***
Просыпаюсь от терпкого, но такого приятного, запаха утреннего кофе с корицей и блинчиков с кленовым сиропом. Ммм... Идеальное утро. Поднимаюсь с кровати. В глазах на секунду темнеет. Это мое обычное состояние по утрам. Закрываю глаза, глубоко вздыхаю и отправляюсь в ванну. Голова безумно тяжелая, настроение ниже плинтуса, но я маскирую свое состояние за радостной улыбкой. Не хочу причинять беспокойство любимому. Закончив с водными процедурами, на ватных ногах иду на кухню. Мое чудо в фартуке, с наушниками в ушах, перемазанное в муке, дожаривает последние блинчики. Невероятно милое зрелище. Как можно тише подходу к нему, опускаю руки на тонкую талию, зарываюсь носом во влажные после утреннего душа волосы, нежно целую в шею и вытаскиваю один наушник шепча: — Доброе утро, — милый вздрагивает, разворачивается ко мне и нежно целует. — Добре. Ты так крепко спал и мне не хотелось тебя будить, простишь? — Тебя невозможно не простить! — и вновь поцелуй, не менее нежный, но уже более глубокий и требовательный. — Малыш, я отъеду ненадолго сегодня по делам? Тебя забросить куда-то по дороге? — Да, отвезешь меня к родителям? — Конечно. — А как все свои дела сделаешь — присоединяйся. — Хорошо, давай кушать? — кивок и нежный поцелуй в носик был ответом на поставленный вопрос. Когда я отправил в рот первый кусочек блина, желудок неприятно сжался. Я сорвался с места и побежал в ванну. Согнувшись над белым керамическим троном меня вывернуло в очередной раз. Да за что ж мне все это? Спустя несколько минут я поднялся на ноги, подошел к раковине, умылся, вновь почистил зубы, посмотрел в зеркало и увидел там мертвенно-бледное лицо моего любимого. Всматриваясь в хорошо знакомые черты лица, я заметил, как по бледным щекам Алекса текут слезы. Как только я двинулся в его сторону, он моментально рванул в комнату. Практически догнав свое чудо, я хотел схватить его за руку, как он захлопнул дверь спальни прямо перед моим носом. Ударив кулаком дверь, я опустился на пол, прильнул спиной к стене, начал приводить в порядок мысли и думать, как вытащить это вредное, плачущее существо из комнаты. Ничего лучше не придумав, я мило попросил открыть заветную дверь из-за очередного приступа адской боли. Я повернулся лицом к двери и начал нежно говорить: — Солнышко, открой дверь, давай поговорим. — Не открою! — истерично крикнул Алекс. — Почему? Ну, малыш, пожалуйста. — Открою, если предельно честно ответишь на вопрос! — Хорошо. — Неужели моя стряпня настолько плоха, что тебя выворачивает? — вновь всхлип. Нет, малыш, перестань плакать, умоляю тебя. — Ты из-за этого так расстроился?! Милый, открой дверь, и я тебе все объясню. Дверной замок щелкнул, а это значит, что путь в спальню вновь для меня открыт. Поднимаюсь с пола, в голове опять шум, открываю дверь, немного пошатываясь захожу в комнату. Останавливаюсь напротив тебя. Тяну руки для объятий, но ты отходишь в сторону. Обиделся. Вздыхаю и опускаюсь на застеленную кровать, жестом приглашая сесть рядом. Знаю, что сдашься и сядешь, молюсь о том, чтобы меня вновь не вырвало, ведь желудок вновь начинает неприятно сжиматься. Садишься рядом, но не вплотную. Какой же ты все-таки у меня еще ребенок. Двадцать лет, а ведешь себя словно тебе пять. — Приготовленная тобой еда, как и всегда, просто изумительна. Ты замечательно готовишь. Стошнило меня из-за того, что я ночью выпил таблетку на голодный желудок, вот и все. В этом вся тайна, — беру мое солнышко за подбородок, заставляя взглянуть на меня. — Твоя стряпня здесь совершенно ни при чем. — Тебе вновь ночью было плохо? — киваю, не хочу ему ничего сейчас объяснять, но и скрывать что-то от него у меня тоже нет особого желания. — Почему ты не разбудил меня? Почему не сказал? Из-за чего это у тебя? Вновь заваливаешь вопросами, в этом весь ты. Неужели ты до сих пор не понял, что я лучше буду загибаться от боли, чем потревожу тебя? Провожу рукой по твоей нежной щеке, до сих пор влажной от недавних слез, заглядываю в глубокие синие глаза, в которых затаилась нежность, смешанная с беспокойством. Как же я сильно тебя люблю. Придвигаюсь ближе и затягиваю в глубокий