Настоящее

      Нат утомлял себя. Тренировками, вылазками, алкоголем... Словом, всем, до чего мог дотянуться и додуматься. Женщинами тоже пробовал, но отчего-то не вышло. Хотя почему "отчего-то"? Он достаточно взрослый, чтобы понять, почему.       Но, видимо, недостаточно, чтобы принять это. Принять свое отношение к Хеннеселю.       Нет, теперь смущал Натаниля вовсе не факт внезапно вспыхнувшей в нем однополой любви. Как раз это его уже не волновало. В жизни есть много других, более достойных пережеваний поводов. Это он понимал прекрасно, как воин, как мужчина, как генерал, прошедший и переживший не одну кампанию. Просто, как далеко не глупое существо. Но чего он не понимал, от слова "совсем", так это за что ему досталось такое нежное, чистое создание. Что сможет он, уставший от лживых отношений с женой, потрепанный жизнью, заткнувший истекающую одиночеством и отравленную невостребованными чувствами душу куда подальше, дать ему?       Нат не знал, не верил, что у него что-то еще осталось, не перегорело, не умерло вместе с теми, кого он любил, не сгнило в сердце, наглухо заколоченном грубыми досками холодного безразличия, плотно прилаженными заржавевшими гвоздями измен. Ему казалось, что и мир вокруг разлагался, как он сам, покрываясь изнутри страшными струпьями и источая приторно-сладкий запах... Такими же гнилыми были улыбки. Также отвратительно зловонны были слова. Его спасла лишь старая армейская привычка прикрывать собственные уязвимые места броней. Эта броня была немного иного толка, но берегла надежней. Она укрывала слабости, с которыми самому было не справиться ни пресловутыми тренировками, ни алкоголем... Принять все эти потери было нелегко. Еще сложнее было продолжать жить дальше, зная, что обречен терять и боясь подпускать к себе кого-то.       Показная беспечность помогала. Именно благодаря маске раздолбая Натанилю удавалось прятать боль, разочарование и обломки собственной мечты об обычном "беллатийском" счастье. Она оберегала от непрошенных свидетелей страшной агонии веры в нем. Она не позволяла вырваться наружу исступленным, надрывным крикам души, выброшенной за ненадобностью, скорбящей по ушедшим близким.       Как же так вышло, что это хрупкое, наивное создание, это редкостное чудо в изменчивом, лживом мире пробралось под броню и умудрилось одним своим взглядом воскресить то, что Нат изживал из себя долго и тщательно?       Как же так вышло, что запахом уюта и тепла для Натаниля стал запах юного паренька? Как вышло, что его голос слышался ему в грезах? Что воспоминания его хрипловатых стонов и ощущений возбуждающе-нежной кожи на кончиках пальцев помогает кончить в заполненной паром душевой, сползая по гладкой стене на пол, признавая свое раздражающее бессилие перед ним.       Каждый его день начинался с мыслей о нем. Каждое утро будило памятной красочной картиной приоткрытых порозовевших губ, тянущихся к его. Каждый сон был полон отрывочных образов смеющегося Хенни, спящего Хенни, Хенни, наливающего в большую белую кружку чай... В мысли настойчиво просачивались его слова, не желая оставить измученного Ната в покое. А как только он закрывал глаза, перед глазами вставали смятые простыни и разметавшийся на них Хеннесель.       Наваждение было удручающе ярким, неотступным и яростным, будто сердце мстило собственному носителю, мстило за нерешительность, за отказ от возможного счастья... И эта пытка была самой страшной и самой сладкой для Ната. Он злился на свою слабость, но ждал этих "наплывов", в жалкой надежде увидеть любимое лицо хотя бы в мыслях... Он судорожно пытался прогнать их и жадно упивался очередными воспоминаниями. Его буквально растаскивало, и привычные методы борьбы с самим собой здесь не срабатывали.       - Что с тобой происходит, ради Дайсема! - Виавк оттащил Ната от какого-то несчастного, попавшего под горячую руку серьезно перебравшего друга. - Что ты творишь?       Грубо пихнув его обратно к барной стойке, приятель проводил предупреждающе-убедительным взглядом "нарвавшуюся" троицу. Опустившись на соседний с Натанилем стул, он посмотрел на товарища осуждающе и веско заметил:       - Это не выход.       - Я знаю, - огрызнулся он. Выпрямляя и сгибая пальцы правой руки, Нат проверял подвижность суставов в поврежденной кисти. Вроде бы все нормально. Лишь кровь сочилась со сбитых костяшек, да нарастало жжение под свезенной кожей. И устало выдохнув, опустил плечи, прикрывая на секунду глаза и добавляя уже спокойнее: - Я знаю.       - И что? Ты собираешься что-то делать с этим? Или так и будешь изматывать себя и всех, кому ты небезразличен?       Гладкая поверхность отполированной столешницы отразила его темный силуэт, искажающийся в лужицах расплескавшегося по стойке виски. За их спинами гудели голоса посетителей, сливаясь в один неразборчивый шум, вместе с тяжелым запахом едкого табачного дыма заполнявший помещение.       - И что ты мне предлагаешь? - еще не остыв окончательно после стычки, зло прошипел Нат.       - Ничего. Это твое дело и решать тебе, - немного устало вздохнул Виавк. - Но, знаешь, я тебе даже завидую. У меня после смерти жены так никого и не было. Все будто умерло вместе с ней, оставив внутри пустоту. - Он печально улыбнулся: - Вон, один Ехидна всегда рядом. Иногда мне сложно понять, кто из нас кого опекает...       - Мне нужно время, понимаешь? Мне нужно гребаное время, - блондин почти шептал, с трудом находя в себе силы говорить об этом. Даже с Виавком, даже с ним. Это было слишком личное, слишком уязвимое, слишком...       - Время? - Виавк нахмурился. Кто-то громко крикнул официантку и под изящными ножками девушки еле слышно скрипнули деревянные половицы. - Не знай я тебя, подумал бы, что ты трусишь.       Нат разлепил пьяно потяжелевшие веки и удивленно уставился на сослуживца. Желтоватый свет ламп заведения тускло освещал его невозмутимое лицо. И в хмельное сознание просочилась догадка: а ведь он действительно боялся. Он боялся за Хенни. Он будто был обречен терять дорогих ему беллатийцев, каждый раз вырывая из сердца любовь, терзаемую болью потери. Все, кем он дорожил, гибли. То, что его жена еще портит воздух своим присутствием, он объяснял себе их отношениями. Она не была ему близкой, не была его семьей, никогда не была настоящей... Но Хеннесель. Мальчишка с кровью кора, да еще носитель явного отличительного знака мага их расы - Изиды. Живая ходячая проблема. Нат даже скрывать подобную информацию не имел права. Но для него парнишка значил слишком много. Очень уж глубоко проросло в него это чувство, невероятно быстро и сильно сковало его истерзанное потерями сердце. И Натаниль боялся. Боялся продолжать это, боялся заканчивать, боялся потерять...       - Это раздражает, - продолжал Виавк, замечая изменившееся лицо собеседника. - Эта твоя нерешительность. Не похоже на того Натаниля, которого мы все знаем. Он бы не стал растирать по лицу сопли, убиваясь всеми мыслимыми способами. Особенно, когда до чего-то настоящего подать рукой.       Что-то больно ударилось в ребра изнутри.       Настоящего? Вот оно, то самое слово... Не маска, не иллюзия, не очередная обманка... Это было чем-то настоящим! Хеннесель был настоящим. Искренне чувствующим, открыто показывающим это, доверившим себя по-настоящему… Отдавшийся ему целиком, без остатка.       