Первый поезд

Старый с местами потертой и потрескавшейся краской поезд уже ждал своих пассажиров на станции. Всего несколько вагонов для тех, кто решился бы на первый и оттого самый рискованный рейс. Солнце уже перевалило за свой пик и метило на путь к горизонту. Длинные лучи проникали в салон мягких темно-пастельных цветов, тем самым прикрывая неудобства и создавая хотя бы видимость комфорта. Мужчина в сером пальто довольно стильного пошива сделал пару шагов к двери. В его руках был лишь кейс с документами, багаж был давно сложен в нужном отделе. Руки мужчины уже не дрожали, взгляд судорожно не бегал, и лишь медлительность выдавала его волнение. Глубоко выдохнув, мужчина встал на ступеньку и зашел внутрь уверенной походкой, отточенной годами тренировок на плацдарме. Пусть он и в повседневной, хотя и необычной для обстановки одежде, в нем можно было угадать военного с длительным стажем. Позади мужчины шел молодой юноша. Его выдержке стоило бы поучиться: на лице полная безмятежность, словно бы он шел в свой кабинет, а не садился на экспериментальный поезд, который может в любую минуту взорваться в едва прорытом горном тоннеле. И только оказавшись внутри и присев за столик, взгляд полный отчаяния раскрыл его душу. Он так молод, но с его кратких годов можно было писать такую автобиографию, что пробило бы до слез даже самых закаленных. Другой мужчина мягко улыбнулся юноше и легко взъерошил темные волосы. Но у того даже не было сил нахмуриться. - Отец... - Все получится. Все должно получиться. Две фразы, такие похожие, но и такие разные. В их стране принято, что то, что должно - непременно случится. Тоталитарный режим не дает возможности выбора. Вот только они не были частью толпы, их мысли не были ограничены уставом и тем, что печатала и диктовала партия. Они знали, что такое внешний мир. И они как никто иной понимали, что партия весьма не всесильна. И за жизнь пассажиров этого поезда не отвечает никто. Если их разорвет в щепки, то они и любые воспоминания о них будут развеяны, как утренний туман. Розовый дым - так называют тех, кто не смог остановить бомбу. С ними все будет еще хуже. Немногочисленные пассажиры постепенно заняли свои места и пошла подготовка к отправке. Перрон был пуст, никто не провожал и не махал им руками, не желал удачной дороги. Да, такое тут не принято. К тому же, кого послали на этот рейс? Тех, кому дорога назад заказана. Пойманные, приговоренные. Те, для кого это последний и единственный шанс. Кто предпочел рискнуть, не веря в успех, но уйти из лап палачей. Кто хочет глотнуть немного свободы, пусть и вперемешку с ядовитым, разъедающим легкие дымом, чем пойти в концлагерь. И только эти двое, отец и сын, единственные ступили внутрь по доброй воле. Они могли бы жить дальше, могли бы подождать, пока путь не станет безопасным. Так думают остальные. Они знают, что уже не смогли бы. Они больше не могут так жить, не могут ждать. Они готовы пойти на смерть, если это путь вперед, это шаг из этой тюрьмы, где даже воздух начал гнить от застоя. Не было того, кто бы не удивился их выбору, их добровольному жесту. Генерал Чон Юнхо, занимающий военную должность уже в котором поколении, и его преемник, Шим Чанмин, подающий такие огромные надежды в глазах начальства. Зачем им подставляться? Как можно отпустить цвет нации, чистокровных альф на такой риск? Раньше искренне презираемый и искренне ненавистный начальник разведки, а если проще - главная крыса правящего аппарата, хоть раз в своей никчемной жизни оказался полезен. Он давно уже скрежетал зубами в сторону Чона, чуя какой-то подвох. Руки его были пусты, но раз искра подозрений и недоверия уже проскользнула в головах старых жирдяев в форме с тысячей побрякушек на груди, то ничего не стоило развести из него пожар. Впервые в жизни Юнхо не мешал ему, не обрывал нити, не подтачивал нос. Ему было все равно, кого тот подкупит, какие липовые