Привыкание

Ее невозможно не заметить. Рыжие волосы мгновенно бросаются в глаза, стоит только девчонке появиться на школьной площадке. Малявка стоит в самом углу заасфальтированного поля, то ли опасаясь привлечь к себе внимание, то ли просто не зная, куда себя деть. Похоже, на этой площадке нет никого, кто принял бы эту мелкую в игру. Генри предвкушающе улыбается, ожидая небольшое развлечение. Именно таких травить лучше всего. Мелких напуганных школой первоклашек, которые не вливаются в школьное стадо и старательно отторгаются коллективом. Он уже знает, как все произойдет. Сначала она будет непонимающе таращится на него своими глазищами, стараясь понять, чем вывела из себя совершенно незнакомого ей третьеклассника, потом предпримет попытку сопротивления, попытку бегства и в итоге разрыдается и побежит жаловаться учителю. Все они такие – не способные дать отпор и до противного жалкие. Но на этот раз все пошло не по тысячи раз проработанному сценарию. Малявка, не меняясь в лице выслушала все обзывательства и оскорбления, а потом встала и попыталась гордо удалиться. Генри, ожидавший, что малолетка обидится или того лучше, заплачет, на пару секунд застыл, не зная, что предпринять, а затем рванулся за ней, сгребая в кулак и дергая на себя длинные рыжие волосы. Девчонка вскрикнула, даря ему секунду или полторы триумфа, а потом что есть силы надавила обидчику на ногу, тут же щелкнув ошарашенного мальчика по носу. Бауэрс-младший, ошарашенный внезапным незапланированным поворотом сюжета, от неожиданности выпустил длинные пряди, однако растерянность тут же пропала, давая место слепой детской ярости. Еще никто никогда не давал ему по носу, да и вообще отпора не давал. Так что разозленный внезапным сопротивлением добычи хулиган тут же с ревом рванул за ней, распугивая несчастных первоклассников, коим не посчастливилось оказаться рядом. Однако паршивая девка не собиралась смиренно ожидать расплаты за непослушание и подставлять взбешенному Генри ни одну, ни вторую щеку. Просто рванула на всех парах к школе, раззадоривая преследователя водопадом роскошных блестящих волос. Взбежала по оббитым старым ступенькам, едва не слетев с предпоследней на землю и нырнула в прохладный школьный коридор, стараясь скрыться в полумраке. Генри дернулся было за ней, но проход в ненавистное здание ему тут же перегородила фигура столь же ненавистного учителя, недовольно поглядывающего на школьника сверху вниз. - Бауэрс, ты опять за свое? Генри не слушал. Только смотрел куда-то за спину преподавателя, на мелкую рыжеволосую поганку, которая сейчас, высунувшись из-за дверей класса, показывала ему язык. Вот сучка! Это издевательство! Гром загрохотал, сотрясая стекла в школьных окошках, словно соглашаясь и возмущаясь вместе с Бауэрсом. Действительно, действительно издевательство! Когда его снова оставили на второй год, это событие не стало слишком уж большим огорчением. Уже бывали, нам не привыкать. Но кто ж знал, что попадет он в класс, где учится эта рыжеволосая паршивка? Так мало того, что видеть ее придется каждый день, так еще и посадили эту сучку просто у него перед глазами! Генри сидел на последней парте, как можно дальше от учителей, доски, таблиц и прочей школьной гадости. А она расположилась на третьей парте от конца, так что Бауэрс-младший теперь мог спокойно таращиться на ее затылок, так как место между ними пустовало. И теперь изо дня в день ему придется глазеть на рыжие патлы этой гадины, которая с первого дня своего появления в школе старательно портит ему жизнь. Ну уж нет, с этим пора кончать! Когда звонок позволяет ученикам покинуть на время класс и большая часть детей выскальзывает в коридор, Генри тут же пользуется полученной возможностью и хватает девчонку за волосы, прижимая к стене. Но, наученная горьким опытом, она тут же дает ему между ног и вырывается. Четырнадцатилетний хулиган, уже успевший осознать всю ценность полового органа для мужчины, тяжело вдохнув, осел на пол, шепотом – так как на крик дыхания не хватало – проклинал малявку всеми известными ругательствами. «Ну, сучка, тебе конец! Я тебя прикончу, убью, утоплю в туалете! Ну держись, тварь!» Рыжеволосая, осознав всю опасность своего