Откуда берутся дети

Глубокой ночью в одном из домов парижского прихода Сен-Жермен-л'Оссеруа не спали трое. Один из них, для верности сняв сапоги, бесшумно крался по темной галерее к тусклому свету из-под двери кабинета хозяина дома. Там над заваленным бумагами столом сидели двое - кардинал де Ришелье и его ближайший друг и соратник отец Жозеф. - Арман, вы ждали еще какого-либо сообщения? - спросил капуцин. - Нет, я и секретаря отпустил при вас, - ответил Ришелье. - Тогда откуда же взялось это послание? Под дверью лежала пара сложенных пополам листов. - Как будто кошка лапой писала. Прочтите, Арман, не могу разобрать, - Жозеф раздраженно подал послание Ришелье. Автор же сообщения уже неслышно удалялся от дверей. Капуцин взялся было перечитывать черновик договора по Вальтеллине, но удивленно посмотрел на кардинала, который посмеивался, пробегая глазами неровные строчки, а потом и вовсе расхохотался. - Что вам там принесли, очередной памфлет? - сварливо поинтересовался монах. - Я сейчас прочту вслух это прекрасное письмо. Ручаюсь, это доставит вам удовольствие! - Ришелье откашлялся и медленно и с выражением принялся зачитывать загадочное послание. "Монсеньер не знаю что Вам там обо мне понарассказали, но дело было так. Как мы сидели на зимних квартирах недалеко от форта Сальс второй месяц, терпя всяческие лишения и уныние, а питались чем Бог пошлет и иногда даже гнилой репой, потому что поставщики бесчестные люди, я потерял покой. Никто не знал что я Дворянин, звали меня испанцем или цыганом, а я сам не хотел говорить. Потому что начали бы спрашивать о моей несчастной судьбе, пришлось бы им все объяснять про матушку и про отца и как он потом вступил в брак с женщиной самого дурного характера, а я этого не люблю. Вот я пришел к господину Командиру и говорю - не могу так больше, что это за жизнь сидим сиднем под этим фортом, тоска смертная, сверху дождь, снизу жижа и глина, а посредине мы злые как враг рода человеческого. Прошу вашего позволения покинуть Армию потому что сыт я ею по горло. Месье де Сент-Анье разгневался на меня, говорит да вы сударь дезертир, а дезертирам суд скорый. Мужчина должен скорее лишиться ушей, чем делать что-то как вы, и еще немало всего в том же духе. Чем нанес мне немалую обиду и я сказал: господин Командир, я хочу совершить нечто что послужит к моей чести и к чести французского Знамени. Тут он по-другому на меня посмотрел и спрашивает не Дворянин ли я. Но только я не стал ему сразу рассказывать что я Виконт и первый сын у своего батюшки, только бесправный хуже последнего мужика, а пообещал не скрывать ничего, когда совершу что задумал и дал слово что не дезертирую. В рассуждении что дело я предпринимаю рискованное, он предложил мне помощь десятка человек, но как я не желал делить победу свою с толпой старших сослуживцев они все равно приписали бы успех вылазки себе то и отказался. Однако же месье де Сент-Анье в итоге все-таки мне дал напарника только такого чтобы и самому не очень было жалко, если поплатится жизнью, из чего я заключил что Командир не верит в успех моего предприятия. Легье был против меня крупнее и сильнее, то есть если заключать силу в тяжести и мышцах а мое преимущество всегда было в ловкости. А еще он играл в кости и часто ловчил так что его даже раз побили. Словом самый ненадежный человек, волонтер как и я только сын мельника из Пикардии. Меня это огорчило, я бы и без Легье справился, но приказ есть приказ. Только зря это все, все равно я стал невольной причиной его предательства, но об этом позже. Надо думать Вам доложили что я выследил офицера из Сальса, который ходил два раза в неделю встречаться со своей девкой в развалины старого дома. Учитывая что погода в то время устанавливалась крайне редко, а так дождь лил и холодно, я невольно размышлял, насколько же охота сильнее неволи и как Порок ведет нас к Гибели чуть только мы ему поддадимся. Про себя заключив что никогда так не попадусь на крючок чтобы делом ради юбки рисковать будь она там дочка мельника или принцесса. Клинок, говорил один мой сослуживец Жерваль Кривой, проверяется битвой, а Мужчина Женщиной, но только это неправильное сравнение, ибо сталь создана единственно для войны а Мужчина не только для Женщины, но прежде для дела и Чести и Славы. Так я размышлял, когда смотрел как они там кувыркаются под плащами, а охраны почти никакой, был один солдат и того отослали, и решил воспользоваться положением дел. Мы с Легье вышли еще было светло потому как надо было засесть загодя. Когда пришли на расстояние двух мушкетных выстрелов к гарнизону Сальса я сказал ему залечь в канаве что он исполнил весьма неохотно думая что я убегу или забуду про него. Я бы и рад забыть, но Командир взял с меня обещание, и поэтому я сказал Легье, хочешь вернуться ни с чем, можешь меня не слушать, а только я сообщу Господину Капитану что по твоей вине мы вернулись с позором и без добычи, и он хочешь не хочешь сделал помоему. Я же не мог спрятаться в том же доме где офицер гарнизона Сальса проворачивал свои интрижки потому что он всегда высылал вперед себя солдата на разведку. Я впрочем нашел себе удобное место и на всякий случай снял с себя хорошее платье, а захваченную рвань стирал в ручье, если бы меня кто