Суррогат

      В гостиничном номере с утра так холодно, что не спасает даже радиатор. Локи нехотя поднимается с кровати, разминая затёкшие плечи. В целом своё настроение он расценивает как «пойдёт», — насколько это может позволить исход торопливой командировочной недели.       Прикосновение босых ступней к полу странно напоминает далёкие школьные годы в вечно заснеженной Авроре Скайс, — колкие скандинавские зимы будущий доктор Викер любил, как нечто родственное, но сейчас отчаянно хотелось согреться уютным свитером оленьего узора и чашкой сладкого кофе.       В белокафельной ванной Локи долго стоит, оперевшись о края раковины, и задумчиво рассматривает себя в зеркало. Очень светлое, почти меловое породистое лицо с горбатым носом и ломаной линией рта, жёсткие платиновые волосы в тон остроконечной поросли на подбородке, в глазах — водянистая голубизна, — черты не подлежащей сравнению, отталкивающей индивидуальности. Только он обладал по-особенному едким, хрипловатым голосом, и трудно было не признать его порывистой поступи. Так он ошибочно полагал до недавнего времени. А если не цепляться за мелочи, за шероховатость кожи и тембр шёпота, если положиться на волю воображения и приглушить в спальне свет — не всё ли равно?       Не все ли равны?..       В крошечном кафе у отеля подают на редкость невкусные завтраки, и Локи решает, что пока не голоден. Он устраивается за дальним столиком с книгой, — на этот раз не справочник и не пособие, а обычный приключенческий роман. В стакане дымится пахучий коричневый напиток. Привычный сахар здесь не подают, вместо него в жидкости тает щепотка превосходного кристаллического заменителя. Локи морщится: кофе оказывается вовсе не кофе и отдаёт чем-то прогоркло-травянистым. На вкус цикорий с сахарином отвратителен, как и любой другой фальсифицированный продукт.       За окном вяло метёт седая позёмка.

***

      В Стренджтаун доктор Викер возвращается уже затемно. Тесла Корт, гулкий и пустой, как всегда одинокими вечерами, не теплится изнутри дружелюбными торшерными бликами, зато на столе ждёт ужин под фольгой. Локи напряжённо прохаживается по кухне взад-вперёд и, махнув рукой, устраивается перед электрическим камином. Он всё ещё не голоден.       На мягкой софе его, кажется, охватывает дрёма. Четвертью часа спустя он вскидывается от тихого шороха в прихожей. Из приятно тлеющей полутьмы ему отчётливо видно, как Фрея расстёгивает куртку, разувается, вытягивает в проход усталые ноги. С минуту она сидит неподвижно в рассеянном полукружье люминесцентной лампы, потом проходит в гостиную, прислоняется к дверному косяку.       — Не спишь?       — Нет, — прохладно отвечает Локи.       — Как съездил?       — Результативно, спасибо.       Фрея больше не докучает ему вопросами, а он не задаёт встречных. Локи провожает её совсем льдистым взглядом. Она останавливается у массивного трюмо и вытирает салфеткой с губ вишнёвую помаду, — такой удобный, домашний, будто бы никем не подсмотренный жест. На смятом в кулаке остаётся бледный след. Локи вжимается лопатками в спинку софы, трудно сглатывает. Момент был слишком силён: слоёная целлюлоза у уголков немного обветренного рта, — и наружу просится очередное грязное ругательство.       Боже, как же он её ненавидит.       Кабинет утоплен в глухом зеленоватом сумраке, то и дело разбавляемом отсветами фар с Шоссе-в-Никуда. Фрея берёт с полки книгу, непринуждённо усаживается за письменный стол, и Локи чувствует, как яростно сжирает его огонь отречения. Она противна ему, вся, целиком, от пушистого узла тёмно-рыжих волос до отполированных ногтей. Сведённые брови, профиль в мягком желтоватом ореоле – да она даже не смотрит на Локи, не пытается приласкаться из корысти сгладить горечь размолвки, и руки у него неконтролируемо сжимаются в кулаки.       — Т-ты... — рычит он в пружинной скованности.       — Локи? — непонимающе откликается она. — Ты что-то хотел?       Её одежда проста и практична, — ровным счётом ничего соблазнительного или влекущего: чёрный облегающий кардиган, узкие однотонные джинсы без излишеств, и накрашена она скромно, но у Локи свинцово тяжелеет низ живота. Он дышит прерывисто, на лбу под чубом бьётся голубая жилка. Рука вздрагивает импульсом — пустить бы его в размах, ударить Фрею по спокойному до отвращения лицу, увидеть, как она ссутулится, терпеливо прижмёт к щеке ласковую ладонь, — и стоять над ней, и крыть последними словами за всё в отместку. Или одновременно упасть перед ней на колени, схватить в охапку, любить исступлённо, до изнеможения?..       Тяжесть комкуется между бёдрами, превращается в тянущую боль. Доктор Викер подаётся вперёд, хватает её за предплечья, — он жаждет неприятия, отпора, вызова, но Фрея плавно кладёт ногу на ногу, тесно, укромно, и глаза у неё темнеют. Концентрическая порочная чернь, растёкшаяся по зрачкам, выдаёт её с головой — кому же, как не Локи, знать, что это значит.       «Да, Викер».       Он грубо, бездумно подсаживает её прямо на стол, несмотря на то, что за стеной расстелено широкое супружеское ложе с чистыми простынями. Никакой нежности, только необузданное желание овладеть, подчинить, распластать по угловатой приоконной нише. Локи рывками расстёгивает на Фрее кардиган, коленом настойчиво разводит её ноги, льнёт ядовитым поцелуем — скользкое, интимное прикосновение языка к языку. Его белые ладони умело охаживают золотисто-смуглое южное тело, трясущееся, как в лихорадке, твёрдые губы безжалостно стискивают бусины заострившихся лиловатых сосков. Рубашка падает на пол, — в жидком лунном сиянии норвежец кажется совершенно мраморным. Фрея жадно рассматривает его, впитывая до последней детали жестокую, снежную, неторопливую мужнину красоту, и выгибается первым умоляющим вздохом.       — И не говори, что так ждала меня, — цедит он сквозь зубы.       — Не скажу, — соглашается Фрея, запрокидывая голову, трепеща длинными стрельчатыми ресницами.       Не удержавшись, он проходится юрким кончиком языка по впалому животу, по хрупкому выступу косточки на боку, щекотно дразнит изнутри бархатную мякоть бедра, а потом стискивает докрасна, и она со свистом втягивает воздух. Как же, Фрея в девичестве, его наваждение, его проклятие, серьёзная и неприступная, — белый халат, ангельский взор и чужое помолвочное кольцо на безымянном пальце, и Фрея Викер, — каменное сердце и бесстрастная усмешка демоницы. Вспыльчива, чертовски хороша, как в свои сладкие семнадцать, когда её по прихоти судьбы распробовал Кьюриос. Податлива и покорна, как в свои двадцать два, когда Локи не мог насладиться ею оттого, что был вторым и потому проигравшим.       — Довольно, — она раскидывает руки, царапая дубовую столешницу.       Доктор Викер наслаждается сейчас, берёт всё сполна – мучает её, искушает.       Локи нависает над ней, тянется к бугрящейся ширинке, лаская, поддразнивая. Раньше он всегда предпочитал раздеваться полностью, чтобы соприкоснуться теснее, почувствовать Фрею мельчайшими воспринимающими структурами, но сейчас не до глубоких контактов, — достаточно просто расстегнуть ремень и приспустить брюки.       