Ей плевать

У неё были большие зелёные-зелёные глаза, до безумия яркие. Они горели, как угли в костре, сверкали, давали уверенность и тепло. Её глаза согревали. Её взгляд был пронзительным, метким, но не леденящим душу. Она смотрела так, будто пережила слишком многое в этой жизни; будто знает о мире больше, чем все окружающие люди; будто побывала на войне. Её взгляд был твёрдым, похожим на взгляд тех людей, которые жертвовали собой, чтобы дать жизнь другим (Она сама бы отдала свою жизнь за всех нас. Я твёрдо знаю и верю в это) Но мне никогда не удавалось посмотреть ей в глаза, не испытывая при этом бури эмоций, чего-то невидимого, неощущаемого подушечками пальцев, но слишком дурящим голову и разум, как хорошее вино. Каждый украденный у вечности взгляд на неё был наполнен страхом, что меня могут поймать, но, тем не менее, моя голова кружилась от пьянящего ощущения блаженства и счастья. Я была счастлива наблюдать, как её ресницы трепещут от лёгкого летнего ветра, как она что-то читает в книге совершенно неизвестного мне автора, неустанно и будто бы затерявшись между листов, превратившись всего-навсего лишь в картинку и набор букв рядом с ней. Она сама была такой, будто бы сошла с этих бледно-коричневых листов, а до этого была героиней какого-нибудь из романов о бесстрашных девчонках, что готовы ради своей любви бежать хоть на край света. Она была потрясающей. Она была первой, кто смог меня полюбить (по-настоящему). Она не была хрупкой (с первого взгляда). От неё пахло клубничной жвачкой, летом и чем-то пленительным, словно паутина. Каждый раз, когда она проходила мимо, я чуяла этот аромат. Её собственный аромат. Она пахла вкуснее, чем пахнет сирень в мае; вкуснее, чем пахнут розы, подаренные самым дорогим человеком; вкуснее, чем новые духи от Шанель. Каждый раз, когда она проходила мимо меня, я ощущала этот аромат. Она пахла домом (и моей личной вселенной). Она была идеальной. Она сидела у костра и рассказывала страшилки. Она шептала тихо, чуть настороженно и в это время в её глазах плясали чёртики. Её голос, словно шорох листьев. Её голос, словно моё персональное лекарство от всех бед. Она спасала меня, сама этого не зная. Моя прекрасная малышка Гарриет. Она не любила носить платья, но с удовольствием натягивала яркие майки и короткие шорты. Она пила у костра пиво и какие-то смеси разных алкогольных напитков. Все пили и слушали её истории – и страшные и весёлые. А когда слушать стало невмоготу, включили музыку, и она потащилась танцевать. Я не пила. Я лишь наблюдала за ней, чудесной, великолепной и такой… Не моей. Её лифчик было видно всем и вся, но никто не обращал внимания, лишь я осторожно взглядом скользила по слишком идеальному телу, желая ощутить эту бархатную кожу. Я не боялась думать об этом, но никогда не пыталась представлять что-то большее, желать чего-то большего, чем просто взгляд на прелестную Гарриет. Просто взгляд в её большие вечно раскрытые зелёные глаза. Просто взгляд на её чуть угловатую милую улыбку. Она была пьяна, но всё ещё не настолько, чтобы не вспомнить завтра всё произошедшее и сделать сейчас то, о чём она будет жалеть. На самом деле, Гарри никогда не жалеет. Ей не жаль ничего (и никого). Она прижалась к какому-то дереву спиной, почти полностью скрывшись в тени леса, но я могла отчётливо разглядеть выражение её лица. Она была идеальной (и не моей. Снова). Она целовалась с ним. Моей смелости никогда не хватит на то, чтобы назвать его по имени. Я слишком ненавижу его, чтобы звать (и слишком его боюсь). Но я ничего не ощущала, кроме чувства искреннего восхищения ею, моей малышкой. Моей королевой. Она прижималась к нему ближе, и как бы ночь не хотела скрыть от людских глаз