На пороге перемен

      Когда Брюс увидел его в первый раз на пороге своего дома, то очень удивился, а когда этот человек поприветствовал его фразой: «Привет, Бэтси, как жизнь?» — удивился еще сильнее. Джокер каким-то неизвестным Бэтмену образом узнал его настоящую личность и начал приходить к нему домой. Уэйн не раз пытался прогнать его, но клоун угрожал поведать тайну всему Готэму — да так, чтоб ему поверили, а не сочли очередным бредом. И Брюсу пришлось смириться с нежелаемыми визитами Джокера.       Поначалу он приходил всего пару раз в неделю — и только днем. А объяснял это тем, что они с Бэтменом стали слишком редко видеться в переулках и на крышах ночного города. Он соскучился по своему любимому врагу и теперь желает восполнить недостаток общения, встречаясь с Брюсом еще и в дневное время суток. Он всегда приходил в хорошем настроении, жизнерадостный и беззаботный, всегда рассказывал какие-то забавные, на его взгляд, истории.       «И вот поведал мне однажды один мой знакомый такую вещь. Идет он, значит, гуляет, а потом вдруг вспомнил, что у него ног-то нет, — и, расстроившись, пошел обратно домой».       Брюс никогда не смеялся над подобными шутками и этим порой даже злил Джокера — но, к счастью, обходилось без жертв.       Постепенно Брюс привыкал к нежданному гостю и ловил себя на мысли, что это как минимум странно. А спустя какое-то время Джокер начал вести себя несколько иначе: он приходил ближе к вечеру — причем гораздо чаще, чем до этого. Конечно, он не каждый день навещал Брюса. Они виделись еще и тогда, когда последний выходил на улицы в образе Бэтмена и сталкивался со своим извечным врагом. Такие их встречи, конечно же, заканчивались дракой, но Бэтмен не мог арестовать Джокера и отправить в лапы санитаров Аркхэма, от которых тот сбежал много месяцев назад: преступник обладал слишком важной информацией о Темном Рыцаре.       Джокер приходил к Брюсу по ночам — почти как кошмар — и не давал ему спокойно спать. При этом он не делал ровным счетом ничего, а просто, молча, наблюдал за ним. Брюса это нервировало, а еще вызывало подозрения. Он и сам стал замечать за собой, что чувствует к Джокеру не совсем то же самое, что раньше. Сомнительные действия со стороны клоуна стремились к бесконечности, изменялись, преображались во что-то новое и необычное, что заставляло задумываться все глубже об их отношениях.       А вечер, когда Джокер решил остаться на ночь, оказался переломным и запоминающимся моментом в жизни обоих. Брюс раздевался, собираясь ложиться спать, как вдруг послышались крадущиеся шаги позади него. Уэйн очень надеялся, что это Альфред, — но усмехающийся голос только подтвердил его опасения. Это был Джокер.       — Что, уже баиньки собрался, Бэтси? А как же твой любимый городишко? Он же пропадет без своего ненаглядного Темного Рыцаря!       Брюс, выдержав паузу, строго произнес:       — Может, тебя это расстроит, Джокер, но Готэм становится лучше; люди в нем — тоже. И мне теперь необязательно выходить на улицы каждую ночь и что-то контролировать: полиция справляется сама.       — Ах, я так тебе сочувствую, Бэтси! Теперь ты им не нужен — и до конца своих дней просидишь у себя в пещерке, пока, покрывшись толстым слоем пыли, не скончаешься в одиночестве, всеми брошенный, — ранее произнесенное Брюсом не убедило психа — и тот только рассмеялся.       — Зато я могу теперь нормально выспаться, — фыркнул в ответ Бэтмен. Ему совсем не понравилось то, что он только что сказал, — в голосе звучал не только сарказм, но и досада.       Джокер, хихикая, наблюдал за Бэтменом без маски, готовившимся ко сну. Брюс старался не смотреть на незваного гостя, надеясь, что тот сам сообразит уйти.       