Утром после ночного дежурства, уже уходя домой, Макс улыбается коллегам — устало, смущенно и будто немного нерешительно — и в груди у невозмутимого сэра Лонли-Локли заходится воем сила. Воет жадно, требовательно, собственнически, поначалу обманчиво негромко, но сэр Шурф знает, что это ненадолго: скоро бездна будет звенеть в ушах пронзительной высокой нотой, отдаваться эхом в каждом шаге, становиться все навязчивее, пока не заполнит его целиком. Любой жест или мысль только распаляют ее еще больше, и с этого момента — Шурф уверен — заканчивается еще одна его жизнь. Но Мастер Пресекающий Ненужные Жизни точно знает, как следует поступать в таких случаях.
Он заканчивает все срочные дела, идет в кабинет сэра Джуффина Халли и просит два дня свободы от забот в связи с личными обстоятельствами. Сэр Джуффин — нет, не сэр Джуффин, а Чиффа, серебристый лис из Шимарских гор — заинтересованно ведет носом, уловив запах тайны, но Шурф не позволяет ни взгляду, ни жесту, ни даже предчувствию выдать заново родившийся внутренний ураган, укрывающийся среди привычного хаоса. Чиффа разочарованно и оттого с еще большим любопытством вздыхает и отпускает своего подчиненного небрежным взмахом руки, не сомневаясь, что скоро представится возможность все узнать.
Сэр Лонли-Локли идет домой пешком, делая изрядный крюк, почти через весь Старый город и часть Нового, вдыхая на шестьдесят шесть счетов влажный ветер с Хурона и выдыхая беззвучный вой — ему кажется чудом то, что с его губ срывается лишь почти неосязаемый воздух. Ему чудится, что бездна должна стекать из-под тюрбана, чертить дорожки на его лице и капать на мостовые, затапливая улицы. Детали всего вокруг становятся ясными, как никогда, и Шурф думает, что наконец-то - впервые - видит Мир так же четко, как его Темную сторону. Ему приходит в голову несколько строчек, но вопреки своему обыкновению он не спешит записать их в тетрадь, ведь слова хоть немного отвлекают от того, что бесится и ревет внутри, постепенно истончая все воздвигнутые щиты.
Он доходит до дома, медленно пересекает сад, несколько минут стоит у любимого дерева вахари, почти невесомо поглаживая его узловатый ствол рукой в защитной перчатке, будто бы извиняясь за что-то перед старым другом. Затем распахивает дверь и входит в просторный холл. В комнатах тепло и солнечно, и пахнет чем-то сладким, и леди Хельна приветливо удивляется, что муж вернулся домой так рано — но слова приветствия читаются только по губам, не в состоянии пробиться через рокочущий внутри шум.
Сэр Лонли-Локли поднимается в свой кабинет, долго и обстоятельно перечитывает давным-давно составленное завещание, в который раз убеждается, что в нем все верно, и прикладывает ладонь к самопишущей табличке, ставя подпись. Затем он убирает ее в ящик стола, отходит в другой конец кабинета и садится на пол, прислонившись к стене. Спина его держится прямо, как всегда, пальцы с ногтями, испещренными защитными рунами, ни разу не вздрагивают, пока он снимает Перчатки Смерти и кладет их в шкатулку.
Перед глазами Шурфа пляшут темные пятна, звук прорастает во все его существо, и Мастер Пресекающий думает, что если бы ему предложили на выбор смерть в объятиях нашедших его магистров ордена Ледяной Руки или жизнь в непрекращающемся вое, он выбрал бы первое. Но ему, по счастью, не надо делать такой выбор: магистры его не найдут. Не успеют.
Шурф закрывает глаза, чтобы не видеть пятен, и начинает размеренно дышать. Он уверен, что его самоконтроля хватит на то, чтобы в один прекрасный момент вдохнуть и больше уже не выдыхать, не обращая внимания на то, как вначале истерически, а потом все медленнее и медленнее будет биться его усталое сердце, пока не остановится вовсе.
***
Макс врывается в идеально белый кабинет — нелепый, неуместный, невозможный именно здесь и сейчас. Он видит Мастера Пресекающего, сидящего у дальней стены — идеально ровная спина, руки сложены одна поверх другой — бледного до синевы, с запрокинутой головой и оттого отчетливо-неподвижно застывшей, не бьющейся на шее веной. Он бросается вперед, падает на пол, наверняка сбивая колени, хлещет Шурфа по щекам, замирает на миг с облегчением, когда видит, как чуть приоткрываются подернутые уже почти смертной тенью глаза. Судорожно вдыхает как можно глубже, склоняется и приникает к губам Шурфа, насильно проталкивая воздух ему в легкие. Он чувствует, как железной хваткой сжимаются руки Лонли-Локли на его запястьях, как под натиском чужих зубов рвется тонкая кожа на губах, и Рыбник пьет его кровь, щедро сдобренную адреналином.
***
- Идиот! Какой же ты идиот... - шепчет Макс, прижавшись лбом к плечу своего Мастера Пресекающего, ощущая его прерывистое дыхание на своей макушке, не пытаясь вырвать руки из цепких пальцев.
Шурф вдруг осознает, что слышит эти слова, а не читает их по губам. Он наконец открывает глаза, больше не затянутые смертной дымкой, и видит Макса, его валяющийся посреди идеально белого кабинета тюрбан и - у самого своего лица - мокрые от пота вихры, прилипшие к вискам. Бездна внутри перекатывает на языке металлический привкус крови, сладковатой от адреналина, урчит, словно сытый зверь, и вдруг замолкает, успокоившись. До следующего раза.
FIN
