Приходи на меня посмотреть

Хайне привык быть решительным и порывистым: сначала делать, потом думать, влезать в неприятности, защищать себя и своих, чего бы ему это не стоило. Но сейчас, конкретно в этот момент, он чувствует себя крайне глупо и растерянно - оказывается, он привычен далеко не ко всему, как ему еще несколько минут назад казалось. Нилл смотрит пристально, но в то же время доверчиво, наивно хлопает ресницами - перед таким зрелищем невозможно устоять, и Хайне уже практически готов к тому, что придется устроить словесную взбучку Эрнесту или припугнуть того рогатого мальчишку - Йору, кажется, - если он ее чем-нибудь обидел, или еще что-то в этом роде, но никак не к такому. Нилл протягивает ему книгу и радостно улыбается, она очень любит, когда ей читают. «Полное погружение и подключение» - как говорит обычно Нейлз. В церкви много книг, огромнейшая библиотека, но практически некому это читать. Вот и получается, что Нилл не столько интересны сами книги, как тот факт, что с ней проводят время, она любит погружаться в текст, представлять только что услышанное, как будто это кадры из фильма, растворяясь в голосе и интонациях читающего. И читает ей всегда Наото. Хайне крепко сжимает книгу, впиваясь в шершавую обложку так сильно, что чувствует каждый узор, каждое рифленое тиснение и легко может прочесть написанное вычурными завитушками название, даже не глядя на него. Бумага жалостливо скрипит под его пальцами, когда он глубоко вдыхает и крепко зажмуривается. Образ Наото всплывает в его голове как всегда очень некстати. Сейчас – особенно, учитывая их недоотношения и последнюю встречу. Наото привыкла полагаться только на себя и его забота для нее в новинку, впрочем, как и для него самого. Вот и сейчас она исчезла по каким-то своим делам после такой уже привычной, но непонятной для всех остальных грызни. И Нилл осталась без собеседника. Из своих мыслей Хайне выныривает только после того, как Нилл требовательно дергает его за рукав. Она внимательно на него смотрит и внезапно озабоченно хмурится, затем хватает обеими руками его ладонь и, пыхтя, тащит к окну – их любимому с Наото месту. Хайне зло трясет головой и с трудом подавляет рычание: хватит уже думать о ней! Прежде чем устроится за столом у окна, он осторожно высвобождает свою ладонь из пальцев Нилл и треплет ее по волосам. - Ну что, почитаем? – И едва не теряет дар речи, стоит только присмотреться к названию книги. – Сборник поэзии?! Хорошо, что меня никто другой сейчас не видит. Он вертит книгу еще несколько секунд, как будто это не он все это время держал ее в руках, внимательно рассматривает узоры, едва касаясь практически стертого золотого напыления в буквах названия, и только затем начинает пролистывать страницы в поисках начала. Стихи всегда казались ему чем-то до невозможности скучным и глупым, поэтому если он что-то и читает, то это либо с трудом добытые отчеты с описаниями различных исследований, либо газеты, дабы не забивать свою голову ненужной информацией. Именно из-за этого сейчас ему так сложно читать замысловатые строчки вслух, не теряясь в рифмах и ударениях и не сбиваясь с ритма. Возвышенные слова о любви злят и будоражат сознание, будто бы в насмешку память воспроизводит все их встречи с Наото: все ссоры, тихие разговоры на крыше церкви, остервенелую ругань после особо опасной драки, первые осторожные встречи-привыкания друг к другу не как к партнерам, а как к чему-то большему. Перед глазами упорно возникают моменты, когда он касается Наото, не боясь причинить ей боль, а она наслаждается каждым его движением, подавляя внезапные стоны. Хайне продолжает читать, коверкает слова, усмехается особенно нелепым сравнениям. Он знает мало женщин, которых можно сравнить с хрупкими цветочными лепестками, тем женщинам больше подходят сравнения с оружием, знойной жарой или колючими шипами. Наото же он сравнивает с морозной зимой, пахнущей кровью, когда холод пробирает до костей, а пряный запах щекочет ноздри и пробуждает потаенные желания. И он бы едва ли сравнил ее с тонким шелком - скорее, с обоюдоострым клинком. Внезапно Нилл выхватывает книгу у него из рук, тем самым вырывая его из мыслей и воспоминаний. Она судорожно листает страницы, как будто что-то ищет, и спустя несколько мгновений ее лицо озаряет довольная улыбка. Нилл возвращает книгу и наклоняется к нему, чтобы ткнуть пальцем в стихотворение, которое ей хочется услышать следующим. Дальше они так и читают, порой делая перерывы в несколько минут, пока следующий стих будет найден и одобрен. Хайне ее не торопит, такое убивание времени для него в новинку. Они сидят так еще не один десяток минут, пока Нилл внезапно не вскакивает, как будто вспомнив о чем-то очень важном. Жестами она показывает, что ей нужно кое-что проверить и что она скоро вернется. - Иди-иди, я подожду. Почитаю тут еще. – Хайне хмыкает. Кто же знал, что после чтения подобного в его голове начнет твориться настоящий кавардак. От нечего делать он перелистывает страницы дальше до тех пор, пока на стол не выскальзывает маленький сухой цветок, напоминающий то ли фиалку, то ли незабудку. Хайне задумчиво вертит хрупкий стебелек в руках, пока его взгляд не цепляется за слова, которые завораживают не вычурностью, как другие в этой книге, но продирают морозом, до боли напоминая ему почему-то именно Наото. Он несколько раз читает текст про себя, словно пробует слова на вкус, играет интонациями, размышляет о значении той или иной фразы и только потом решается прочесть его вслух. И прерывается только когда чувствует на своей шее чужое дыхание, а знакомый хрипловатый голос дочитывает ему последние строки: - «Не боюсь на земле ничего, В задыханьях тяжелых бледнея. Только ночи страшны оттого, Что глаза твои вижу во сне я.» Нилл, затаив дыхание, наблюдает за тем, как Наото запускает пальцы в волосы Хайне и слабо ему улыбается. Она тихонько закрывает дверь и идет на голос Эрнеста, чтобы отвлечь его на себя и не дать ему увидеть то, что пока никто видеть не должен.