положения, кинулась наутек. Несколько пришедший в себя Генри рванул за ней и оба выскочили на улицу под дождь. Ливень несколько дезориентировал Генри, однако волосы снова выдали свою хозяйку, ведь их было прекрасно видно даже в полумгле и через стену падающей воды. Преследователь и жертва понеслись по полупустому заполненному водой Дерри, петляя по улицам и переулкам, даже не задумываясь об опасности расшибить себе голову или попасть под машину. Генри несся за обидчицей, разгневанный и злой, не замечающий ни пульсирующей боли ниже пояса, ни потоков льющейся с неба воды, ни стремительно несущихся по дороге и тротуарам ручьев, норовящих смыть школьников в канализацию. Футболка промокла и мерзко липла к спине, джинсы облепили ноги, мешая бежать, а в кроссовках хлюпала вода, сообщая, что обувь он безнадежно испортил. Старательно создаваемая этим утром крутая прическа развалилась, так что короткие прядки прилипли ко лбу и лезли в глаза, мешая разглядеть цель преследования. К тому же с них стекала вода, что еще больше усложняло обзор и выводило из себя. Единственное, что радовало: у девчонки наверняка дела шли не лучше. Забег закончился на мосту через Кендуксинг, когда малявка, неудачно развернувшись, поскользнулась и рухнула с неразличимым из-за ветра и грома вскриком на покрытый избитым асфальтом мост. Триумф, впрочем, был несколько испорчен собственным падением. Однако не было времени рассуждать о таких мелочах, так что Генри мгновенно воспользовался случаем и начал душить мерзавку. Та, впрочем, в долгу не осталась и вцепилась обидчику в волосы, одновременно с этим норовя второй раз ударить по самому сокровенному. Они катались по заливаемому водой мосту, шипя и царапая друг друга, норовя столкнуть с себя противника или ударить головой об асфальт; цеплялись, кусались и жались, словно страстные, истосковавшиеся любовники. Вода заливала глаза, лезла под одежду, заставляла ладони соскальзывать с чужой шеи, и значительно ухудшая видимость. Сколько они так трепыхались в отчаянной борьбе друг с другом и стихией, сказать сложно. Бесчисленное множество раз что он, что она оказывались сверху на противнике. Одежда давно промокла, запачкалась и испортилась, облепила тела, выставляя напоказ самые откровенные детали. В какой-то момент Генри даже не без странной заинтересованности отметил, что у его одноклассницы слишком уж хорошо развиты груди для двенадцати лет. Но тут ловкая малолетка снова стукнула его головой о землю, и пришлось отбросить размышления о ее женских достоинствах. Неизвестно, чем бы закончилась эта схватка, и чьим родителям пришлось бы оплакивать потерю, но тут ребят накрыл особо мощный поток воды, прибежавший откуда-то с Канзас-стрит, и незадачливые драчуны рухнули в бушующую реку. Это был один из тех неудачливых лет, когда в Дерри из-за дождей случалось наводнение и Кендуксинг выходил из берегов, да еще и в глубину знатно увеличивался. Так что обоих мгновенно подхватило могучим безжалостным течением и понесло, вертя и переворачивая по всем возможным траекториям. Генри попробовал зацепиться за берег, но пучок травы, за который он схватился, тут же вывернулся из размякшей почвы. В очередной раз прокляв погоду и гадкую малолетку, Бауэрс-младший, приметив впереди еще один мост, собирался было ухватиться за эту почти призрачную надежду, но природа опять подвела его. По потоку пробежалась очередная волна, приподняла жертву над водой, и парень стукнулся головой о переправу, которая, вообще-то, должна была его спасти, а не утопить. Сознание померкло, все звуки как-то ушли на второй план, а сверху вдруг оказалась сплошная стена грязной дождевой воды, наполненная мелкими веточками, земляными комьями и листьями. Генри испуганно вдохнул, всеми силами отвергая возможность столь глупой и несвоевременной кончины, и тут же ощутил, как холодная грязная вода заползает в легкие. Дыхание перехватило, мозг не смог совладать с рвущейся наружу паникой и вот тут бы для Генри Бауэрса все и закончилось, если бы что-то не схватило его за шиворот и не вытолкнуло на поверхность. Воздуха стало чуть больше, но от столь скорой перемены декораций и среды подросток не сразу сообразил, что происходит и