Das Versprechen

О, как же с тех пор я полюбила ночи. Ну, мне и раньше гораздо больше нравилось в таинственном полумраке, чем при свете дня. День цинично показывал реальность, а ночь утонченно вносила свои коррективы в общую карту будня, в котором я все так же запоем читала любимые монографии и, казалось, ещё больше полюбила то время. Время, в котором хотела бы оказаться хотя бы на самую малость, и которое тогда так неожиданно само подарило мне лучшее из того, что я не могла себе и представить. Ночью менялось все. На столе появлялся портрет Пайпера, аккуратно прикрытый стеклом в рамке, и воскрешались в памяти слова офицера, которые он негромко произнёс, пытаясь убаюкать меня. "Спи, а я ещё приду". Заснуть я заснула, но его обещание врезалось в мои мысли и следующей ночью напомнило о себе. Как я жалела, что сразу уснула тогда, но, видимо, Йохен так хотел. Чтобы я по возможности постаралась запомнить его приход как какое-то невозможное чудо. Когда я вспоминаю его ласки, до сих пор пробирает теплая дрожь. Согласна, не подобает так думать о таких исторических личностях, как Йохен Пайпер, но не в этот раз. Ведь я могу поклясться, все было на самом деле так. И его шаги за спиной, и негромкий, уверенный голос, крепкие руки, и... Все, что было дальше. Даже фуражка, и та лежала сейчас на стопке книг, полностью доказывая всё и невольно наводя на воспоминание о его мягких пшеничных волосах с чуть рыжеватым оттенком. Он лишь улыбался с портрета, немного сощурив кристально синие глаза в ответ на мои немые вопросы. Будто переспрашивал, что, я действительно до сих пор верю, что он однажды придёт снова? А я верю. Он бы не обманул. Впрочем, он бы даже не приходил тогда, если бы, наверное, не знал, что я его любила. Но раз он сказал, что придёт ещё — значит, знал, что говорит. Когда я закрыла книгу, я как раз подумала о "слове офицера". А когда случилось то, что давно выжидало момента, и я осознала, что полюбила Йохена — это "слово офицера" стало той табличкой, которой я подписала его обещание. В то ночное мгновение вдруг прорвался день со своим саркастическим реализмом, который мягко пытался донести до меня то, что пора оставлять иллюзии. То, что это было раз, еще далеко не значит то, что произойдет и во второй. Пора одуматься. С тихой печалью я погасила лампу, свернулась под одеялом и заснула, поверив этому. Малодушно и жалко поддавшись. Что бы -он- на это сказал? Сон был беспокойным. Странное, иррационально помноженное неведомо на что чувство, вроде какого-то сочетания вины и нигилизма. Даже здесь. Я то проваливалась в него с головой, то оно ненадолго отходило, и потом еще глубже затягивало в себя. Почему-то тогда казалось, что схожу с ума; боялась проснуться. Боялась утром обнаружить воплощение страха. Как никогда сейчас я хотела защиты. Чего-нибудь такого, пусть и невозможного, но что могло бы притупить все это. И как раз сейчас все начало утихать. На смену падениям пришел какой-то приятный и теплый покой. Померещилось, будто где-то вдалеке слышу чей-то голос, который долетал до меня лишь обрывками, когда начало казаться, что снова... Снова увижу собственное малодушие. Вздрогнув, я резко открыла глаза. В комнате было совершенно темно, только луна безразлично заливала светом подоконник, немного высветляя скрытое во мраке. Расслабляющее ночное спокойствие, как раз то, чего не хватало мне во сне. Это было первой моей как-то собранной в единое целое мыслью, когда я почувствовала чье-то тепло совсем рядом. — Ein schlechter Schlaf?