улики накопает и что наврет в своих отчетах. Но он сделал свое дело: Чон и Шим попали под взор трибунала. И им дали право проехаться в этом поезде. Поезде смерти. Если они вернутся, им тут не будет жизни. Но если они все же выживут, они вычеркнут этот ад из своей жизни. Первый поезд со стороны Севера, который проедет по свежевырытому горному тоннелю. Скандальное, посыпанное мелкой крошкой эмали, что осыпалась со скрежетавших зубов, соглашение на перемирие и построение этого тоннеля было с самого начала идеей невозможной. Но кого это волновало? Сказано построить - будет сделано. Никого не волнует, сколько человек погибло там, чьей кровью омыт этот самый тоннель. Во время войны приказы исполнялись очень четко, заминирована граница была качественно, на года, а все карты после сожжены или уничтожены. Проект был создан быстро, вот только каждый сантиметр вглубь был шагом в пропасть. Взрывы стали делом обыденным, саперы шли вместе с инженерами и в полевых условиях учились справляться с ранее неизвестными видами взрывчатки. Вопреки всеобщему неверию, тоннель был вырыт. Однако не было никакой гарантии в том, что хоть один транспорт сможет безопасно пересечь проклятую границу. Первый поезд покинул станцию и неспешно направлялся к пункту предназначения. Пхеньян - Сеул. Казалось бы, самый невероятный маршрут по равнине, пересекающий реку и дающий луч надежды разделенному народу. Такова была перспектива. Мерно покачивающийся поезд ехал из небольшого городка Косан к такому же незаметному населенному пункту под названием Чхункон. Два городка по разные стороны границы и горного хребта. Если он сможет пройти эти преграды без происшествий, мечта развитой молодежи севера наконец-то осуществится. Мечта, в погоне за которой они сотнями бегали в ночной тьме по полям, барахтались в холодном море и перелезали через высокие заборы и решетки. Большинство из них запытали в камерах, отправили в лагеря, словили в Китае и вернули в лапы чудовищам. И были лишь единицы, которым удалось вырваться, кто доселе живет и носит в сердце тот же страх раскрытия и просыпается по ночам, вспоминая страшные ночи побега. Чанмин всматривался в окно, пытаясь не думать о том, что приближается горный хребет. Он хотел бы думать о чем-то еще, о чем-то, что не причиняет боли. Но если он не думал о темноте и взрывах, мысли возвращались в далекое и практически уже забытое детство. Консервативное общество севера возвышало едва ли не до уровня богов сильных духом и телом альф, благословенных на долгую молодую жизнь, и жестоко порицало ни в чем неповинных хрупких и таких же долговременно молодых омег. Женщина-альфа могла быть сильной и властной, девушка-омега была лакомым кусочком, подкупающим красотой, что не пропадала с годами, не более. Но вот мужчина, способный дарить жизнь... Рождающиеся так редко во всем мире, а еще реже на этом богом забытом клочке земли... В их сторону плевался всякий, у кого была слюна во рту, но вот пользоваться ими как подстилками не брезговала даже верхушка правления. Как ни крути, а именно они давали самое выносливое потомство и тех самых прославленных альф. Нет ничего удивительного в том, что родившегося в семье какого-то военного мальчика-омегу ожидала весьма печальная участь брошенного ребенка. Истинное чудо было в доброте женщины, воспитавшей множество дочерей, что приняла под свое крылышко невероятно красивого ребенка. Семья привязалась к умному и находчивому мальчишке, но даже родители не знали, как уберечь дитя от жестокого пути подстилки. Помощь пришла негаданно, ее привела к их двору судьба. На Севере давно уже позабыли об истинных парах, о которых так проникновенно писали еще в прошлом веке и о которых мечтала каждая южная омега. А их сердца напомнили им об этом. Сыну генерала ничего не стоило спрятать у себя любимого омегу и уберечь его от всех напастей. Счастье продлилось довольно долго, как росла