поцелуй. Нежно провожу языком по внутренней стороне нижней губы, несильно закусываю ее и оттягиваю, а затем вновь мягко, почти невесомо провожу кончиком языка по месту укуса. Глубоко вздыхаешь, знаю, что подобные действия сносят тебе крышу. Воспользовавшись тем, что ты на секунду разжал свои зубки, проникаю внутрь. Повожу языком по небу, а затем и по языку. Вздрагиваешь от неожиданности. Вновь прикусив губу, но уже чуть сильнее, разрываю поцелуй. Это мой способ отвечать тебе на вопросы. Знаю, что ты это не любишь, что будешь недоволен, но больше не спросишь повторно, ведь я все равно не расскажу. Ты это прекрасно понимаешь, вздыхаешь и сбивчиво произносишь: — Пора собираться. Киваю и выхожу из спальни, бреду на кухню за очередной таблеткой. Нужно заставить себя проглотить хотя бы один блинчик с кофе, а то ведь хуже потом будет. С горем пополам в мой желудок отправляется еда. Становится легче, но тошнота не уходит. Что же со мной происходит? Возвращаюсь в комнату, ты уже собран. Стягиваю с себя домашнюю одежду и облачаюсь в привычный мне стиль: джинсы, футболка, кожаная куртка. На дворе ноябрь, погода не такая уж и холодная, но и далеко не теплая. Надеваю кроссовки, беру документы, деньги и ключи от машины и иду в коридор, где ты ждешь меня уже полностью собранный и готовый к выходу. Прости меня, малыш. Выходим из дома, садимся в машину. Весь город озарен лучами осеннего солнца. В ноябре погода противная, редко бывают поистине теплые солнечные деньки. Эх, а в интернете писали, что ожидаются проливные дожди. Вот и верь синоптикам. Вечно обманывают. Алекс молчит, его лицо серьезное, а вот глаза… Они на редкость пустые. Это не свойственно самому яркому, приветливому, доброжелательному человеку из всех, кого я знаю. На самом деле у меня не так много друзей. Их можно пересчитать по пальцам: мой лучший друг Ник, с которым я вместе практически с рождения, два парня с работы, ну и мой Алекс. На этом все. Больший список, не правда ли? Трогаюсь с места, Алекс продолжает молчать. Что же мне делать с этим ребенком? Кладу руку ему на колено, слегка сжимаю, а затем поднимаюсь к паховой зоне, любимый тяжело вздыхает. Дохожу до ширинки, пытаюсь расстегнуть пуговицу на джинсах, но чуть влажная ладошка Алекса накрывает мою руку. Останавливаюсь на светофоре и с непониманием смотрю на своего парня. Он лишь закрывает глаза, обреченно вздыхает и хриплым от подкатившего возбуждения голосом шепчет: — Не сейчас... Резко убираю руку, тем самым заставляя Алекса обратить на себя внимание. Просто, когда дело доходит до ласк, мои движения всегда плавные, мягкие, можно даже сказать невесомые, с какой-то стороны даже медленные, а тут… Может быть это не совсем честно, но все равно. Надо же заставить эту капризную, обидевшуюся принцессу спуститься с небес на землю. Как я и предполагал, Алекс вылупился на меня удивленным взглядом. Будто говоря: «Что за хрень, ты творишь?». А нечего, малыш, в молчанку играть. Минуты три мое чудо прожигало меня уничижительным взглядом, а затем решило подать свой ангельский голосок. Что-то поздновато, обычно это быстрее происходит. — Стеф, прости меня, я веду себя словно ребенок. — Да ну? А я и не заметил. — Ой, давай без сарказма! — Алекс вздохнул, а затем прошептал. — Я люблю тебя. — И я тебя, малыш. Я остановился возле дома родителей Алекса; он отстегнул ремень безопасности, наклонился ко мне, нежно чмокнул, прошептав в губы: «Возвращайся ко мне скорее», и выпорхнул из машины. Продефилировал к подъеду, при этом не забывая сексуально вилять своей очаровательной задницей, набрал код домофона, открыл серую железную дверь, повернулся в мою сторону, помахал рукой и скрылся в темноте подъезда. Ох, как же я ненавижу ему врать. Постояв еще пару секунд, я направился в сторону больницы, не забывая перед этим выключить телефон, а то мало ли, что придет в голову этому ненормальному от скуки. Вдруг мою геопозицию решит проверить. Нет уж, мне такого счастья не надо. Добравшись до места назначения за пятнадцать минут, я взглянул на дисплей с часами. Как раз вовремя. Глубоко вздохнув, я вышел из машины и побрел к огромному белоснежному