужден был распрощаться с единственной девушкой, которая, кажется, могла его понять и принять таким, какой он есть. Чудесная девушка. Светлая. Девушка, которой досталась частица божественной силы ее матери: пробуждать жизнь и радость там, где это вроде бы было совсем невозможно. Даже в сердце властелина умерших душ. - Значит, вот так все просто?! - скрестив руки на груди, с вызовом воскликнула Сацуки, когда Макото сказал, что отвезет ее обратно… на тот луг. - Просто похитил, просто заговорил зубы, просто влюбил в себя, а теперь так же просто выгоняешь? Да иди ты! - Влю… «Влюбил?» - В смысле, - заметив собственную оговорку и чересчур ярко выраженное недоумение на лице собеседника, поправилась Сацуки, - я имела ввиду, что… - она замешкалась, подыскивая слова, и Макото сам не заметил, как губы сложились в торжествующую, такую привычную для него ухмылку. - Ну… Нечестно это как-то. Нет? Ты только вчера забрал от друзей, интересно рассказывал про этот мир и… Уже не слушая продолжавшую лепетать что-то несвязанное и неуверенное девушку, Макото шагнул к ней и, как вчера, сгреб в объятия и накрыл ее губы поцелуем. Почему-то казалось, что сейчас - это самое верное, что он только мог сделать. Поцеловать девушку, в которую без оглядки влюбился с первого взгляда. А когда Сацуки ответила на его поцелуй, Макото на миг почудилось, что сердце в самом деле разорвется от переполнявших его чувств. - Я никуда не уеду, - прошептала Сацуки. Возможно, ее мама будет даже и не против совсем, что приобретет в семью такого зятя, как он: по крайней мере, именно в него, настоящего и честного с ней, влюбилась сама Сацуки. - Я никуда тебя не отпущу, - пообещал Макото. И был уверен, что приложит все силы, чтобы сдержать это свое обещание.