Casual Affair

Они не имели права на эту ночь. Запретная, терпкая на вкус. Одна единственная. Они не имели права на неё, но также не имели его и на взгляды сквозь ресницы, длившиеся дольше положенного, на мимолетные прикосновения, на двусмысленность произнесенных фраз. Напряжение повисало в воздухе между ними тяжелыми копьями, накапливалось, росло с каждым днем, и вскоре уже не осталось никаких сил и выдержки, чтобы контролировать его. Чтобы сдерживать свои порывы. Всегда на виду, всегда под присмотром. Вокруг – друзья и враги, а Смерть каждое мгновение может выйти из тени, поигрывая косой. Запрет. Вожделение. Грех. И они падают. Вместе. Они переступили эту черту, но лишь для того, чтобы остаться на «правильной» половине, лишь для того, чтобы, единожды отведав, больше не испытывать соблазна. Или же, быть может, все эти увещания были лишь провальной попыткой самообмана. Укус чуть ниже ключицы. Чужие пальцы жестко, с бесконечной властностью скользят между ягодицами, касаются сухой чувствительной кожи. Дыхание сбивается, а стон остается где-то в горле зародышем, заставляя хрипеть и комкать пальцами простынь, биться в агонии. Слишком много. Слишком… Эггзи не знает, куда податься, потому что его ласкают всюду и крайне умело, так, что тело буквально плавится, а нервные окончания сравнимы сейчас с оголенными высоковольтными проводами. Гарри целует его, Гарри прижимает его к себе, Гарри не произносит ни слова, пока исследует руками его тело, пока смотрит своим тем самым взглядом, сканируя и запоминая, заставляя сердце в груди стучать громко и неритмично. У них нет права на эту ночь. И потому смущение отброшено, потому все движения – такие жадные, такие собственнические, потому тело реагирует так остро, и потому Эггзи хочет принадлежать этому человеку полностью, без остатка – от подрагивающих ресниц до поджимающихся пальцев на ногах. Он притягивает Гарри к себе, цепляется за него как утопающий цепляется за свой единственный шанс на спасение. Потому что он и правда тонет. В невысказанных мольбах, непроизнесенных стонах, не выплеснутой ответной благодарности и желании. Ладони скользят по спине, прослеживают линию позвоночника, спускаются ниже, но инициативу тут проявляет вовсе не он. - Ты. Принадлежишь. Мне, - на каждое слово – на несколько сантиметров глубже, заполняя Эггзи всего, полностью, и голос Гарри – низкий, сейчас чуть хрипловатый – дополнительно дезориентирует, обволакивает, отвлекая от тянущей боли. Но даже она сейчас – благословенна, потому что является неоспоримым доказательством происходящего, доказательством того, что он – Эггзи – действительно нужен. Боль помогает удержаться, дает якорь, ориентир в пространстве, к которому он сможет возвращаться в любой момент своей жизни. Он только стонет в ответ на это заявление, будоражащее кровь, вплетает пальцы в волосы у Гарри на затылке – густые и влажные – смотрит в ответ, одним взглядом принуждая того дать больше, чем он сможет принять. Его слушаются безоговорочно – такое, на его памяти, случается впервые – но это не важно сейчас, когда каждое движение отдается под веками ярким фейерверком в кромешной тьме, когда бегут по телу крошечные заряды электричества, а собственнический поцелуй отнимает последние крохи кислорода. Они двигаются навстречу друг другу, и одинокий свет прикроватного торшера перепрыгивает с одного блестящего от пота тела на другое, оставляя после себя яркие, но непостоянные пятна золотистого оттенка. Калейдоскоп их общего преступления, прежде всего перед ними самими. Утром Эггзи имеет удовольствие наблюдать, каков Гарри после секса, и ему, признаться, чертовски нравится открывающийся вид. Потому что волосы у мужчины растрепаны и одна завивающаяся прядка падает на лоб, тело полностью расслабленно, а на лице робко поселилось выражение полного удовлетворения. Прослеживая подушечкой пальца тонкий и давно побелевший старый шрам, пересекающий правую грудь, парень обдумывает предательскую мысль о том, что он был бы не против видеть подобное каждое утро. Вздохнув, он перекатывается ближе, под теплый бок Гарри, и тот, не просыпаясь, закидывает руку сверху, одним этим единственным жестом озвучивая все то, что сейчас кипит у Эггзи в душе. Всего лишь одна ночь… Из множества возможных. Не будет ли потом хуже?