зданию. Я бы не сказал, что мне было страшно, нет, это не то чувство, это что-то другое. Смятение? Нет… Все же, наверное, это страх. Страх из-за неизвестности. Забрав все нужные мне документы из регистратуры, я потопал в сторону лифта. На пятый этаж пешком добирать совершенно не хочется. Да, я ленивая задница, но в тренажерном зале выкладываюсь полностью. Добравшись до нужного мне этажа, я направился к кабинету №568 . Взглянув на наручные часы, я постучал в дверь. Через секунду приоткрыв ее и просунув голову, я охрипшим от волнения голосом спросил: — Можно? — Да, проходите. Стефан Холл, я полагаю? — Верно. — Ну что ж, рассказывайте, — я глубоко вздохнул и начал вещать этому седовласому мужчине с добрыми глазами о своем подпортившимся состоянии здоровья. — Два месяца назад у меня начались невыносимые головные боли; я перепробовал кучу различных таблеток, но срок их действия не продлевался больше, чем 3-4 часа. После приступа боли меня рвет, и не важно, ел ли я перед этим или нет. Каждый раз эти приступы длились не больше, чем тридцать минут. И то по утрам. Но неделю назад головная боль усилилась почти в два раза, мои приступы начали протекать медленнее и более болезненно. Они могут настигнуть в любое время суток. Могут быть с перерывом в полчаса. И, — я сделал паузу, — голова… Она не проходит уже около четырех дней. Боль отступает, а затем с приходит новой силой. — Вы теряли сознание? — Да, было несколько раз. — После приступов? — Не только. Один раз было после тренажерного зала, но я списал это на усталость. — Ну, что ж… Пойдемте на рентгеновскую компьютерную томографию. Я лишь кивнул. Чувствую, дело плохо. Мы пришли в небольшой кабинет. Посередине комнаты находился огромный аппарат с дыркой и местом куда ложатся пациенты. Как я понимаю, это и есть РКТ. Мы подошли к этой огромной штуковине, врач попросил снять с себя все металлические предметы, выложить телефон и прочую технику, излучающую волны. Меня заставили надеть поверх одежды марлевый костюм, на голову поместили датчики и уложили на ровную ездящую доску и попросили не двигаться в течении десяти минут. Было страшно. Аппарат противно пищал, хотелось пошевелиться и закрыть уши, но нельзя. Когда эти экзекуции закончились, врач что-то внимательно читал. Думаю, это результаты. Проследовав за доктором в кабинет, который мы покинули минут тридцать назад, я уселся на прежнее место. Мистер Робертс поставил передо мной стакан воды, глубоко вздохнул и вынес неутешительный вердикт. — У вас прогрессирующая опухоль головного мозга. Внутри все сжалось, что-то сломалось. Я не почувствовал ничего, будто это он не мне сейчас сказал. Больно? Страшно? Не знаю, я ничего не чувствую, кроме одного. Ничего кроме вины. Вины перед самым дорогим мне человеком. Глаза предательски защипали, я схватил стакан воды, осушил его залпом, глубоко вздохнул и посмотрел на врача. Мне совершенно не интересно, можно ли это вылечить или нет. Меня интересует только одно: — Сколько мне осталось? — Около трех-четырех месяцев, может чуть больше. — Значит это наша последняя зима. Я обреченно вздохнул, и перевел взгляд на окно. Как и передавали синоптики, небо заволокли тучи и начался проливной дождь. Солнечный, озаренный яркими лучами город превратился в серый, унылый и никчемный. Потеряв яркую окраску, шумный город потерял какую-то важную его составляющую, так же, как и я что-то потерял, узнав про болезнь. Как же забавно все складывается. Выйдя из здания, я сел в машину и поехал в сторону центральной аллеи. В голове была пустота. Я не знаю, что мне делать. Как сказать об этом Нику, а главное, как сказать Алексу. Он не выдержит, он сломается… Ну за что же мне все это?! Включив телефон, я мгновенно набрал Ника. Ответ не заставил себя долго ждать. Как всегда, Ник ждет моего звонка. — Привет, пропащая личность! — меня оглушил радостный голос друга. Нет, Ники, давай не сейчас. — Привет, мы можем встретиться в кафе напротив центральной аллеи? Это срочно и очень важно. —Конечно, буду через пятнадцать минут, жди. Как Ник и сказал, он пришел через пятнадцать минут. Пунктуальный, зараза. Растрепанный, взволнованный, эх, Ник, где