Все не так, и все не то, когда...

Сколько помнил Олег, Алекс всегда был «на позитиве», полностью оправдывая свой псевдоним. Но то, что творилось с мужчиной последние пару месяцев, никак не вписывалось во все представления Брейна об Алексее. Веселый, жизнерадостный, вечно о чем-то увлеченно болтающий, заразительно смеющийся Алекс стал... никаким. Настроения у него не просто не было. Оно ушло в минус. И Олегу больших трудов стоило выманить друга к себе в гости, в Москву. Изначально Брейн изъявил желание приехать к Алексу сам, но тот почему-то категорически отказался, да и первое время отпирался вообще куда-либо ехать. Одному дьяволу известно, как Олегу подфортило все-таки уговорить упрямого, как баран, блондина приехать. Правда, сейчас он уже не думал, что из его затеи вышло что-то хорошее. Нет, он, конечно, был очень рад долгожданной встрече с лучшим другом. Но этот самый лучший друг был сам на себя не похож. И это отнюдь не являлось одной из тех ситуаций, когда друг из другого города при встрече в реальной жизни оказывается абсолютно иным, нет. Ведь они уже встречались раньше, и оба были однозначно довольны совместным времяпрепровождением. Они прогуливались по набережной. Погода была подстать настроению Алексея: хмурое небо, унылая голая земля с редкой жухлой травкой на ней, а холодный осенний воздух и вовсе заставлял Брейна глубже прятать руки в карманы его куртки, слишком тонкой для такой погоды, а Позитивного – кутаться в его темно-синий шарф, за которым он, казалось, пытался спрятать половину лица. Пасмурное небо навевало тоску. Олегу всегда казалось, что такая погода была присуща скорее Питеру, нежели Москве, но сегодня словно сама погода разделяла печаль Алекса. Любитель баранов был в полнейшей растерянности. О чем бы он ни начинал разговор, какую бы шутку не отпускал – от Позитивного не было и намека на реакцию. Потому что слабый кивок и полуулыбку Брейн отказывался считать таковой. За время их пешей прогулки, длящейся уже час, казавшийся летсплейщику целой вечностью, парни дошли до парка. Сейчас даже разноцветные листья, которые в солнечную погоду переливались на ветках деревьев красивейшим золотым цветом, не приносили Олегу былого восхищения. «Все не так, и все не то», - привычно для себя напевал Олег, конечно, мысленно. Вспомнившаяся невольно песенка на немного подняла ему настроение. «Когда твоя девушка больна», - повторив строчку во второй раз, шатен искоса взглянул на шедшего рядом мужчину. В каждой шутке есть доля правды. Он мог сколько угодно смеяться над аналогией Позитивного с девушкой, но суть от этого нисколько не менялась. Он ведь в самом деле любил эту великовозрастную детину. Так давно и так сильно, что уже даже и не помнил, когда в его сердце закралась эта «любовная зараза», словно какая-то мутация, превращающая тебя в зомби. А ведь влюбленные порой действительно напоминали Олегу каких-то зомбированных чудаков. Но кто же знал, что когда-нибудь он сам попадется на этот крючок? Как он не углядел? И все эти обстоятельства, снова потревожившие его мысли о сильных, но неправильных чувствах по отношению к другу, удручали его еще сильнее. «Все не так, и все не то, когда твой любимый грустит», - на свой лад промурлыкал Олег, но теперь эта мысль отнюдь не смешила его. Брейн не мог не заметить эти странные болезненные взгляды, что блондин изредка бросал на него, как тому казалось, незаметно. О чем он думал в такие моменты? О чем таком он думал эти два месяца, что одни только мысли оставили от его вечно веселого хозяина лишь его блеклую оболочку? - Хэй, Лёш, что случилось? – несильно толкнувший друга в плечо Брейн, признаться, уже давно сбился со счета подобных этому вопросов, которые он задал Позитивному за последний час. - Олег, - Алексей устало и глубоко вздохнул, впервые за всю прогулку посмотрев в упор на друга, кажется, даже сбавив шаг, - я уже тысячу раз сказал, что все нормально. По глазам Алекса казалось, что он сам себе не верил. А еще, что он что-то хотел сказать. Глаза всегда были красноречивее слов, и в отличие от языка не