Ранее шут, приходя ночью, останавливался в дверях и молча ждал — как думал Уэйн, — пока ему не разрешат войти. Но миллиардер никогда не собирался заводить с ним беседы — и ничего не говорил ему. Он не разрешал входить Джокеру, однако и не прогонял его. И сам при этом не понимал, почему так делал.       Брюс лег под одеяло и уставился на Джокера, застывшего в дверном проеме, — спать при нем он не мог по определению, ведь тот даже сейчас оставался его самым опасным врагом. Мужчина с зелеными волосами тоже смотрел на Брюса. В полутьме было плохо видно выражение его лица, но Уэйн мог поклясться, что Джокер взволнован и чем-то озабочен. Его взгляд бродил по комнате, иногда останавливался на Бэтмене, резко переключался на что-нибудь в противоположном углу — и возвращался снова. Потом Джокер сделал то, что заставило Брюса напрячься. Он стал приближаться к его постели. Уэйн приподнялся на локте, готовясь к очередной выходке шута, — но тот не собирался делать ничего дурного. Это прояснилось, когда он, опустившись рядом с кроватью, положил на матрас голову и дружелюбно улыбнулся одними губами. Свет луны помогал Джокеру разглядеть устремленный на него строгий взгляд недруга. Брюс, слегка озадаченный поведением врага, вглядывался в его глаза, но увидел в них не безумие, как обычно, а неуверенность и доброжелательность. Он осмелился бы предположить, что заметил робость, — но это слишком не похоже на Джокера. Тот всматривался в лицо Бэтмена, ожидая его реакции. Но Брюс пока не знал, что со всем этим делать, — ему необходимо было принять решение: либо разрешить непредсказуемому комедианту остаться на ночь и лечь рядом на полу или, может, даже на кровати; либо прогнать его на улицу, как дворовую собаку. Уэйна не устраивал ни один из вариантов. Но, решив просто промолчать и перебросив тем самым всю ответственность за дальнейшее на Джокера, он отдал тому право самому решать, что именно ему надо.       Джокер резко вскинул голову, когда увидел, как Бэтмен ложится обратно, — и, расценив это как разрешение, воспользовался моментом. Он, скинув туфли, прямо в одежде вскарабкался на постель, словно кошка, — аккуратно, стараясь как можно меньше скрипеть матрасом. Блеснув зелеными глазами, шут прилег рядом, лицом к врагу, на достаточном расстоянии, — так, чтобы Темный Рыцарь не смог дотянуться кулаком, а тот, в свою очередь, продолжал следить за действиями врага. Джокер какое-то время так же внимательно смотрел на него, а потом, закрыв глаза, стал засыпать. Уэйн какое-то время наблюдал за ним и постепенно успокаивался. Ему начало казаться, будто все это уже происходило с ними когда-то очень давно, а сейчас все повторяется. Его озадачило это. Брюс всматривался в лицо Джокера, изучая черты: прошелся взглядом по каждой складочке на лбу; спустился к бровям, потом — к закрытым глазам; чуть не пересчитал все ресницы; повторил взглядом линию скул — и остановился на губах. В темноте они казались не просто черными, а темно-бордовыми. Их продолжали почти до самых ушей неаккуратные нарисованные линии, изображающие улыбку. Брюс хорошо видел, что Джокер сейчас не улыбается, — и таким он ему нравился гораздо больше. Вздохнув, Уэйн вскоре уснул и, как ни странно, не опасался, что псих вскочит среди ночи и убьет его.       С тех пор Джокер спал вместе с Бэтменом. Ждал сначала, пока Брюс ляжет в кровать, а потом и сам устраивался рядом — но всегда в одежде. Уэйна это даже начало раздражать, но требовать от собственного врага обнажаться перед сном у него не поворачивался язык. Представляющаяся картина будоражила рассудок — и вовсе не в плохом смысле. И чем дольше они проводили таким образом ночи, тем чаще оба стали замечать друг за другом подозрительно двусмысленные взгляды. Брюс иногда представлял, как Джокер снимает с себя всю одежду, бросает ее к своим ногам, смотрит ему в глаза и начинает гладить себя, говорить какие-то пошлые фразы и изгибаться под красивую музыку.       