Любящим... Какими были его родители, его братья. Его семья, которую он потерял, утратил вместе со всеми надеждами и чаяниями. Зачем он отталкивает и без того пугливое и хрупкое счастье, наконец, оживившее его сердце? Что он делает сейчас? Благие намерения ли это с его стороны - не "втягивать парня в отношения с таким дерьмом, как я" или очередное прикрытие? Может, это лишь ложь, покрывшая и его сердце липкой сетью недоверия и страха, как гибельная зараза расползающейся по белатийцам? Может, раз в этом прогнившем мире еще остались подобные Хенни - светлые и чистые существа, найдется и возможность для него быть счастливым? Счастливым по-настоящему?       - Да катись оно все...- с чувством сказал Нат, ощущая, как внутри разгорается пламя желания. Желания увидеть его, прикоснуться к теплой коже, вдохнуть дурманящий запах, утонуть в небесной лазури глаз, сжать в объятиях хрупкое податливое тело... Оберегать его от всего в этом мире... Он хлопнул раскрытой ладонью по столешнице и рывком поднялся с высокого барного стула.       Виавк ухватил его за предплечье, разворачивая обратно к себе:       - Сам доберешься?       Нат усмехнулся:       - Не впервой.       - Разберись уже с тем, что тебя тревожит, генерал, - он посмотрел прямо в глаза Натаниля.- Не трать время, его может оказаться не так уж и много.       Тот кивнул и, слегка пошатываясь, поспешил прочь из заведения. На улице начинал моросить дождь.       Настоящее... Что вообще было у него настоящего в жизни? Несколько проверенных друзей. Война. Кровь. Вот, пожалуй, и все. Список не впечатлял, зато был правдив. Он убивал, и смерть шла за ним по пятам, не трогая его, но уничтожая все вокруг. Он привык называть это жизнью и думать, что по иному нельзя. Так было проще смириться.       Натаниль поежился. Холод, казалось, заползал даже под кожу, замедляя мысли. Но сердце сопротивлялось, согреваясь внезапно вспыхнувшей в нем надеждой. Никогда еще оно не билось так отчаянно. Истосковавшееся, уставшее от горя, смертей, простуженное мерзлыми фразами и ледяными взглядами. Нат силился вспомнить, когда он слушал его, и не мог. Не мог, потому что его сердце было мертво и оттого молчало. Ненужный никому кусок плоти лишь вынуждено гнал с усилием кровь по венам, чтобы постылая жизнь опустошенной души продолжалась. И вот теперь оно внезапно заговорило громко и уверенно. Ожившее, трепещущее, предвкушающее, стремящееся, как все живые сердца, к другому такому же - единственному, бьющемуся в унисон. И, Дайсем свидетель, Нат больше не хотел быть мертвым наполовину. На болезненную, уязвимую половину. На ту, где полагалось быть счастью, настоящему счастью.       Нат не стал тратить драгоценное время на стук в дверь, томительное ожидание и ненужные обязательные приветствия. Он уверено шагнул к заветному окну и, нагнувшись, протиснулся в приоткрытую фрамугу. В темноте он успел рассмотреть стремительно метнувшуюся к нему фигуру, сгрупировался и перехватил занесенную в ударе руку.       - Это я, - хрипло выдохнул он, чувствуя, как тело само двигается вперед, притягивая к себе вздрогнувшего от узнавания Хеннеселя. - Тише, тише, - зашептал Нат, прижимаясь к его щеке.       Влага собиралась на его лице, дождевая вода капала с волос, затекая за шиворот. Промокшая футболка липла к телу, холодя кожу. Но все это не имело значения...       - Ты мокрый. И пьяный, - голубые глаза сверкнули во тьме, проникая в душу. В голосе слышалось облегчение и скрытая радость. Нат втянул до боли родной запах и ощутил долгожданный покой.       Только не закрывайся, не закрывайся от меня... Не прячься, не натягивай эти принятые опостылевшие маски.       - Прости меня, - простонал не удержавшись Нат и невесомо коснулся губами столь близкой матово мерцающей кожи на виске. - Прости...       