* Тихий волнующийся голос мягко разбудил меня. Чуть-чуть шероховатая крепкая ладонь ласково коснулась моей щеки, пока до этого тонкие пальцы невесомо перебирали мои волосы. Я не веря смотрела перед собой. Встретила взглядом знакомые, немного сощуренные, светло-голубые арийские глаза. Только у одного человека они были такими красивыми. Внутри похолодело всё, а потом горячо и радостно затрепетало. — Йохен, — шепотом выдохнула я, смущенно-недоверчиво улыбнувшись. Он совсем не по-эсэсовски улыбнулся в ответ и накрыл мою руку своей ладонью. — Здравствуй, — он опустил взгляд и на через миг посмотрел мне в глаза. — Ты ждала меня? Не дождавшись моих слов, он встал с колен и легонько потянул за собой. Откинув одеяло, я медленно поднялась с кровати и стала напротив моего гостя. И, наверное, из-за переполнившей меня радости от того ожидания, которое в конце концов оправдывает все, я крепко обняла офицера, прижавшись щекой к его груди. — Конечно ждала, — выдохнула ему в ухо я. Хоть и не верила. Он наклонил голову и коротко поцеловал меня, придерживая пальцами за подбородок, а затем наши взгляды снова встретились. — Ты что, думала, что я не приду?, — спросил Йохен. В его голосе едва слышно прорезался металл. Как на допросе. Я протянула руку и погладила воротник его кителя, коснувшись бархатных петлиц, на которых было вышито по тонкому дубовому листу. Ни одна хроника так и не сумела запечатлеть Йохена штандартенфюрером, и я подумала, что это все-таки хорошо. Может быть, сейчас я была единственной, кто видел его таким. Звание полковника СС как-то одухотворяло его. Он, казалось, стал выше, чем в тот раз, лицо стало более таким... Горделивым, правильным, красивым. — Тебе идут дубовые листья, — восхищенно ушла от ответа я. Он усмехнулся, немного опустив голову, и следил взглядом за моими руками, позволяя мне рассмотреть его награды и коснуться их. Железный Крест, большой, похожий на звезду Германский Крест в золоте, золотой знак за ранение (вспомнила, как переживала, читая о ранениях Йохена в бою). Позволяя положить руку ему на плечо, чтобы ощутить ладонью маленькую монограмму Лейбштандарта на погоне. И, конечно, Рыцарский Крест. Я осторожно взяла его в руку и легонько сжала ее. Металл будто обжег руку своей спокойной прохладой, потому я убрала ладонь, тронув дубовые листья и мечи над ним. — С дубовыми листьями и мечами?, — негромко переспросила я. — С дубовыми листьями и мечами, — гордо прошептал он. Я прикрыла глаза и робко коснулась креста губами. — Я скучала по тебе. Йохен поднял мое лицо к себе. — Я тоже по тебе скучал. После этих слов он поцеловал меня в губы. На смену гладкому холоду пришло то тепло, которого мне так не хватало. Я ответила на поцелуй, давая эсэсовцу обнять меня и прижать к себе, дать телом почувствовать сквозь тонкую ткань ночной рубашки жесткий офицерский китель, и покорно приоткрыла губы, когда он нежно провел по ним языком и скользнул им вглубь. Когда он начал ласкать мой язык своим, а я, держа его лицо в руках, отвечала на ласку, желала наслаждаться ею. Йохен прижался губами к моей шее, покрывая ее влажными поцелуями. Чувствуя, как он совсем чуть-чуть засасывает кожу, я начала немного громче дышать, и сквозь дыхание вырвался тихий стон, когда Пайпер, который только что целовал там, где бьется пульс, провел до ключиц одним языком. Трогал их рукой и тоже невесомо поцеловал. Снова прильнув к губам, он погладил меня по волосам и плавно опустил руку по спине вниз, останавливая ее на пояснице и снова крепко прижимая меня к себе. Другой ладонью он приспустил бретель моей ночной рубашки и, опустив голову, целовал мое плечо. Я невольно поежилась, почти на груди почувствовав его рыцарский крест. Йохен шепотом разрешил мне его снять, и я, осторожно развязав трехцветную ленту, отдала ему награду, которую он сразу спрятал в карман. После этого уже я поцеловала его первой, когда начала осторожно расстегивать его китель. Наши