Бэтмен фыркнул, выбрасывая из своей головы непристойные мысли. Он начинал понимать, что действительно хочет прикоснуться к Джокеру вовсе не кулаком, а кончиками пальцев, совсем чуть-чуть; почувствовать, какой тот на ощупь, — и попробовать его на вкус. А Джокер, в свою очередь, несомненно, точно желал чего-то подобного. Это подтвердило его поведение: оно претерпело серьезные изменения и стало более открытым, игривым; его взгляды были более соблазняющими — а слова всегда имели немного неприличный скрытый смысл. Но Уэйн упорно строил из себя идиота, делая вид, будто ничего не понимает и пропускает все сказанное Джокером мимо ушей, — и продолжал спокойно заниматься своими делами. Возможно, он делал так потому, что был не готов к такой перемене в отношениях. А может, просто из-за своего упрямства.       И вот, готовясь в очередной раз ко сну, клоун ждал, пока Брюс разденется и ляжет. Этот процесс Джокер нередко сопровождал язвительными замечаниями и красочными комментариями, похожими на комплименты. Уэйн старался игнорировать тот факт, что его это не только раздражало. Сняв пиджак и принявшись за рубашку, Брюс оглянулся на замолчавшего шута и понял, что Джокер изучает его или — скорее — любуется им с такой же болезненной жадностью и вожделением во взгляде, с какой сам Бэтмен часто смотрит на него в последнее время. Когда Брюс обернулся, тот сразу отвернулся, делая вид, что его интересует люстра. Уэйн, закатив глаза, вернулся к своему занятию и снял с себя рубашку. Джокер снова перевел взгляд на Бэтмена. Он наблюдал за его широкой спиной и движением мышц под кожей, из-за чего на лице появилась мечтательная улыбка. Тут Брюс полностью обернулся — но Джокер в этот раз не стал отворачиваться. Он посмотрел в глаза Темному Рыцарю, который сейчас строил из себя угрюмую статую, — и его улыбка преобразилась в мефистофельский оскал, стала хищной, не предвещающей ничего хорошего. Клоун с упоением изучал фигуру Брюса: его взгляд скользнул вдоль линии плеч, спустился ниже, к прессу, — и задержался в районе паха. Бэтмен строго смотрел в ответ, пытаясь предугадать следующие действия Джокера. Тот провел рукой по зеленым волосам, которые при желтоватом свете люстры приобретали более глубокий и насыщенный оттенок, слегка запрокинул голову и, состроив кошачьи глазки, подмигнул Брюсу. Тот с прищуром спросил:       — Ты меня соблазняешь?       — А ты соблазняешься? — мгновенно ответил Джокер, ухмыляясь.       Брюс никак не отреагировал. Внешне он представлял человека с хронической атараксией, что не могло не действовать на нервы. Но, несмотря на такую прохладность со стороны недруга, Джокер вместо того, чтобы в своей обычной манере начать без умолку болтать, переключаясь с одной темы на другую; ждать, пока Темный Рыцарь устроится поудобнее в кроватку; лечь рядом и не раздражать его лишний раз, — принялся раздеваться. Брюс подозрительно глянул на него. Тот, продолжая стягивать с себя одежду, произнес:       — Слушай, Бэтси, а можно, я не буду сегодня спать, м-м... в штанах? А то тут так жарко!..       Уэйн и бровью не повел, когда услышал такую просьбу от постоянного гостя. Но не нашел в этом ничего плохого, хотя и заметил, что клоун слишком часто злоупотребляет экивоками. Джокер, сохраняя загадочное выражение лица, снял с себя жилет и, глядя прямо в глаза Брюсу, принялся за рубашку.       