карьера альфы, подрастали и трое его сыновей в ласке и любви. Но ничто не долговечно, и до этого гнездышка дошли длинные руки партийной осведомленности. - У вас нет иного пути. - Юно, - срываясь, шептал юноша. - Не волнуйся за свою семью, я позабочусь о них. Но вы должны бежать. Они найдут нас всех, и я даже не хочу думать о том, что случится после этого. - А как же ты?.. - Дже, я... Ты же знаешь. У вас больше шансов убежать. Меня слишком хорошо знают, за мной бросят собак и те, если сразу не найдут, то не дадут жизни. Бегите без меня! - Чанмин еще так мал... Ты сможешь защитить его? - мягкий голос дрожал, сердце разрывалось на части, но он все же произнес это. - Дже... - Юнхо! Не смотри на меня так! Ючон и Джунсу смогут бегом или вплавь убежать сами, даже если меня поймают или пристрелят. Мы тренировали их, они сильные. Но Минни слишком мал. Я не боюсь за себя, но он... Слишком невелик шанс. Альфа судорожно выдохнул и прижал к себе свое самое дорогое сокровище, которое скоро покинет его навсегда. - Да. Я обещаю тебе, что защищу его любой ценой. Маленький мальчик стоял у приоткрытой двери и тихо наблюдал за тем, как любимый, нежный папочка содрогался от рыданий в крепких и сильных объятиях отца. Малыш тогда еще не понимал, что это последние ночи, во время которых он увидит своих родителей вместе. Месяц спустя пограничная служба получила жестокое наказание за упущение очередной партии беглецов, не сумев поймать или ранить ни одного. Капитан Чон переехал из небольшого городка в столицу и усыновил сироту-альфу Шима Чанина. Документы были чисты, юноша оправдывал возложенные на себя надежды и радовал покровителя. И только дома, за закрытыми дверями и толстыми шторами, он позволял себе пустить пару слез в тех самых надежных объятиях отца, поглаживая обычно спрятанные фотографии теперь уже утерянной семьи. Юнхо не просто так пахал на армию, он выстраивал цепочки знакомств и копил деньги. Баснословные средства пошли на самое ценное, что обычно недоступно северянам - информацию. Терпение оправдало себя, и в черной папке периодически обновлялись данные сначала о некоем японце Хиро, а после - известном дизайнере, потрясающем публику оригинальными идеями омеге Ким Джеджуне. Там же хранились все доступные новости касательно молодого светила юриспруденции Пак Ючона и звезды театра Ким Джунсу. Чанмин с радостью и гордостью наблюдал за успехом своих старших братьев, мечтая однажды достичь таких же высот и при встрече быть с ними на равных. Поезд набирал скорость, и амплитуда покачиваний увеличивалась. Местность вокруг перестала быть равнинной. Начинался горный хребет. За окном сменяли друг друга пейзажи, а они все так же сидели, смотря в это самое окно невидящими взорами. Им обоим было страшно, неизвестность пугала даже смелых. Но они молчали. И просто ждали. Север закаляет терпение. Они привыкли ждать. И только когда их накрыла тень гор, Чанмин позволил себе слабость, выпустив слезу и положив руки на столик. Отец тут же отреагировал на этот жест сына и сжал холодные ладошки. Незримая, скрытная поддержка, которая всю жизнь окутывала Шима аурой. Именно в ней он хотел прожить, возможно, последние минуты своего пути. В тоннеле было темно, а об электричестве в вагонах никто и не потрудился подумать. А зачем? Все равно же взорвется! Но мрак даже успокаивал тех, кто не привык видеть свет по ночам. Они просто держались за руки, крепко зажмурив глаза и опустив головы. Они не молились, они вслушивались в шум колес, чтобы услышать опасность и хотя бы на секунду мысленно предупредить взрыв. Темный путь тянулся долго. Еще дольше, чем ночь побега их семьи. Чанмин помнил, как его забрали на время, чтобы замести улики. Помнил, как волновались бабушка, дедушка и многочисленные тети, которые еще не убежали. Каждый раз, как часы отбивали час или комендант проходил под окнами их дома, все застывали в немом ожидании худшего. Тогда