умели скрывать ни правды, ни эмоций, ни чувств. Любой человек, знакомый с Позитивным от силы пару дней, сказал бы, что в его глазах читались усталость и, может быть, легкая меланхолия. Но Брейн знал мужчину не день, не неделю и даже не месяц. Говорят, что для того, чтобы узнать человека, нужно три или четыре года. Брейну с лихвой хватало и двух, чтобы окончательно и бесповоротно проникнуться этим человеком, досконально изучить его до последнего жеста и интонации, и знаний этих у него было предостаточно для того, чтобы понять, что с блондином происходит что-то совсем хреновое, как бы он ни пытался это скрыть. - Знаешь, я иногда думаю, - Олег даже вздрогнул от неожиданности, когда вновь услышал голос друга, - что жизнь надо мной издевается. Олег напрягся, с жадностью вслушиваясь в каждое слово Алексея, по собственному желанию заговорившего впервые за весь этот день. Теперь он выглядел серьезно. Былая хандра сменилась какой-то пугающей уверенностью, и Олегу казалось каким-то шестым чувством, что сейчас наступил как раз тот самый момент, когда все недосказанное было готово вот-вот вырваться наружу с потоком проникновенных, пронизанных тоской слов. Конечно, Брейну было невдомек, о чем думал его блондинистый друг. Чему Алексей был только благодарен, ведь в последние два месяца на него и так взвалилось слишком многое: он окончательно принял себя, отчаянно влюбленного в лучшего друга, он признался жене во всем, что так старательно хранил в себе два долгих года, он с тяжелым сердцем согласился на развод, который, «как вариант», предложила его некогда избранница. Одна мысль об измене, самой ужасной, ведь несла она моральный характер, была невыносима ему. Поэтому Алекс решил оборвать все мирно, без ссор, глупых оправданий, бессмысленных просьб о прощении, честно перед женой и самим собой. Олег выглядел таким чертовски забавным, когда старался быть преувеличенно серьезным, внимательным. От чего на лице Позитивного, все же решившегося поднять взгляд на шатена, так некстати появилась улыбка. Хорошо хоть, что ее скрывал шарф. Сейчас было совсем не время для осоловелых улыбочек и наивных грез, которые, как ему всегда искренне верилось, были присущи разве что только впервые познавшим подобные чувства подросткам. Жаль, не все они осведомлены о том, что любовь – это зачастую лишь боль, глупые мечты, слезы и разочарование. И это относилось не только к неразделенной любви, но и к обоюдной, что порой приносила даже больше боли, ввиду ссор, вскользь брошенных необдуманных слов, неожиданных измен или охладевших чувств. Но люди, эти упрямые до мозга костей идиоты, почему-то раз за разом наступают на одни и те же грабли, отчаиваются, даже впадают в депрессию, а в груди ведь все равно горит чертовка-надежда, голову все равно кружит одно только присутствие вожделенного тобой человека, даже если он смотрит на тебя не больше, чем как просто на друга, а в некоторых случаях даже хуже. Алексею в пору было подать заявку на вступление в какой-нибудь клуб под названием «Клуб анонимных моральных мазохистов», да только клуб этот чисто символический. А так вступил бы, и, наверное, был бы в нем завсегдатаем, нашел себе друзей, так сказать, по несчастью, с которыми можно было бы напиваться вдрызг у барной стойки какого-нибудь захудалого заведеньица. А то ведь пить одному как-то беспонтово, еще и алкоголиком назовут, если узнают, а причину сказать не скажешь ведь. Мол, полюбил я тут, знаешь, одного мужика. И тогда в лучшем случае тебя сочувственно похлопают по плечу и поспешат оставить в покое, а в худшем – даже думать не хочется. Встречаются и такие, что убить могут. - Алекс? – терпеливо позвал его Брейн, разрывая эту прочную нить раздумий, в которые вот уже как пять минут он нырнул. - Олеж, тебе когда-нибудь приходила в голову мысль о собственной никчемности? – казалось, Алекса потянуло на философщину. Он отвел глаза в сторону, принявшись наблюдать за весело резвящимся щенком немецкой овчарки, хозяйка которого что-то бурно обсуждала со своим телефонным собеседником, держа во второй руке