А Бэтмен, как всегда, олицетворял собой абсолютное безразличие.       Но при этом он готов был потерять самообладание, когда из-под рубашки Джокера показалась обнаженная кожа. И то, что происходило потом, подталкивало его к этому все сильнее. Картина, открывавшаяся взгляду, походила на недавние фантазии. Он завороженно следил за Джокером и иногда провожал взглядом летящие в разные стороны предметы одежды, пытаясь разобраться в себе и в своих чувствах. Тот на подобные размышления не отвлекался — обнаженный по пояс, он посмотрел в глаза врагу, ухмыльнулся и расстегнул ремень.       — Джокер, — строго произнес Брюс. Тон его голоса заставил клоуна слегка взволноваться и остановиться. — Продолжай, — закончил он.       Джокер не смог сдержать улыбку, растянувшуюся на лице и обнажившую зубы. Он с упоением продолжил свои манипуляции — и вскоре на нем не осталось ничего, кроме трусов с маленькими нарисованными летучими мышками. Брюс хмыкнул, увидев их, и подумал, что неплохо было бы тоже прикупить белье, напоминающее о заклятом враге.       Джокер, как успел заметить Бэтмен, выглядел очень неплохо, ведь за последние несколько месяцев из-за многочисленных визитов к Уэйну он изрядно похорошел: вечно невыспавшиеся глаза теперь сверкали еще ярче, чем до этого; он набрал нормальный для своего сложения вес, который потерял во время пребывания в стенах лечебницы; стал более ухоженным на вид и здоровым. Джокер был сухим и поджарым и напоминал собой испанского гальго — быстрого, выносливого, изящного. В этом не было ничего необычного, ведь он практически жил в особняке Уэйнов, а там его и накормят, и в уютной кроватке разрешат выспаться, а может, даже не ударят, если будет хорошо себя вести. Все это оказывало на Джокера положительное влияние: он стал спокойнее и внимательнее, что и радовало, и пугало, ведь так он становился еще более непредсказуемым. Когда они виделись с Темным Рыцарем на улицах Готэма, тот не имел ни малейшего понятия, как ему общаться с преступником. Казалось, что Джокер ведет себя так, как прежде, — и все еще считает Бэтмена врагом. Но когда они начинали драться, то Брюс часто замечал, что борьба носила скорее казуальный характер, чем являлась обязательным элементом общения. Драка происходила редко — и как будто случайно. После нее Джокер приходил к Брюсу домой и вел себя так, словно ничего не произошло, будто закончился обычный рабочий день. Часто размышляя на эту тему, Брюс так и не пришел к какому-либо логическому выводу, а потом он просто перестал над этим задумываться, оставив все на волю случая. Если бы он знал, к чему это приведет, то десять раз подумал бы, прежде чем все бросать на самотек.       Джокер подошел ближе, коснулся рукой его груди и медленно провел пальцами по коже. Брюс, хоть и смотрел в ответ серьезным, почти угрожающим взглядом, совершенно не собирался его отталкивать или сопротивляться. Они смотрели друг другу в глаза — и как будто чего-то ждали. Потом Брюс наклонился к Джокеру и прикоснулся к его губам. По телу обоих пробежала крупная дрожь. Брюс крепко обнял Джокера за талию, прижал к себе и грубо поцеловал. Тот только тихо простонал, обвив руками его шею. Никому из них совершенно не хотелось сопротивляться охватывающему возбуждению.       