Фрея давно изучила его до последнего миллиметра, привыкла, приноровилась, но когда он резко входит в неё, по-хозяйски забросив одну худощавую ногу себе на плечо, она охает от неожиданности. Добрая боль, дикая, будоражащая заполненность внутри. Локи прислушивается к её запаху, любимому, ведущему – естественному телесному запаху с тонкой, чувственной гормональной примесью, и набирает темп.       — Фрея, — шепчет он, наклоняясь её рту, прося терпкого укуса, — Фрея!..       Он готов биться об заклад, - сейчас, блаженно откинувшись в долгом стоне, с дорожками невольных слёз на вспыхнувших скулах, мысленно она в жарком закатном июле восемьдесят восьмого, в пыльной круговерти нагретой астрономической вышки. Она лежит на дощатом полу, солнце заливает крытую смотровую площадку, и её пальцы горячечно зарываются в светлые волосы.       Будь ты проклята, Фрея. Будь ты проклята.       — Смотри на меня! — низко выдыхает Локи, хватая в кулак локоны на её затылке, чтобы видеть её лицо, выразительно подкрашенное темнотой. — Смотри!       Фрея широко распахивает глаза прозрачного янтаря, смотрит прямо, жгуче, обезоруживающе.       — Так? — губы призывно смеются.       Он двигается, не останавливаясь, сжимая её так крепко, что, кажется, чашечка колена вот-вот треснет в жадной руке, а на боку останется кровоподтёк. Миссис Викер, вся в его власти, в испаринном бисере, снова жмурится, и от этого ему так жутко, так пусто и горько, — хорошо бы ей никогда этого не знать.       Ты так много знаешь и можешь, доктор Викер. Ты — сама воля, упорство и целеустремлённость. Ты можешь безнаказанно вмешиваться в важнейшие процессы жизнедеятельности, зажечь в колбе запретное пламя. Ты можешь одной инъекцией выключить сеть парасимпатики, а можешь — обездвижить по сегменту. Ты можешь дать метаболизму второй шанс и можешь безвозвратно его погубить.       Но избавить свою женщину от плена воспоминаний о светловолосом мальчишке с телескопом тебе не под силу.       Та мешанина, предложенная ему в кафе у отеля, тошнотворно горчила, но он почему-то пил. Листал роман, страницу за страницей, и пил.       Заменитель с заменителем.       Локи скручивает секундной судорогой. Он отстраняет Фрею от себя, вынуждая соскользнуть со стола, требовательно разворачивает к себе спиной и берёт её снова, жёстче и охотнее, вжимаясь пахом в её ягодицы. Кулак с грохотом ударяет в стену над столом, и книги с громким шелестом падают, одна за другой, с подвесной полки.       Локи плевать. Он целует её выгнутую спину, оттягивает волосы до предательских мурашек и вдруг понимает, что никогда так не презирал свою Фрею — и никогда так её не любил. Он примет её и в злобе, и в ревности, и в отчаянии, и в беспросветной тоске по среднему из братьев Кьюриос, он стерпит от неё любое унижение. Он даже сам вложит ей в руки шприц.       И сам эвтаназию попросит.       По усилившемуся тремору Локи догадывается: Фрея больше не сдерживается, и сам он вот-вот вспыхнет неистовым жаром, обильно прольётся в неё. В ямке меж ключиц у неё бьётся пульс, готовясь выпустить последний, самый искренний, возглас. Он позволяет ей развернуться, обнять, погрузить пальцы в растрепавшиеся волосы, прямые, светлые — если, конечно, не обращать внимания на текстуру и положиться на волю воображения.       Локи. Ло-ки. Так просто — два слога, лёгкое, серебряное, льдистое имя, оно так стучит в висках и просится на язык. Локи, мой Локи — преданно, бальзамово.       Но доктор Викер всё же припадает ухом к желобу меж её лопаток, ничего особенного, просто рефлекторная оборонительная реакция, позволяющая слышать только бешеное, бурливое биение демонического сердца.       На тот случай, если в зеленоватую пустоту согретого близостью кабинета Фрея снова выдохнет своё единственное и непреложное.       ...«Викунд».