Будь моим настоящим и я стану твоим. Не будем тратить отпущенное нам время на бессмысленные размышления и страхи. Забудем прошлое, отбросим опасения за будущее. Ты оживил мое сердце, а я чуть не убил твое... Но я больше никогда не причиню тебе боли...       - Это не так страшно, всего лишь вымокшая под дождем футболка, - смущенно улыбнулся Хенни, опуская начинающий светиться счастьем взгляд.       - Ты знаешь, о чем я, - настойчиво повторил Нат, поднимая его лицо за подбородок и прикладываясь лбом ко лбу парня.       - Что у тебя с рукой? - в скошенных к разбитой кисти глазах горело искреннее беспокойство. Он поднял взор на Натаниля.       - Это не важно, - прошептал тот, погружаясь в чувства с головой. Не только он один боялся здесь. И Хеннесель тоже боялся. За него! Его боялись потерять. И он почти обрек любимого человека на ту же агонию, которую пережил сам, упрямо не замечая такой простой истины.       Расширенные зрачки поглощали мысли, утаскивая в водоворот желаний и чувств. Руки блуждали по знакомым изгибам, сжимали родное тело, притягивая к себе все плотнее, будто пытаясь вжаться в другого, растворить его в себе, навсегда сделаться с ним одним целым. Пальцы Хеннеселя коснулись его щеки и все внезапно стало пронзительно понятным и не нуждающимся в словах и пустых обещаниях. Сердце гулко забилось, отзываясь на призыв другого сердца и разнося плавящий жар по венам. Вдоль позвоночника начало подниматься вязкое напряжение. И Нат, издав сдавленный рык, припал, наконец, к нему в поцелуе. Губы Хенни разомкнулись, принимая настойчивый язык. Парень буквально повис на любимом, оплетая крепкую шею тонкими руками.       Нат целовал его страстно, порывисто, открыто показывая, как тосковал. Без глупых, банальных фраз, ведь слова оказываются пустыми, когда говорят два сердца. Он поднял Хеннеселя, легко оторвав от пола, и в пару шагов достиг кровати. Повалив свое обретенное счастье на постель, Натаниль стянул влажную одежду, нетерпеливо отбрасывая ее в сторону. И замер, пораженный открывшейся картиной. Совершенно нагой парень открыто наслаждался его видом, предвкушающе подрагивающий член был заметно напряжен. Спутанные ото сна волосы, приоткрытые губы, абсолютно черные, зеркальные зрачки, отражающие самого Ната, будто и видели во всем мире лишь его одного.       Его ждали, по нему скучали, его хотели. Его любили. По-настоящему.       Он опустился к ногам Хенни, легко проводя по внутренней стороне икр кончиками пальцев, медленно поднимаясь выше. В горле пересохло, в голове шумело от алкоголя и какого-то дикого возбуждения, но Нат хотел сейчас быть нежным. Он так долго этого хотел, так долго казнил сам себя за непозволительные надежды. Он был так глуп! И так слеп…       Он склонился к бедрам, проведя языком от колена к паху и впиваясь губами в покрывшуюся мурашками кожу. Парень мучительно выдохнул, выгибаясь навстречу сладкой пытке. Руки Ната продолжали подниматься вверх, оглаживая живот и грудь, игриво касаясь сосков.       Нельзя жить иллюзиями, даже если они кажутся правильными и уместными. Или, наоборот, сложными и обязательными. Не важно. Это лишь иллюзия, а не жизнь. Можно ошибаться, обманываясь и обманывая других. Но ошибиться живя нельзя. Чем бы не была жизнь, что бы не преподносила тебе, это не может быть ложью. Это настоящее. И это все, что у нас есть. Все остальное - ложь. И потому, если хочешь жить, не гони от себя настоящее.       Натаниль опалил дыханием напряженную плоть любимого, едва прикоснувшись кончиком языка к головке, отчего член дернулся в его сторону, упруго уткнувшись в губы. Хенни застонал в голос, глядя на своего мучителя расфокусированным взглядом. Пальцы парня комкали простыню. Блондин плотно обхватил его, вбирая в рот почти до самого основания и дразняще обводя ствол языком по кругу.       