очнулся от оцепенения только тогда, когда его третий раз подтолкнули к берегу. Кое-как цепляясь за мелкий кустарник и чертополох, матеря на все лады колючую растительность и безумную воду, Генри выбрался из убийственного потока и рухнул на мокрую траву и липкую почву, стараясь отдышаться, и только минут через пять заметил едва ли не у себя на животе рыжеволосую голову. Девчонка лежала лицом вниз и часто-часто дышала, стараясь не подниматься, чтобы в рот не попадала дождевая вода. - Цел? – хрипло выдохнула она, восстановив дыхание. Генри только кивнул, отмечая, что желание ее убить ненадолго взяло отгул. В школу, вылечившись от запущенной простуды, едва не мутировавшей в воспаление легких, они вышли одновременно. Вот только если она преспокойно вернулась к занятиям, то главному школьному хулигану не удалось так легко отделаться от этой истории. На Генри привычно списали стопроцентную вину за произошедшее и наказали. Да еще как наказали! Наверное, всей школой думали-гадали, как бы его помучить! Вот какой сволочи пришло в голову отправить его работать в библиотеку?! Его, Генри Бауэрса, работать в библиотеку, под начальством какого-то ниггера! Это уже не мелочи, это унижение и оскорбление! Первый день был наполнен нервами, злобой и зубовным скрежетом. Впрочем, дотерпеть до вечера и вырваться из ненавистного заведения было вполне реально, но…. Она опять все испортила! Эта мерзавка словно специально сюда явилась, чтобы поиздеваться и еще больше его взбесить! Но рыжая не обращает на него внимания и подлетает к столу этого ниггера, они начинают о чем-то увлеченно болтать, словно гребаные подружки! Через десять минут увлеченного трепа, она усаживается рядом с ним за стол и начинает что-то увлеченно строчить в школьных тетрадях. Библиотекарь помогает ей с уроками? Впрочем, ему плевать. Вот доберется он до нее после работы…. Генри предвкушающе ухмыляется, едва удерживаясь, чтобы не запустить в виновницу своих бед только что склеенной книжкой…. - Ты что это удумал?! Генри яростно по-кошачьи шипит, стараясь вырваться, но этот чернокожий урод крепко вцепился в его ухо, едва ли не приподнимая подростка над полом. Тварь! - Пусти меня, вакса! - Повежливее, - раздраженно фыркает тот, оттягивая мочку уха временного работника городской библиотеки Дерри. – Начнем с того, что на эти две недели я для тебя, как ни крути, мистер Хэнлон, а не ниггер, не вакса и все остальные прозвища тоже вычеркни из головы! А во-вторых, не смей, слышишь, никогда не смей нападать на девочек! Это низко, жалко и подло! - Отвали! Не смей читать мне нотации! Ты мне не отец, не дед, не брат, да вообще никто! - Не отец? Возможно. А разве твой отец читает тебе нотации? Хоть раз? - Да постоянно! Все капает и капает, компостирует мне мозги… - И бьет временами? Для профилактики? Генри пристыжено замолкает. Ведь все действительно обстоит именно так! Но какое право имеет этот ниггер рассказывать ему о том, что надо, а что не надо делать, какое право имеет рассуждать о его отце?! Майк Хэнлон тяжело вздыхает, уловив нехороший огонек в яростных глазах подростка, отпускает многострадальное ухо и тянет мальчишку за руку, призывая идти за собой. Бауэрс-младший неохотно тащится за начальником. Майк роется в шкафу и вскоре выуживает оттуда старый потертый школьный фотоальбом. - Узнаешь? – библиотекарь подталкивает пухлый альбом к противоположному концу стола. Генри рассматривает выпускное фото и действительно опознает некоторых личностей. Барбару Старрет, которая трудится в соседней детской библиотеке; мистера Кина, аптекаря, который регулярно продает ему лейкопластыри и всегда презрительно смотрит; шерифа Рейндмахера, неоднократно намекающего на их частые встречи в будущем; и, конечно, Оскара Бауэрса, своего отца, ветерана войны и конченого алкоголика. - Видишь? – Хэнлон постукивает пальцем по лицу Буча. – Все, кто учился в этом классе, выросли и стали порядочными гражданами нашего родного города. Но отметь разницу, Генри: все они повзрослели, а вот твой отец только вырос. И если не хочешь кончить как он, то возьмись, наконец, за голову. А теперь иди домой и хорошенько подумай об этом. Парень в ответ лишь презрительно фыркнул, развернулся