губы снова встретились в сладком поцелуе. Йохен волнующе погладил меня вдоль позвоночника, и когда я прогнулась назад, опустил и вторую бретель, после чего ночная рубашка с тихим шорохом упала к моим ногам. Как только я разобралась с пуговицами на кителе, он убрал от меня руки и одним движением сильных плеч сбросил его на пол, оставшись в черной рубашке. Он смерил меня тем же взглядом, что и в ту ночь. Полным желания и любопытства. Хоть я была почти что обнаженной, но я не стеснялась его. Обняв меня одной рукой, он опять поцеловал меня, и, посасывая в поцелуе мою нижнюю губу, гладил мою грудь ладонью, кончиками пальцев прикасаясь к твердым соскам. После моего возбужденного вздоха Йохен снова вошел в мой рот языком и, прижав в талии к себе, медленно опустил руку под кружевную ткань трусов, доводя ее вперед. Я застонала, немного поерзав, почувствовав, что поместилась в его ладони, которую он нарочно вел вперед-назад. Руки сами собой потянулись к ремню его форменных брюк, когда Йохен провел влажной ладонью по внутренней стороне моего бедра. Едва я начала расстегивать пряжку, как он перехватил меня и в тот же момент, скользнув рукой по бедрам, раздел меня окончательно. Жадно прижавшись к его губам, я потребовала еще ласки. Возбуждение все нарастало, и я вела себя совсем не так, как тогда. Поняла, как нужно. Пайпер сел на расстеленную кровать, увлекая меня за собой, давая сесть к нему на колени, и поцеловал очень крепко. Я всем телом прижалась к нему и начала расстегивать его рубашку, пока его губы впивались в мои почти до боли. Вскоре он опустился на спину, так, что я сидела на нем; дождался, пока я потянусь к нему за поцелуем, а потом резко перевернулся, и теперь я была под ним. Я громко вздохнула, когда он погладил меня по бокам, и тихо постанывала, чувствуя, как его руки исследуют мое тело, проникая в самые потаенные места. Не зная, куда деваться от этих прикосновений, я начинала извиваться под ним, распаляя его. Вместе с тем, почти расстегнув его рубашку, я уже было хотела полностью прижаться к нему, но тут он начал расстегивать брюки, и в предвкушении того, что сейчас будет, меня пробила мелкая теплая дрожь. Йохен погладил меня по щеке, наши взгляды снова встретились. Я прошептал ему только одно: "Пожалуйста", и, прикрыв глаза, опустилась на подушку, полностью отдавая себя в его власть. На его лице ни тени улыбки. Он рывком опустил голову и снова горячо поцеловал меня, но этот поцелуй очень сладкий. Пока наши языки ласкались, Йохен раздвинул мне ноги, и когда я стала раскрываться, он решил подразнить меня. Я чувствовала, как головка его члена медленно скользит по моему мокрому от сочившейся смазки лону и из моих губ вырвался умоляющий стон. Видимо, ему нравилось слушать, как я не прошу — умоляю его войти, потому он продолжал еще медленнее терзать меня. Я уже буквально текла, чуть не со слезами упрашивая непоколебимого эсэсовца, который все еще доводил меня до предела, и уже когда, совсем отчаявшись, расслабилась, тут же громко и хрипло застонала, когда он вошел в меня на всю длину. Не дав мне опомниться, он вышел и тут же вторгся ещё резче, заставляя меня глубоко вдохнуть и снова застонать. Каждый его толчок отдавался моим громким криком. Я обнимала его за шею и прижимала к себе, будто ища защиты, пока из моих глаз текли слезы. Он полностью опустился на меня, не останавливаясь ни на миг. Его четкие движения заставляли двигаться в такт и размеренно стонать. Я стонала громко, мне нравилось чувствовать его в себе и позволять ему все, хоть и так. Вскоре он замедлился. Я почувствовала его тяжелое дыхание на своей шее перед тем, как он начал страстно и нежно ласкать ее губами снова. У меня перехватило дыхание, и я