дымящийся стаканчик с кофе из ближайшего старбакса. Интересно, а если бы он задал ей тот же вопрос, что бы она ответила? Больших трудов стоило Алексею снова взглянуть на задумчивого Брейна. Тот заметно оживился, поняв, что его друг настроился вдруг на разговор. Вот только думалось Алексу, что недолго ему осталось радоваться. Скоро он будет либо ошарашен, либо чертовски зол. Но что-то подсказывало летсплейщику, что оба эти варианта вполне могли слиться в один. - Ты же не думаешь о себе так? – обеспокоенный и в чем-то укоряющий тон в его любимом голосе даже польстил чуть кивнувшему блондину. Кивок был расценен Олегом по-своему, поэтому в следующий же момент тот остановился, сделавшись совсем уж серьезным, и, к большому удивлению Алекса, ухватил того за руку, вынуждая остановиться. - Послушай меня, пожалуйста, - Олег был взволнован, и мужчина чувствовал это не только потому, что голос парня обрел какие-то жалостливые нотки, но и потому, что вцепившаяся в его руку теплая ладонь Брейна была чуть влажной, словно тот долго не решался на этот шаг, - ты сам не свой последние два месяца: молчишь, постоянно где-то витаешь, даже не обращаешь внимание на своего лучшего друга, теперь еще и эти странные разговоры... твою мать, да я же просто хочу помочь тебе! - Чем?! Чем ты мне поможешь, Олег? – на мгновение лицо блондина исказила гримаса полнейшего отчаяния, он припустил шарф, то ли из-за того, что ему стало вдруг слишком жарко, то ли потому, что говорить из-за него было неудобно, и как-то иронично взглянул на друга. Брейн опешил от такого заявления. Действительно, блин, чем он может тут помочь, если Алекс не удосуживается даже объяснить ему, в чем, мать его, дело! И только голубоглазый собрался высказать эту претензию, как его бесцеремонно перебили. - Чем ты поможешь гребаному влюбленному неудачнику? Вернешь ему жену, а может быть, чувства к ней?! Может, повернешь время вспять, когда ты с ним вообще никак не пересекался? Чтобы послать нахуй при первом же разговоре и не позволить контактировать с тобой ни за какие бабки! - Что ты такое говоришь, Лёш... - Брейн старательно пытался вникнуть в то, о чем говорил ему Алексей, но слова его были слишком странными для понимания. Он развелся с женой? Когда? И причем тут он? Влюблен? Почему, блядь, не позволять общаться с собой?! Алекс вырвал руку из ослабевшей хватки парня, машинально отойдя от того на пару шагов назад. Олег же стоял как вкопанный, до сих пор не вникая в происходящее. Возможно, со стороны это казалось странным. Двое достаточно взрослых мужчин разыграли какую-то нелепую драму на глазах у редких прохожих, которым было не понять, что им двоим, в общем-то, плевать, что на них смотрят. Даже девушка с щенком, отвлекшаяся от телефонного разговора, увидев такую картину, презрительно фыркнула, подозвав своего маленького питомца, чтобы уйти подальше. Но на самом деле все было не столько странно и нелепо, сколько безысходно. - Ах, тебе все еще непонятно, - блондин горько хохотнул, впившись грустным взглядом в застывшую фигурку его друга, возможно, через несколько секунд уже бывшего. Секунды длились до невозможного медленно. Алекс оборвал себя в самом начале фразы, поджав губы, потому что в самый ответственный момент, как оно обычно и случается, уверенность оставила его. Стоит ли правда потери лучшего друга? И что изменится, если он все расскажет? Конечно, изменения пророчили быть разительными, но в какую сторону – Алексей еще не знал. Он склонялся к самой херовой стороне. Ну а что? Так хоть разочаровываться будет не так больно. Шатен осторожно подошел к насторожившемуся другу, напомнившего ему испуганно забившегося в угол зверька. - Да, мне непонятно, - летсплейщик сложил руки на груди, сверху вниз посмотрев на друга, чей взгляд метался по всему окружавшему их пространству, но совершенно не спешил останавливаться на самом Брейне. - Тогда я скажу. Я скажу, и, возможно, это будут последние слова, которые я скажу в статусе твоего друга, - мужчина поднял голову, дерзко уставившись на стоявшего перед ним Олега на расстоянии