Обрети настоящую жизнь рядом с кем-то, не задумываясь - правильно это или нет, достоен ты этого или нет... Позволь своему сердцу биться. И береги это. Больше всего остального. Потому что это чувство ничем не заменить.       Движения становились резче, жаркие стоны Хеннеселя, сливающиеся с шумом разошедшегося за окном ливня, бессвязнее. Неконтролирующий себя парень увлеченно посасывал добравшиеся до его рта пальцы любимого. Нат и сам чувствовал, что больше не может сдерживаться. Он оторвался от разбухшей плоти и рывком подтянулся вверх, сгибая ноги Хенни в коленях.       - Нат...- призывно выдохнул он, впиваясь поцелуем. Никакой настороженности во взгляде, никакого напряжения - абсолютное доверие даже в таком уязвимом положении... От этого сносило крышу, от этого сердце выпрыгивало из груди, от этого темнело в глазах.       Влажные пальцы легко скользнули в Хенни, заставляя вспомнить ошеломительные ощущения его узости. Парень заерзал от нетерпения, пытаясь насадиться глубже и еще больше провоцируя Натаниля.       - Больше не могу, ты так соблазнителен, - прохрипел блондин, вынимая пальцы и плотно входя. Он видел расширяющиеся еще больше зрачки, чувствовал горячую пульсацию увлажненного члена Хенни, зажатого между их трущимися друг о друга животами, слышал сдавленный всхлип, полный наслаждения и боли. Секунды текли медленно, растягивая это невесомое пронзительное ощущение единения. Когда парень под ним расслабился, Нат начал осторожные, плавные движения, постепенно углубляясь и ускоряя темп.       Их сбитое дыхание смешивалось, рождая вздохи и сладостные вскрики. Хенни выгибался, раскрываясь ему навстречу, подставляя незащищенную шею жадным поцелуям, переплетал пальцы с его. Нат потерялся в этих ощущениях и чувствах, забылся, увлеченно проникая в податливое тело. Он вбирал в себя этот головокружительный запах секса с ним и с наслаждением погружался в его жар. Взмокшие тела скользили, собирая под собой ткань простыней, поблескивая бисеринками пота на гладкой коже. Плавящие взгляды, страстные поцелуи, горячие руки, нарастающее в паху давление, хриплые стоны плотной пеленой заволакивали сознание. Лишь услышав сквозь гул крови в ушах короткий полувыдох-полувсхлип, Нат сосредоточился на дрожащем в его руках парне. Лицо Хеннеселя исказилось, рот раскрылся в немом крике, полуприкрытые веки подрагивали, на скулах выступил яркий румянец. Нат толкнуся резче и глубже, наслаждаясь каждой черточкой такого любимого лица. Хенни запрокинул голову назад, выгибая напряженную шею, и с громким стоном излился, пачкая их обоих. Сокращающиеся в экстазе кольца мышц особенно плотно сжали Ната внутри. В глазах поплыло, и его сломало следом, опрокидывая на расслабленного Хеннеселя.       - Я останусь? - задыхаясь от пережитого спросил Нат, выходя из него и укладываясь рядом.       Хенни посмотрел на него таким взглядом, что бросило в дрожь. Он знал, о чем его спрашивали сейчас. Сердце замерло, пропуская удар и заходясь в сумасшедшем ликующем ритме.       - Я уже говорил тебе, ты можешь оставаться столько, сколько захочешь, - ответили ему. Прозрачно-голубое сияние глаз просачивалась сквозь все барьеры, маски и иллюзии. Или, может быть, для него их и не было с самого начала? - Для меня ничего не изменилось.       - Дайсем, дай мне сил! - Натаниль прижал свое сокровище к себе.       Мальчишка, принадлежавший иной расе, лишившийся родителей и брата и выросший во враждебной Федерации, нашел в себе силы поверить ему с самого начала, не испугался тогда и не сдался теперь...       Дай мне сил уберечь это! Дай сил не потерять обретенное. Дай сил воскресшему сердцу биться дальше. О большем я не прошу. Главное у меня уже есть, а с остальным я справлюсь.       Мы справимся.