же твой прежний лоск? Где озорной взгляд? А ты ведь пока еще ничего не знаешь… — Привет, что за срочность? — Я только что был в больнице. — И? — Помнишь, я говорил тебе про свои приступы? — Конечно помню, ведь один сам видел. Ужасное зрелище, скажу я тебе! — я слегка улыбнулся. В этом весь Ник, никуда без своих комментариев. Я посмотрел ему прямо в глаза и произнес: — У меня прогрессирующая опухоль головного мозга, мой срок — зима. Глаза Ника расширились, и без того бледное лицо стало еще бледнее, руки задрожали, рот открылся. Ох… — Ты сейчас шутишь? Пожалуйста, скажи, что шутишь! Ник схватил меня за руку, при этом не переставая смотреть в глаза, а я лишь покачал головой. Прости, Ники. — Нет, чувак… — Ник крепко меня обнял, я вдохнул запах его любимого фруктового шампуня. Боже, ну почему именно я?! Мне, что по-твоему мало страданий выпало?! Сначала родители погибли в аварии, потом сестра умерла из-за передозировки, а сейчас, когда все начинает налаживаться, я узнаю о неизлечимой болезни. Господь, ты несправедлив. — Это моя последняя зима, Ник, поможешь мне прожить ее как следует? — я тепло улыбнулся лучшему другу, а он энергично закивал, попутно смахивая слезы. — Я не могу в это поверить. — А ты и не верь, живи словно ты ничего не знаешь, словно все хорошо, все как прежде. — Но я не смогу… — Ты должен, ради меня… Я поеду, мне еще Алексу нужно сообщить, я позвоню тебе завтра. — Хорошо. Я вышел из любимого кафе, и сразу набрал любимого. Голос был слегка хриплый из-за непролитых слез. Нет, мне нельзя, я должен быть сильный, ради него. Трубка была поднята после первого же гудка, приятно. — Привет, солнышко, ты освободился? — Да, слушай, малыш, у меня не получиться тебя забрать. Бери такси и езжай домой. Встретимся там. — Ты какой-то странный, Стеф, что случилось? — Да так, приезжай домой. Я тебя люблю… - кладу трубку, не выслушав его ответ, просто не могу, больно. Очень больно. По дороге домой я заехал в суши-бар, в котором мы познакомились с Алексом, заказал все то же, что и в тот день, зашел в цветочный и поехал домой. Войдя в квартиру, я быстро распаковал еду, расставил свечи, поставил в воду цветы, достал вино и принялся ждать Алекса. Он пришел через десять минут после того, как я закончил. Фух, успел. Ну а теперь самое главное, сказать ему все. Удачи тебе, Стефан. Любимый зашел в зал и охнул. Перед ним был небольшой стол, весь заставленный свечами, его любимое французское вино располагалось в центре стола рядом с тремя красными розами, а все остальное пространство было заставлено роллами. В его глазах заблестели слезы. Я приблизился к нему, заключил в объятья и вовлек в нежный поцелуй. Затем мягко оторвался от таких манящих и любимых губ и направился к столу, держа свое сокровище все это время за руку. Мы сели, я разлил вино и подняв бокал спросив: — Ты помнишь, когда мы познакомились? — Помню, три года назад. — А точнее? — Тридцатого декабря. — А помнишь, как это было? — Да. — Так вот, я хочу, чтобы ты мне пообещал, что ты это никогда не забудешь. Обещаешь? – пристальный взгляд на любимого. — Обещаю. — А еще я хочу, чтобы ты сохранил в своей изумительный памяти все моменты, которые мы переживем вместе в следующие 3 месяца, а я тебе клянусь, что их будет очень много. И когда тебе будет плохо или одиноко, ты вытащишь их из памяти и тебе станет легче. Сможешь? — Да, но зачем мне их вытаскивать из памяти, если ты будешь рядом? — Ну буду. Я скоро умру. Это наша последняя зима. — НЕТ! Ты шутишь! Этого не может быть! Крик, режущий уши, все содержимое стола отправляется на пол с характерным звуком бьющегося стекла. Слезы, вопли, громкие слова о ненависти, а затем жалобные просьбы. Все это рвет душу, но я не могу ничего сделать. Это неподвластно мне, я бы с радостью остался с тобой, ведь ты мое всё. Но я не могу. Прости меня, мой маленький! Подхожу к тебе, крепко обнимаю и нежно целую в тонкую шейку. Громко всхлипываешь. Нет, милый, не нужно. Ты выдержишь, ты попытаешься выдержать, ради меня. Хотя я бы не выдержишь, я в тебя верю, у тебя все получится. Ведь ты у меня большая умница. Моя самая