даже меньшем, чем метр. – Я хочу сказать, что ты, Олежек, слепой кретин. Очумевшее лицо Олега надо было видеть в тот момент. Тот хотел уже возразить или задать вопрос, но Алекс жестом дал понять, что он еще не закончил говорить. Конечно, он представлял себе этот разговор немного иначе, хотел начать все издалека, подготовить Олега к тому, что хотел ему сказать, но… похуй уже. - Вся хуйня в том, дружище, что я, мать твою, люблю тебя! – пока Олег переваривал информацию, если полнейшим ступором и гробовым молчанием можно было охарактеризовать это действие, Позитивный все продолжал, входя, можно так сказать, «во вкус», - Я люблю тебя, люблю твои шутки, твой дурацкий заразительный смех, твой охуенный голос, твой характер. Да я, блядь, торчу на твоем канале практически регулярно, радуюсь очередному видео, как ебаный наркоман новой дозе. Да даже эта твоя Даша фанатеет по тебе меньше, чем, сука, я! Я радуюсь каждому твоему предложению о кооперативе, каждому звонку по скайпу, телефону. Я засыпаю и просыпаюсь с мыслями о великом и ужасном Олеге Брейне! Я мечтаю о нем, я думаю о нем, я болен им, черт возьми. Да, блядь, да! Это ненормально. Да, я ебаный педик. Да, нахуй я тебе это сказал?! Все я прекрасно знаю, можешь не говорить! Хочешь ударить – ударь. Я пойму… Все, блядь, пойму, только не смотри на меня так! Скажи хоть что-нибудь, Олег! Олег... Казалось, произнеси Алекс еще хоть слово – он просто разрыдается прямо тут, посреди парка, как маленькая девчонка. Брейн пребывал в состоянии полной растерянности до удивительного недолго. Шатен «отмер», издав какой-то сиплый полувздох-полухрип, некоторое время просто смотря перед собой и словно в упор не замечая ни Алекса, ни окружающий его парк, ни землю под ногами. Последнее, кстати, почувствовалось им, а если быть еще точнее, его подкосившимися коленками особенно сильно. Алекс едва успел схватиться за парня, чтобы тот ненароком не потерял сознание. Его реакция абсолютно не вписывалась ни в одно из ожиданий Алексея, и это его пугало. Неужели все настолько хреново? - Алекс... С трудом отняв руки от друга, взглядом провинившегося щенка Позитивный посмотрел на абсолютно не переменившегося в лице Олега. По его лицу было невозможно определить, что он думает, и летсплейщика сейчас как никогда расстраивало это, ведь по глазам он не умел читать никогда. А зря. Это было похоже на сон. Порывистое объятье, головокружительный запах чужого одеколона, сильные руки, сомкнувшиеся на его талии, и какой-то безостановочный робкий шепот прямо над ухом. Голос голубоглазого от шепота становился еще ниже, вызывая по коже блондина целую армию беспокойных мурашек, а может, все дело было в том, что это Брейн. Его Брейн... Брейн, который шепчет ему о том, какой же он все-таки дурак. Да знает он, знает… Кто начал первым – неизвестно, но это ли важно, когда любимый всем сердцем человек целует тебя, словно в последний раз, прижимает к себе, как самое сокровенное и хрупкое, что только может быть на свете, зарывается в твои волосы пальцами, дрожащими то ли от холода, то ли от накативших чувств. Мелкая дрожь по телу блондина стала лучшей благодарностью и лучшим признанием для влюбленного «слепого кретина». В такие моменты не нужны слова или умение выискивать суть в чужих глазах, чтобы понять, что теперь вся твоя жизнь изменится. Бог с ним, с этими прохожими. Пускай думают, что хотят, пускай шарахаются в стороны, пускай бранят их матом сколько хотят. В этот момент только они существовали друг у друга, а все остальное – такая херня, что даже внимания их не стоит. Многим позже, когда влюбленные наконец оторвались друг от друга, отнюдь не потому, что им надоело, а из-за «гребаного дубаря», который вдруг перестал быть таким раздражающим, как прежде, с улыбкой наблюдающий за ставшим очень уж гиперактивным Алексом мечтательно-молчаливый Брейн с беззлобным, шуточным недовольством думал: «когда этому вечному ребенку надоест балаболить?». И в этот момент он, готовый просто смеяться от счастья чуть ли не своим легендарным ультразвуком, понял: его Алекс вернулся.