и торопливо выскочил из библиотеки. «Тоже мне, учитель нашелся!» Домой он возвращается поздно. Свет в окнах не горит, но Генри знает, что отец дома. Этот пьянчуга почти никуда не выползает, целыми днями валяясь на диване в гостиной. Генри замирает на пороге, вдыхая мерзкий запах алкоголя, мочи и блевотины. Сегодня что, годовщина какая, раз Бауэрс-старший так надрался? В темноте очертания чужого тела несколько размыты, и отец сейчас напоминает огромную бесформенную кучу жира, время от времени сотрясаемую храпом. Живот его колышется над протертыми пожелтевшими трусами, в руке бутылка из-под пива, еще несколько стоят рядом с тюфяком, заменяющим Бучу постель. Понаблюдав пару минут за этим подобием человека, Генри, с трудом сдерживая позыв тошноты и отвращения, тащится наверх, в свою комнату, стараясь подавить проснувшийся внутренний голос, настойчиво шепчущий, что ниггер оказался прав. Он не хочет кончить как отец. Две недели пролетают незаметно. Работа оказывается непыльной и не такой и плохой. Что-то подклеить, что-то поставить, что-то переложить. А уж малышня, заприметив грозу всей школы, тут же начинает вести себя примерно, на радость работникам библиотеки. Генри постепенно привыкает. Привыкает к тихому гомону детей, доносящемуся из-за стеклянного коридора, соединяющего детскую и взрослую библиотеки. К тяжести книг в руках – он расставляет их после закрытия. К Майку Хэнлону, который оказался вполне сносным начальником. И даже к рыжей бестии и ее урокам. Оказывается, она занимается тут каждый день, да еще и книги временами домой таскает. Какая хорошая девочка! Впрочем, теперь Генри не против. Когда она идет выбирать себе книгу, он быстро скатывает домашку с ее тетради. Хотя, она, наверное, замечает его за этим не совсем честным делом, но молчит. Еще бы, жить-то хочется! Когда последний пример переписан, Генри отбрасывает тетрадь на другой конец стола. И тут, как будто что-то вспомнив, вновь берет предмет в руки и рассматривает аккуратно выведенные строчки. Беверли Марш. А ведь до сегодня он не знал, как ее зовут. Упущение. Врагов надо знать не только в лицо, но и по имени. - Уходишь? Хэнлон бросает удаляющемуся подростку не то вопрос, не то утверждение, заставляя Генри замереть и обернуться, гадая, чего этому чернокожему надо на этот раз. - Сваливаю. Сегодня последний день моей каторги. А что, будешь скучать? - Возможно, - кивает, не отрываясь от бумаг библиотекарь. – Знаешь, я хотел бы завтра снова видеть тебя здесь. Бауэрс-младший недовольно хмурится. - Продлили наказание? - Нет, это моя личная инициатива. И не надо меня взглядом испепелять, я всего лишь предлагаю тебе работу. - Чего? Ниггер великодушно и снисходительно улыбается, за что очень уж хочется его придушить. - Работу, Генри, работу. Ты меня как рабочий – это было произнесено без единого намека на «подчиненный» - вполне устраиваешь. Хочешь тут остаться? Подросток неверяще склоняет голову к плечу. - Что, и зарплату платить будешь? - Ну, - картинно разводит руками собеседник, - если не хочешь – не буду. - А хочу. Ему просто нужны деньги. И возможность подольше не видеть пьяную рожу отца. Все не так уж и плохо. Восемнадцатилетний Генри Бауэрс неспешно тащится с работы домой, рассуждая, чего же добился к году своего совершеннолетия. Все не так уж и плохо. У него есть работа, не совсем любимая, но терпимая. Есть деньги, нормальная одежда. Есть здоровье и отсутствие алкогольной зависимости. Единственное, наверное, чему смог научить сына Оскар Бауэрс так это ценить важность двух последних пунктов. Так что на данный момент жизнь удал…. Из раздумий его вырывает чей-то грозный, почти рычащий голос, пролетающий через всю Канзас-стрит. - Стой! Немедленно остановись, Беверли! Она несется по главной улице. В рваных джинсах, разодранных на коленках, с растрепанными косами и в разорванной рубашке. За ней на всех парах мчится какой-то тощий долговязый мужик в джинсах и рубашке цвета хаки, ежеминутно проклиная и требуя остановится. Хахаль? Или отец? Мда, плохо дело. Решение приходит неожиданно и толкает несколько ошеломленного такой идеей Генри в переулок, заставляя замереть, прижавшись к стенке. Когда не замечающая ничего, кроме