ему все это казалось таким странным. Сейчас он понимал свою семью как нельзя лучше. И сейчас ему было легче - рядом с ним отец. А перед глазами полустертое временем воспоминание самой доброй и самой любимой улыбки пухлых губ, которые отец так часто целовал, когда думал, что никто этого не видит. Минуты сменяли одна другую, но ничего не менялось. Совершенно. Штиль, не считая внешнего шума. Неопределенность. И трель звонка, разбившая все вдребезги. Многие часто содрогаются, резко услышав подобный звук. Но на севере люди привычны к другому. Этот звонок... Это голос надежды. Оправдавшейся надежды. Это знак, которого они боялись не получить. Знак того, что все они были рождены под счастливой звездой. Что их путям не суждено прерваться под завалами горной породы и кучи метала. Минное поле пройдено. Чанмин резко распахнул глаза и неверяще посмотрел перед собой. Не совладав с эмоциями, он вскочил и стал судорожно осматриваться по сторонам. Они все еще в тени, но редкие лучи закатного солнца все же проникали в салон. Несколько шагов, и вот он уже уткнулся в плечо того, кто дал ему все. Ему твердили, что альфы не плачут. Но слезы все равно капали из красивых темных глаз. Он знал, отец сейчас счастлив побольше его. Но он не заплачет. Просто не сможет. Все же, пусть лишь самые детские годы, но Чанмин был выращен в любви и заботе, в то время как Юнхо едва ли не с пеленок ходил по струнке. При отце ему не было дозволено хныкать или капризничать. Лишь благодаря матери, выданной замуж против воли, ему удалось остаться человеком. За свое своеволие женщина все же поплатилась лагерем, но это только еще больше подстегнуло умение Юнхо скрывать свои истинные эмоции. Они не помнили, сколько вот так стояли, обнявшись, приходя в себя от осознания, что ад, в котором была проведена вся сознательная жизнь, закончился. Их ждала новая, свободная жизнь. Пусть она будет более сложной, пусть все только начинается... Но оно начинается. И это стоило риска. К южному городку они подъехали как раз к закату. Горячие лучи от расплывающегося солнца цвета бурлящей лавы расплескались во все стороны. Были открыты все окна и легкие вдыхали такой непривычный и такой желанный воздух свободной земли. По дороге Юнхо заметил несколько цветущих сакур и на пару минут выпал из реальности, погружаясь в воспоминания. Тогда тоже цвела японская вишня - одно из редких деревьев, позволенное в маленьком городке. Он спешно возвращался домой после специальных тренировок, стараясь успеть до назначенного отцом времени. Неожиданно возникшее желание на секунду отвлечься и бросить взгляд на орошенное маленькими цветами дерево стало решающим в его жизни. Взгляд лишь поверхностно заметил вышеупомянутое чудо природы, когда зрачок был направлен вглубь темных пленяющих омутов. Их первый взгляд, первая встреча, первое свидание, поцелуй и признание... Все это произошло возле того же деревца, что хранило их великую тайну. Повернув голову, мужчина взглянул на нервно ерзающего на сидении сына. Вот уж кому не терпится соскочить с этого поезда и почувствовать под ногами омечтанную землю, по которой где-то там, в современной столице, ходят члены их семьи. Молодая душа рвалась в полет, освобожденная от уз режимов и уставов партий. Если бы только Юнхо мог, он бы вывез сына раньше. Но только сейчас их уже похоронили для того общества и дали мизерный шанс начать жизнь заново. Дали, не рассчитывая, что они его получат. Они же, как всегда, превзошли ожидания. И уж ни за что не потратят полученную благодать впустую. Поезд все же остановился. Как и думал Юнхо, Чанмин первым встал и медленным шагом направился к выходу. Чон немного помедлил, последний раз окидывая взглядом салон вагона. Покидая его, он покидал свою страну, свое общество и свое прошлое. Каким бы плохим оно ни было, оно было его. Он знал все это изнутри, был приспособлен выживать именно в этих условиях. Сможет