Брюс мягко подтолкнул Джокера в сторону кровати, тот послушно лег и широко развел ноги, подпуская к себе Уэйна. Брюс приблизился к Джокеру и прижался к нему бедрами так сильно, как только мог. Тот зачем-то сдержал довольный вздох и обхватил Брюса ногами чуть ниже талии. Уэйн пару раз двинул бедрами, имитируя половой акт, и даже почти усмехнулся, что привело Джокера в полный восторг. Но этого было недостаточно для удовлетворения похоти двух мужчин. И Брюс, перейдя к более активным действиям, стащил последнее, что было на Джокере, — и мгновением позже тот был полностью обнажен. Уэйн пробежал взглядом по телу своего любовника и остановился на глазах: в них будто зажглись изумрудные огоньки. Брюс провел рукой по щеке Джокера, потом спустился на шею, грудь, живот. Во время этого клоун периодически что-то бормотал — но Уэйн ничего не понял из произнесенного и не стал переспрашивать: не хотелось портить трепетность момента. Когда он обхватил ладонью возбужденный член Джокера, клоун вздрогнул, резко выдохнул, вцепился пальцами в простыню и с какой-то мольбой во взгляде посмотрел на Брюса. Уэйн усмехнулся и несколько раз двинул рукой, наблюдая, как выражение лица Джокера меняется с умоляющего на выражение полного удовольствия; любуясь изгибающимся телом.       Но прелюдии не могли длиться вечно: у Брюса бы не хватило терпения, да и Джокер не собирался ограничиваться обычными ласками. Он ясно давал понять, что хочет больше, чем простые прикосновения. Брюс старался не причинять неудобства и боли — действовал медленно и аккуратно, подготавливая его. Это было даже лишним. Джокер охотно подавался навстречу — и иногда постанывал, прося о большем. Когда Брюс наконец-то вошел, клоун резко выдохнул и поморщился от неприятных ощущений, но достаточно быстро расслабился, позволяя продолжить. Вскоре он глубоко и часто задышал — и Брюс позволил себе ускорить темп и немного ослабить самоконтроль.       — Быстрее, — рыкнул Джокер спустя некоторое время, — не сдерживайся.       И Брюс, наконец-то отпустив себя, уже изо всех сил начал вдалбливаться в своего врага. Джокер одобрительно вскрикнул, вскинул бедра, двинулся навстречу и вцепился ногтями в широкую спину, оставляя красные полосы. Брюс, тяжело дыша, скользил внутри, задевая иногда простату своего любовника, вырывая тем самым из его груди протяжные стоны и хриплые вздохи. Джокер, не стесняясь, и голосом, и телом демонстрировал Брюсу, насколько сильно ему все это нравится. Кончая, он вскрикнул особенно громко — и напряженно выгнулся. Мышцы судорожно сжались вокруг члена — именно это и подтолкнуло Брюса к краю, и он, стиснув зубы, кончил. Восхитительный момент завершился — и оба мужчины, потеряв остатки сил, обмякли и прижались друг к другу. Джокер тяжело дышал, а когда Брюс сильнее обнял его, то почти задохнулся, из-за чего тому пришлось ослабить хватку. Джокер хмыкнул в ответ на эту заботу и благодарно чмокнул Брюса в щеку. На лице того появилась легкая улыбка — и он, счастливый, крепче прижался к человеку под собой, наслаждаясь чужим теплом.       После этой ночи у Уэйна, можно сказать, началась новая жизнь. Впрочем, она не очень сильно отличалась от прежней. Главным образом потому, что они и раньше спали с Джокером в одной кровати, — но только теперь прибавился предшествующий сну секс.       С этого самого момента Принц преступного мира завладел спальней Бэтмена. Она, конечно, не Готэм, но стоит ничуть не меньше. Джокеру теперь не нужно было ждать, пока Брюс ляжет в постель первым, устраиваться подальше на краешек и не действовать ему на нервы, потому что кровать Уэйна отныне принадлежала Его Высочеству. Брюс, разумеется, не давал ему никакого разрешения — просто так само получилось. Джокер всегда залезал под одеяло первым, не разрешал Брюсу есть в постели без него. Кроме того, когда они с Бэтменом ругались, Джокер, как обиженная жена, прогонял его спать в другую комнату. А разъяренный Брюс хватал свою подушку — и... уходил на диван.       В общем, между ними была любовь и гармония — все, что полагается двум врагам.