преследователя Беверли проносится мимо, Генри хватает ее за руку и утаскивает в расщелину между домами, шипя ей на ухо, чтобы не орала. Рыжеволосая кивает, подавив зарождающийся в горле крик и вскоре оба наблюдают пролетевшего мимо разъяренного, опьяненного жаждой насилия мужчину, к счастью, их не заметившего. Когда крики Элла Марша стихают, оповещая о том, что тот скрылся, парень отпускает Беверли и кивает, чтобы та шла за ним. Девушка, утомленная длительным забегом, послушно тащится сзади. Генри приводит ее в библиотеку. Единственное место, где можно отсидеться до утра. Все ушли, заведение закрыто. Никого. Беверли осматривается в непривычно пустой комнате, нервно теребя краюшек рубашки. Та безнадежно испорчена, как и джинсы, и даже кроссовки. Невредимыми остались только волосы. Генри смотрит на нее и в голову приходит непривычное сравнение с Пеппи Длинныйчулок, маленькой доброй хулиганкой и самой сильной девочкой на планете. Интересно, откуда эта шведская писака взяла такой образ? Беверли несмело опирается на библиотекарский стол, словно опасаясь сломать что-то, не зная, как вести себя здесь, в это время, с этим человеком. А Генри рассматривает ее, рассматривает рыжие косы, растрепанные и неаккуратные из-за бега. Коленки, по-мальчишески разодранные из-за падения на безжалостный грубый асфальт. Красивые большие груди, выпирающие из-под порванной блузки. Она ей маловата, отмечает парень. И, неожиданно для себя, вдруг ощущает непонятную робость. Словно он вовсе не гроза школы, а загнанный одноклассниками ботаник, которого вдруг пригласила на вечеринку самая красивая девушка класса. Поэтому подходит он медленно, точно крадется, как маньяк. И целует ее осторожно, как будто балуется с опасным химическим реактивом, который может в любой момент рвануть и растереть его в порошок. Становится жутко стыдно за эту проклятую нерешительность. Он-то всегда считал, что его первый раз будет быстрым, страстным и грубым, а тут он робеет, как ребенок перед выходом на сцену. Приходится осторожно целоваться, чтобы не спугнуть Беверли и свою собственную почти призрачную решительность. Так же осторожно, почти дрожащими руками расстегивать оставшиеся пуговицы на ее рубашке, борясь с желанием их оторвать. Генри почти дрожит и про себя ругает последними словами эту нерешительность, не понимая, как за пару минут превратился из уверенного в себе человека в трясущегося дурочка. Жаль, некому было ему объяснить, что во время первого секса всегда так. Первый блин комом, и на интимную сферу этот тоже распространяется Впрочем, Беверли не отстает и помогает ему, как может. Расстегивает нижние пуговицы, позволяя стянуть с себя испорченный и бесполезный элемент одежды. Затем сама отцепляет крючок бюстгальтера, с которым у всех мужчин, почему-то возникают проблемы. А потом кладет свою маленькую ладошку поверх его, когда пальцы юноши замирают на пуговке джинсов. Рубикон перейден. На следующий день Хэнлон негромко ругается, проклиная расшатанный стол, который грозит вот-вот развалится. Генри тихонько смеется, размышляя, сколь красноречивым стал бы чернокожий библиотекарь, если бы обнаружил на своем рабочем месте еще и парочку белых пятен. Хорошо, что они додумались их смыть. - Куда это ты сегодня торопишься? – отвлекаясь от предмета мебели, интересуется Майк. - Не твое дело, Хэнлон, - лениво отзывается Генри. «Ниггера» он каким-то чудом вычеркнул из лексикона пару лет назад, а к «мистеру» так и не смог себя приучить. Впрочем, это простительно. В окно Генри замечает знакомую рыжеволосую макушку, чья обладательница поджидает, и теперь постоянно будет поджидать его на скамейке. Парень ставит на место последнюю брошенную на столе книгу («Неужели эти тупые зубрилы не могут поставить их сами?») и, не попрощавшись, вылетает из библиотеки. Майк, проследив глазами за немного странной по его соображению парочкой, только вздохнул и улыбнулся. «Ну, она-то точно сделает из него человека. Правда, сделаешь ведь, Беверли? Кому, как ни женщине, вдохновлять и провоцировать нас на героические и не очень поступки, а так же подталкивать к правильному выбору?» Вестибюль и двор городской библиотеки Дерри завивало солнцем. Начиналось лето.