все подробности, я могла отчётливо видеть, что он залез ей под майку. Как она стонала ему в рот. Что она счастлива, чуть пьяна, невероятно красива (и, кажется, влюблена). Она обхватывала его двумя руками и ей отчаянно хотелось прижаться к нему ещё ближе. Гораздо-гораздо-гораздо ближе. Чтобы он, наконец, оказался в ней. Ей было плевать на людей вокруг. На тех, что сидели на брёвнах у костра. На тех, что сидели на пристани. На тех, что после пьяных бесед потащились купаться. На тех, что танцевали и целовались-обнимались-прижимались друг к другу совсем рядом, в паре метров от неё. На всех людей. Ей было п-л-е-в-а-т-ь (И что-то внутри меня разочарованно-отчаянно кричало, что ей плевать и на меня). Ей глаза распахнулись и рыскали взглядом по толпе. Её губы не пытались оторваться от него, но она больше не прижималась к нему. Она что-то вспомнила… Или кого-то. Потому что ей взгляд наткнулся на – я бы даже сказала, споткнулся об – меня. Она что-то прошептала ему, а потом идёт… ко мне. С грацией кошки, что сначала долго высматривает свою жертву, осторожно наблюдает из-за кустов, чтобы невозможно было заметить – только глаза светятся у неё, - а потом надвигается на жертву, не давая путей отхода. Она остановилась всего в паре метров от меня. И чуть улыбнулась своей восхитительной угловатой улыбкой. Её глаза светились в ту ночь (холодом?). Она остановилась и ждёт. Неужели, меня? Двигаюсь неуклюже - слишком непривычно внимание. Становится отчего-то жарко – неужто, смущение? Хотя, конечно, это мог быть всего лишь жар костра и тел вокруг. Не слишком привыкла такие шумные вечеринки. Она смотрела и улыбалась (тепло, живо). Музыка поменялась. Рок-н-ролл. Её любимая музыка. Всегда была. Всегда будет. И она танцевала так, словно важнее этого в её жизни не было ничего. Будто бы она посвятила всю жизнь музыке. Я хочу подойти к ней сзади, чтобы мы танцевали, чтобы она двигалась вместе со мной, чтобы мои руки были вокруг ее талии, чтобы ее руки были вокруг мой шеи. Но от этого танца (словно шабаш тысячи ведьм) захватывает дыхание и я успеваю лишь встать с чуть сырого бревна, прежде чем снова замереть и понять: я впервые смотрю на Гарри с её собственного разрешения. Тогда она двигала бедрами, закидывала голову назад (словно желала оголить грудь ещё сильней и показать всем – абсолютно всем – двух птиц), показывала шею, и все, что я могла услышать в этот момент - это звук музыки, льющейся из колонок и стук моего сердца, когда она танцевала, а этот летний вечер был таки подходящим, чтобы заставить ее стать моей. И вот она повернула голову и посмотрела своими зелёными-зелёными глазами на меня. Это длится всего секунду, но этого вполне хватило, чтобы мое сердце прекратило биться. Я большего и не хотела. Да и сейчас не хочу. Я подошла к ней, сквозь толпу других – совершенно пьяных, неинтересных мне - людей, и встала за её спиной. Она улыбалась, я чувствовала это. Помню, что я прижимала её к себе, а она не сопротивлялась. Лишь крутила бёдрами и сводила меня с ума (своими движениями, запахом – какая разница?). В тот момент я захотела большего, поэтому и касалась её, двигалась вместе с ней в танце (хоть и чуть неуклюже), а она вытворяла совершенно невероятные вещи, клала голову мне на плечо, закусывала губу, но совсем не смотрела на меня. Лишь танцевала. - Пойдём в дом, Бу? - Я Луиза. Но она молчала, помню то, что она лишь взяла в свои руки мои (крохотные, по сравнению с её) ладошки и обвила их вокруг своей талии. Помню, как тогда кружилась моя голова. Но уже совершенно не помню, как она выскользнула из моих объятий и потянула на себя. В этот момент меня словно пронзили тысячи игл, а в голове взорвались тысячи фейерверков (потому