вредная, противная, своенравная, но безумно любимая умница. И такой, как ты, у меня уже никогда не будет. Ну а мне и не надо, мне все эти годы нужен был лишь ты, со всеми твоими тараканами, капризами, приступами ненависти, злости, приступами тупой ревности. Со всем. Я всегда тебя принимал таким, какой ты есть и никогда не пытался изменить, потому что люблю тебя больше всего на свете. Ты самое лучшее, что случилось со мной за всю мою никчемную жизнь, полную дерьма, слез и разочарования. Ты мой лучик солнышка в пасмурную погоду. Лучик, который принадлежит только мне, лучик, который больше никогда не будет мне светить. Мой милый и самый родной человечек.***
Эти три месяца моей жизни пролетели незаметно. Сначала веселое Рождество, потом не менее веселый Новый год, ну а затем просто зима. Последняя зима. С каждым денем силы покидали меня, мне становилось все хуже и хуже, но я держался. Я перестал есть. Бедный мой малыш, ему столько пришлось вытерпеть, но он не сломался. И уже не сломается… Я надеюсь. Все время меня окружали Алекс с Ником. Они практически не отходили от меня. Самое унизительное в мире чувство — это беспомощность. Мерзко осознавать, что ты даже не можешь самостоятельно держать еду. Рак — это страшная болезнь. С каждым днем она высасывает из тебя все больше жизненной энергии и ты начинаешь все сильнее понимать, что твой конец близок. До вчерашнего дня я был дома, но вчера случилось самое страшное, что могло быть при моей болезни. Я резко потерял сознание и если бы со мной не было Ника, то я бы умер. Знаете, может это даже было бы к лучшему. Я устал. Я устал быть обузой для дорогих людей, я устал их мучить и мучиться сам. Несколько минут назад от меня ушел Алекс. Он невероятно сильно похудел, хотя никогда не был толстым. С каждым днем ему становится все больнее смотреть на меня, а мне на него. Все эти мучительные, для каждого из нас, три месяца, мой родной запоминал каждую минуту, проведенную вместе, не важно, была она радостной или нет, ловил каждый мой взгляд, таял от любого моего прикосновения, от каждого поцелуя сходил с ума, внимательно слушал каждое произнесенное мной слово. Каждый миг моей жизни превращался во что-то волшебное, чудесное, необыкновенное. И все это благодаря моему солнышку и, отчасти, Нику. Алекс выполнял мою просьбу, он запоминал все, что происходило с нами. И я знаю, он это никогда и ни за что не забудет. Только сейчас я наконец понял, насколько он сильный духом. Ведь только при мне он был слабым, словно маленький беспомощный ребенок. Позволял себе расплакаться, потребовать, чтобы его обняли и согрели. А сейчас… Мы будто поменялись местами. Во что же я тебя превратил, малыш? За своими мыслями, я не заметил, как ко мне в палату вошел Ник. — Привет, как ты? — Привет, глупый вопрос. Какое сегодня число? — Согласен, третье марта. — Хм, настало время прощаться, Ники. — Нет, Стеф, еще рано. Стрефан… — Ник схватил меня за руку и крепко ее сжал. Прости, но настало мое время, я это чувствую… — Выполни мою просьбу, я люблю тебя, Ники! Я закрыл глаза и погрузился в сон, после которого уже не проснусь никогда.***
Большой многоквартирный жилой дом. Молодой парень, лет 18 с огромной коробкой направляется по адресу, где раньше жили два безумно влюбленных друг в друга молодых человека. Набирает в домофоне номер, который ему предварительно сказал парень, просивший доставить посылку по этому адресу. Заходит в подъезд, поднимается на нужный этаж. Подходит к двери с номером 576 и звонит в дверь. Через пару минут дверь открывает растрепанный парень с опухшими от давно не прекращающихся слез глазами. Курьер передает посылку и скрывается за дверьми лифта. Парень вносит коробку в дом. Осторожно ставит на пол и открывает ее. Из нее вылезает белое, пушистое, мяукающее чудо с бантиком и запиской. Парень раскрывает записку и узнает почерк родного человека. Записка гласит: «Пусть он будет напоминать тебе о том, что я когда-то был частью твоей жизни. P. S. Я люблю тебя» Парень хватает котенка, прижимает к себе и начинает рыдать. Вот он, конец их любовной истории, а ведь они так и не успели попрощаться друг с другом по-настоящему.