Это и есть ты, душа моя?

Душа была прострелена. Именно так – не сердце, а душа. Жуткой тьмой, собственными пороками и вечным грехом – тайным и неизбежным злом. От падения ее, увы, уже ничего не спасло. Все же, это тяжелый мир. Именно так – тяжелый, а не жуткий. Принимая на себя непомерное, он не догадывался. Юношеский максимализм обещал перевернуть неправильную мафию. Очистить. Уничтожить. Нынешняя же мудрость тонко усмехалась – капля белого не разбавит черное так же, как и кристалл соли не сделает реку соленой. Тсунаеши безумно и желчно ухмылялся – всем, всему миру. И всему миру бросал вызов. Его забавило это недоумение на лицах – Хранителей, репетитора, давно не имеющих власти над собой, отца… Они, видите ли, удивлены тем, каким он стал… И им особенно – ухмылялся и бросал вызов. Еще более желчно, еще наглее. К чему теперь тревоги, ведь мысль твоя – коварный булат! Не устоят и сильнейшие. Он балансировал всю жизнь – в лицах, в чувствах, в отношениях и союзах. А еще – на грани жизни и смерти. Любимчик последней – он не танцевал с ней, нет, он парил с ней над этим миром, парил и воспарял – к далекому краю небес. Небо воистину было его стихией – Небо он обожал. Любое – солнечное или затянутое туманом, ревущее и грозное или смывающее все. Он и сам часто уподоблялся Вечному Небу над головой – сжигал, согревал, успокаивал, рвал и метал. Правда, последнее время его Небо стало жестким. И он вместе с ним – тоже. К тому же, иногда случались приступы неконтролируемой ярости, вкупе с мигренью. Замок потом долго от них отходил… А он умирал сейчас – вот так вот просто – на грязной сырой земле. Рванул к Хром, которую помимо имеющихся двоих врагов пытался достать со спины третий. И вот так глупо получилось – оказался почти насквозь проткнут копьем. Он лежал – на сырой и холодной земле, где дождевая вода смешивалась с его собственной кровью. Рядом полыхало его еще не остывшее и не отгоревшее пламя. Тсунаеши был доволен. Он видел стенания Неба – его молнии, разрывающие тяжелые тучи, его черноту, его мощный ливень со шквалистым ураганом. Легкий туман у самой земли – то ли остатки пламени, то ли настоящий. А потухшее сознание слепило, двоилось – в последний миг желало видеть солнце. Так Тсунаеши свое Небо и видел – солнечно-хмурым. И ухмылялся – безумно и желчно. Они все были рядом – Вария, Вонголла, несносный учитель. Все, кто его очернил, даровали ему свободу. Просто смотрели – недвижно и нечитаемо. Понимали, что пытаться сделать что-то бесполезно – почти сквозная рана – ни одно, даже самое чудодейственное пламя не способно ее затянуть. Сил хватило на то, чтобы закрыть глаза рукой и растянуть губы еще шире. Руки, что по локоть были в чужой крови – сейчас были заляпаны собственной – она стекала с пальцев вместе с водой, но, почему-то, не желала смываться. Тсунаеши почти видел – пустота разевает, скалит свой беззубый рот, готовая принять его. Избавление… Облегченная улыбка застывает на губах навечно. Вместе с последним вздохом гаснет и рыжее пламя. Конец пути. Смерть скинула его со своей высоты. Душа, моя душа... В ком мне найти тебя, если в собственной груди я чувствую лишь пустоту, черно-алую, болезненную тишину, извращенно переворачивающую облака в глазах, жадно впитывающую стоны мира? Выжженную степь, отсветы далеких пожаров, стертую с побелевшего виска испарину, кровь, страсть поцелуя и долгий ветер в волосах на краю мира, за шаг до пропасти? Или это и есть ты, душа моя?..