что её губы столкнулись – не прикоснулись, именно столкнулись - с моими). Её губы были пухлыми, чуть шершавыми. Потрясающими. Но она не дала мне и секунды, чтобы что-то спросить или же напиться сладостным, пленительным вкусом её губ. Лишь чуть отпрянула, посмотрела в мои мутно-серые глаза своими зелёными-зелёными, безумно яркими, чуть улыбнулась и сказала: - У тебя красивые глаза, Бу. - Я Луиза. В её глазах вспыхнула искра и вновь улетела куда-то вдаль, но Гарри продолжала улыбаться (глазами). Эта искра в её глазах, была как искра в костре – на мгновение подлетела в воздух, ослепила всех вокруг и тут же исчезла, но её свет ещё достаточно много мгновений остаётся светлым отпечатком на сетчатке глаза. Я не заметила, как мы добрались до маленького домика, что стоит у моря – мы тогда всей компанией сняли около четырёх таких, чтобы как следует отдохнуть и спать на удобных кроватях, а не в палатках. Я не помню, как она повалила меня на кровать, как сняла с меня всю одежду, оставив в одном нижнем белье, но то, что произошло потом я не забуду никогда. Я не забуду её взгляд, полный власти, нежности и даже – какого-то детского – восторга. Я никогда не забуду её тихий шёпот. Я никогда не забуду, как сильно в тот момент у меня билось о грудную клетку сердце. - Я заметила, как ты на меня смотришь ещё в дороге. Ты была слишком восхищена. Ты была слишком прекрасна, Бу. Она покрывала моё тело поцелуями, заставляя дрожать от такого близкого контакта, шершавости желанных губ, аромата клубничной жвачки и тихого шёпота. Прокладывая дорожку из влажных поцелуев всё ниже и ниже, она заставляла меня закинуть голову назад от предвкушения. Мои ресницы трепетали от удовольствия, а она всё продолжала шептать-шептать-шептать. Она осторожно гладила моё тело пальцами, холодными, но бархатистыми. Возможно, из-за этого я тоже содрогалась в тот момент. А дальше всё слилось в сплошную полосу удовольствия, неземного блаженства и ощущения её собственного, до одури приятного, запаха. Но её последние слова (предназначенные мне?) я вряд ли смогу забыть даже вечность спустя. Она говорила спокойно, но отчаянно. Моё тело ещё ощущало её прикосновения, её плавные движения, её поцелуи, но её – девушки, которую я знаю – не было. Мои чувства разбились вдребезги о твои новые глаза. Цвет у них не изменился - все тот же зелёный-зелёный, до безумия яркий. Зрение все такое же – (почти?) идеальное. Изменилось нечто внутри. Нечто, что скрыто за зрачками, сетчатками и радужными оболочками. Я вижу в них пустоту, дешевую пустоту и разбитые о скалы осколки её мечтаний. Ты говорила что-то о парне (или девушке?), что сломал тебя. Гарри знала его способности к разрушению людей, даже не подозревая об этом, но всё равно не сумела спастись от него. Она сломалась, но построила новую себя из осколков (прошлого?). - Он заставил сломаться меня. И из осколков меня выросла новая я – взрослая. Со взрослыми целями, мечтами (Это ложь, Бу. Я просто сломана) и со взрослым взглядом на жизнь. Не лучше бы мы остались детьми, Бу? - Я Луиза. Ей плевать. У Гарри зелёные-зелёные, до безумия яркие глаза и твёрдая оболочка над кучей осколков, рядом с которыми на табличке чуть криво написано «Сердце».

***

Гарри не умела любить. Гарри была влюблена – до безумия, дико и слишком страшно для неё самой. Гарри знала, что по-настоящему любят только психопаты. Гарри целовала мягкую грудь Луизы и думала, что быть влюблённой – как раз для неё. Гарриет знала, что люди встречаются в самых непредсказуемых местах, а расстаются, не глядя друг другу в глаза. (Гарри уехала следующим утром, потому что любить Луизу стало слишком тяжело. Больше девчонку с длинными кудрявыми волосами никто не видел).