заметил так я казался меньше своих лет и выглядел как цыган, в случае чего мог сделать вид что попал сюда случайно. Я два часа мусолил тряпки в холодной воде так что руки заломило. Наконец пришел солдат и обшарил каждый угол. Потом с одной стороны пришла девка а с другой господин офицер, и укрылись плащами а солдат вышел на другую сторону и пошел к форту. Когда они были еще тепленькие я вбежал внутрь с пистолетом в каждой руке. Ситуация была для офицера не самая удобная, он сдался и не пикнул и мне достались и его пистолеты. После чего я велел ему идти впереди меня и сказал что если он попытается издать хоть звук я его пристрелю без второго предупреждения. Он оказался благоразумным и я приказал идти с ним и его любовнице, тем самым обезопасив себя чтобы она не позвала на помощь, поскольку до нашего расположения идти было почти два часа а до Сальса рукой подать. Оба они шли впереди и так и вертели головами пытаясь найти возможность убежать, однако дорога шла по открытой местности, и я боялся только что нас увидят из гарнизона, но Бог миловал. А потом из канавы вылез Легье, и они совсем поникли поняв что лишились надежды скрыться. Впрочем, я на всякий случай взял у офицера Слово не предпринимать попыток побега, и он дал его. И я был в таком восторге, что у меня получилось задуманное что проглядел, как скотина Легье таращился на девку. Через час мы сделали привал, поскольку девица растерла ногу и Легье заявил что может предоставить отдых ее усталым ножкам при условии что она согласится утолить его вожделение. Девица закричала и стала вырываться, офицер засверкал глазами, начал безбожно ругаться и забыл бы свое Слово и так бы сорвалась моя Операция, поэтому я спросил не сошел ли он с ума, но он только посмеялся надо мной. Меня это разозлило и я пригрозил что пристрелю его. Он наставил свой пистолет на меня, а мне ударила в голову кровь и я пошел на него. Легье выстрелил в меня но из-за дрожащих рук промахнулся и удрал в направлении гарнизона Сальса. Я испугался, что этот дезертир перебежит и доложит обо всем испанцам и покажет им дорогу. Погоня могла скоро выйти за нами, а девка отказывалась идти по причине нервного расстройства и больной ноги. И тогда я сделал правильную штуку приказал офицеру нести ее, а сам шел сзади. Едва мы добрались до ворот города, где стоял наш полк, когда появились три испанские офицера и солдаты, преследовавшие меня, но увидели что опоздали и дальше не последовали. Я вошел в расположение части с триумфом, все выбегали на улицу и провожали нас к дому Командира. Я очень устал и потрясение этого дня притупило мои чувства радость от удачного дела и чествования также и мечтал только о том чтобы держаться на ногах. Пленник мой оказался очень ценен и Командир очень хвалил меня, высказав особенную радость, что я оказался Дворянином, ибо я сообщил что рано утратил матушку, и только полное пренебрежение и ненависть по милости мачехи ожидавшие меня в моем же собственном наследном замке, и подобная цепь печальных событий привела меня в Армию. Я и не ожидал что его радость из-за моего благородного происхождения имеет еще какую-то подоплеку; а вместе с тем господин де Сент-Анье был так любезен что сообщил о моем незначительном достижении Вашему Высокопреосвященству и Вы пожелали меня видеть. При получении этого известия я был несказанно счастлив и отчасти чтобы доказать отцу и мачехе что я нимало не пропащий человек и не вырос негодяем, как они это охотно предсказывали, по дороге в Париж заехал к ним. Вначале меня приняли холодно, ибо я не подавал им вести с восьми лет, когда чтобы не быть прибитым как собака убежал с цыганами, но когда я сказал что направляюсь к господину Кардиналу, то отец дал мне новую одежду и двух лошадей чтобы не стыдно было мне появиться в Париже. Но больше же того дал наставлений помнить о благе семьи и о том что у меня еще шестеро братьев и новорожденная сестра (конечно все они от мачехи, я был единственным детищем своей матушки, да примет ее душу Господь в свои объятия). Я молчал и думал, а что же ты бил меня и гнал, а теперь я должен думать о благе своих гонителей; но потом рассудив что так завещал поступать Христос, я смирился и только с радостью повидался с кюре, который один заботился о моей несчастной Душе, научил меня читать, писать и преподал основы достойного Дворянского поведения. Святой Отец плакал и осенял меня крестным Знамением, хотя он знал, что я живой, но не рассчитывал так скоро увидеть, и его наставления были куда более бескорыстными и полезными для меня. И вот Монсеньер Вы простерли свою любезность до того что пообещали подумать как решить мою судьбу, и хочу сказать чтобы Вы твердо были уверены что на любом предложенном Вами поприще я буду вести себя достойно и служить сообразуясь с Честью и Совестью. А если Вашей Милости понадобится моя жизнь без остатка, то можете распоряжаться ею по своему усмотрению, я ничем не связан ничем не держусь в этом мире и буду счастлив послужить благородной Идее. Остаюсь искренне преданный Вам виконт д`Олленвиль". Закончив чтение, Ришелье помахал посланием и вопросил отца Жозефа: - И что прикажете мне с этим делать? Тот усмехнулся и развел руками: - Поздравляю, господин кардинал, вот вы и стали отцом...