просто инстинктивно продолжала двигаться, когда под губами Пайпера сбивчиво пульсировало. Я ерошила пальцами его мягкие светлые волосы и смотрела вверх, вцепившись в Йохена, пока внутри было очень горячо. После небольшой паузы он продолжил. Неутихшая боль отозвалась снова, но теперь она становилась сладкой. Он входил с меня все быстрее и легче. На смену приходило нарастающее, неудержимое удовольствие, которое затмевало все. В его порыве я, захлебываясь стонами, зову Йохена по имени, а он, тяжело дыша, срывающимся низким голосом шептал мне нежности по-немецки, иногда касаясь пересохшими губами моего виска. Казалось, это будет длиться вечность. Я отдавалась любимому эсэсовцу, который любил меня. Невероятно и нежно. Заставляя забыть обо всем. Который держал меня в своих руках, прижимал собой к кровати и полностью владел мной. Он снова поцеловал меня, заглушая мои стоны, но было бесполезно. Меня била дрожь, я кричала и выгибалась под ним. Криком умоляла, только бы он делал это еще быстрее, еще слаще... Найдя мою руку, Йохен крепко переплел свои пальцы с моими и сжал их так, что мне стало больно. После этого он хрипло застонал и, крепко выругавшись на немецком, под конец так быстро двигался во мне, что у меня не было сил кричать, только на стоны. Очень громкие, как обычно бывают перед финалом. Мы сжимали ладони друг друга, будто это было для нас самым важным, закрепляющим нашу ночь, и я прижалась губами к крепкой, мокрой шее Йохена, порывисто целуя ее. Он с низким стоном сжал мою руку так, что я вскрикнула, и, после того, как я с облегченным криком обессиленно рухнула на подушку, кончил. Меня все еще хватали судороги, но от оргазма. От удовольствия, которое накрыло нас обоих с головой, и которому мы оба беззаветно предались. Переводя дыхание и облизывая пересохшие губы, я чувствовала, как внутри меня растекается наполнившая меня горячая густая жидкость и постепенно стекает вниз, на кровать. Мне нравилось это ощущение. Йохен так и не разжал моей руки. Вцепившись в нее, он раз по разу вздрагивал и все еще тяжело дышал, лежа на мне. Я перебирала его взъерошенные волосы, приоткрытыми глазами смотря в потолок и прильнув к его мокрому горячему телу. Осторожно, кончиками пальцев, я погладила его шею, и коснулась воротника насквозь взмокшей рубашки. Я обняла ногами его за пояс, тихо прикоснувшись губами к распаленной щеке. Он ничего не ответил, просто положил голову мне на плечо, позволяя и дальше в темноте зарываться пальцами в некогда идеально зачесанные волосы. * * * Всю ночь он рассказывал мне о своей жизни. Как я мечтала. Накинув мне на плечи свой штандартенфюрерский китель, ровным спокойным голосом красочно описывал бои и смешливо рассказывал забавные случаи с войны. Я не верила тому, что происходит. Чтобы второй раз Йохен пришел ко мне таким... Какой он есть. Живым. Настоящим. Я слушала его и ловила каждое слово, чтобы потом вспоминать Йохена. — Йохен, я могу спросить? Он кивнул. "Что угодно". — Как ты пришел ко мне тогда? Пайпер нахмурился и посмотрел на часы. Тонкие стрелки циферблата подбирались к пяти часам утра. — Прости, мне пора. Я молчаливо сбросила китель и подала ему. Он оделся, выпрямился и сразу стал тем самым героем Рейха — Иоахимом Пайпером, преданным и верным солдатом. Строгим и непреклонным. Но я запомнила его другим. Йохеном. Он заметил свою фуражку на столе и усмехнулся. — Вот где она была. — Хочешь ее забрать? Йохен отмахнулся. — Оставь себе. Я подошла к нему ближе, но он тут же отстранился. За окном светало. К горлу подступили слезы, и их было сложно сдержать. Прощаться было больно. — Ты будешь ко мне приходить? Йохен грустно улыбнулся и на прощание взял меня за руку. — Если только ты сама этого захочешь.