Чёрный Джокер

Меховая шапка, покрытая россыпью чёрных пятен, обрамляла голову пирата. Он и сам был каким-то пятнистым, серым с примесью стали в глазах и разводами чернил по всему телу, как гравировками по тому же металлу. Он дышал смертью, почитал её и играл с ней в покер по выходным. Его смерть любила ром и жёлтый цвет, потому что была от части душевнобольной. Да и сам он замечал за собой кое-какие наклонности. Его прозвали Хирургом смерти, а он упорно скалил рот в усмешке и рисовал сердце около рожицы пиратского знамени. Сердце стало его проводником с сигаретой в зубах и накидкой вороньих перьев. И так же с усмешкой он давил сердца других, словно ревновал к пустоте. Ещё были в его жизни трактаты по медицине, белые медведи и ненависть к розовому цвету. Причём всё это уходило корнями к неизлечимо больному мальчишке с глазами загнанного в угол зверя, умного, хитрого и отчаявшегося. Однако даже тогда, страстно желавшего тепла. Поэтому шапку не снимал. Оберегал, чистил щёткой раз в неделю и думал о мести. За сердце и за отнятое тепло. Пресловутое Ди в имени скрывал, тихо перебирал в уме мысли о бурях, штормах и гибели. Ждал их, но с приходом всегда уходил под воду на своей субмарине, покачивая на плече драгоценный нодати. Выжидал момента перед броском, медленно пересчитывая в сундуках вынутые из тел трепещущие органы. Но сейчас капитан пиратов Сердца жаждал лишь тишины, покоя и хоть какого-нибудь равновесия. Осмысленности или отточенности, а получал лишь крики, визги, игры в салочки и мерзкую кличку на хвосте. Соломенная шляпа с красной лентой стала его персональным адом. Изначально он и подумать не смел о том, что многомиллионная пиратская команда может представлять сбой детский сад на выезде. Теперь уверился и про себя не скупился на непереводимый морской фольклор. А загорелый мальчишка с резиновой улыбкой воровал у него с тарелки куски морского короля в томатной подливе, пока тот поражался сложившейся ситуации. И ещё сверлил точёный трафальгарский профиль карими омутами, подолгу рассматривая болтающиеся золотые серьги. Хирург всё видел, подмечал, но виду подавать не собирался, хотя изредка сильнее сжимая ножны родного оружия. Чувство исследуемого образца почему-то неприятно щекотало нервы. Мугивара же смеялся, оплетал руками-капканами и держал в захвате неприлично долго. А ночью Трафальгар Ло пил излюбленный ром, милостиво выделенный коком в жёлтой рубашке, и ждал, когда красная пелена промелькнёт в катастрофической близости от стальных глаз, а обветренные губы жадно украдут алкогольные искорки сознания. Кроме сердец Ло обзавёлся тягой к ожоговым шрамам на всю грудь, что непременно латал сам же, и смоляным непослушным вихрам между гравировок смерти, обязательно жёстких, пропитанных солью. Жажда тепла медленно отступала, перебивая колоду злополучным Джокером, ведь эта карта зачастую изнаночна. С одной стороны шут неприлично яркий и кривляющийся, а с другой серый, отчасти пятнистый и с меховой шапкой на голове.