ли он выжить в ином, современном обществе? Сможет ли прижиться среди тех, кто не знал ни голода, ни боли, ни страха за свою жизнь? Сможет ли он перевернуть эту страницу? На станции их уже ждали. Сотрудники правоохранительных органов и несколько военных приветствовали всех пассажиров громкими аплодисментами, крепкими рукопожатиями и теплыми словами. Они не спеша отвечали на многочисленные вопросы, стараясь привыкнуть к пока что непривычному говору. Дальше шла быстрая разборка документов, и им позволили выйти из здания вокзала. И там, стоя на самой высокой ступеньке лестницы, ведущей в новую жизнь, Юнхо еще раз бросил взгляд на растущую посреди парковки сакуру. Чтобы перестать дышать на несколько секунд. В свете последних закатных лучей, под дуновением легкого ветерка, цветущая сакура была прекрасна. Но не так, как миловидный мужчина в скромной одежде с выкрашенными в рыжий цвет волосами, пухлыми губами и невероятно глубокими глазами. Мир застыл на миг. Были только они. Только закушенная губа, что становилась еще ярче, и судорожно сглатываемая слюна. На ватных ногах вчерашний генерал спустился по ступенькам, не отводя взгляда от главного света своей жизни. Последний шаг и вот... Кейс полетел на теплый асфальт, но это неважно. Важно то, что в его объятьях наконец-то родное, любимое тело, и плечо пальто набирает влаги от слез чересчур эмоционального омеги. - Джеджун, - губы наконец-то выдохнули любимое имя. - Юнхо, - прозвучало в ответ, и абсолютно все равно, что они стояли у всех на виду. Они слишком долго ждали, чтобы отказывать себе в поцелуе. Словно первый раз, трепетно прижимая к себе хрупкого омегу, до сих не веря, что это не сон. Момент чуда постепенно прошел, и все еще влюбленные отстранились друг от друга, чтобы поделиться своими ласками со своими детьми. Чанмин снова не сдержал слез, обнимая своего папу. - Чанмин, мальчик мой, моя ты радость, - тихо прошептал Дже, заплаканными глазами рассматривая повзрослевшее лицо сына и целуя врезавшиеся в память черты. За его спиной двое альф так же не сдержали своей радости от долгожданной встречи с отцом. Но самыми эмоциональными получились объятия трех братьев, жестоко разлученных много лет назад. Прошло немало времени, прежде чем все они немного успокоились и расселись по машинам. У каждого из них море вопросов и столько же историй, которыми хотелось бы поделиться. И братья не умолкали ни на минуту, жужжа, словно пчелиный улей в салоне машины Ючона. Зато в едущей рядом машине царила приятная, мягкая тишина. Омега уверенно вел автомобиль, вложив одну руку в ладонь своего альфы. У них не меньше тем для разговоров, но сейчас они просто наслаждались совместной тишиной. Они будут очень долго разговаривать и даже не один раз, но это отложено на потом. В кои-то веки у них наконец-то появилось время. И они никогда не потратят его впустую. Чанмин вместе с братьями будет весь вечер болтать, пересматривать фотографии, что-то вспоминать и просто приятно проводить время с теми, на кого он так хотел равняться. Как бы он ни любил папу-омегу и ни мечтал провести это время еще и с ним, он, как и братья, понимал, что родителям нужно побыть наедине. Пусть они и взрослые и все уже понимают, им не стоит присутствовать в квартире папы, где всю ночь будут звучать протяжные счастливые стоны и шепот признаний во всем самом сокровенном. Это потом уже Чанмин будет вгонять в краску папу, посмеиваясь над его сорванным голосом, и получать за это подзатыльники от невероятно довольного отца. Будет задевать своими подколками не привыкших хёнов, шутливо драться с ними всеми попавшими под руку предметами и клянчить у папы вкусностей. Их ждет счастливая, пусть и не беззаботная жизнь. Но теперь они все вместе. И справятся так же, как и было до этого. Поезд доехал. Открылась новая страница их семейного альбома. И весенний ветер занес на эту страницу лепесток цветущей сакуры...