Сыграть себя

Режиссер был мрачным мужчиной лет за сорок. Выглядел он так, будто не спал по меньшей мере две ночи, а не мылся так и вовсе неделю. Вдобавок ко всему режиссер бродил по съемочной площадке в произвольном порядке, будто заблудился или не мог решить, куда лучше пойти в первую очередь, бурчал себе что-то под нос и таскался с пластиковым стаканчиком. В стаканчике плескалась буроватая жижа, которую можно было принять за кофе. При ближайшем рассмотрении от кофе там был только запах. Режиссер глушил жижу литрами, картавил и бурно жестикулировал, расплескивая «кофе». — С ним всегда такое? — поинтересовался Макото у хорошенькой девушки, которая предпринимала попытки бороться с кольчугой. Кольчуга, вестимо, бутафорская, сползала, съезжала и вообще явно была велика. Девушка подняла на Макото растерянный взгляд. Кажется, она не вполне поняла, что именно он имел в виду. — С режиссером, — охотно пояснил Макото. Общение с Йоджи научило его говорить с самыми застенчивыми. — Что? Ой… — девушка уронила пояс, прилагавшийся к кольчуге, который все никак не могла закрепить на собственной талии. — Давай помогу, — вздохнув, предложил Макото. Йоджи, по обыкновению наблюдавший картину «Макото общается» с приличного расстояния, только головой покачал. — Сп-спасибо, — девушка попятилась от Макото и неожиданно уверенно улыбнулась. — Я справлюсь. — Не ладится у меня с ними, — горько пожаловался Макото, подойдя к Йоджи и наблюдая за резво удалявшейся незнакомкой. — И роли вроде неплохие… а поклонниц нет и нет. — Они есть, — возразил Йоджи. — Просто тебе мало. — Мне всегда мало, — подтвердил Макото. — Интересно, тут где-то можно разжиться хот-догом? Йоджи кашлянул. Макото покосился на него с некоторым недоумением, потом понятливо кивнул: — Ах, да. Для тебя же это впервые. Прозвучала данная фраза двусмысленно. Но правду не скроешь: Йоджи действительно в первый раз получил роль в сериале. И сразу — главную. «На мелочи не размениваешься», — сказал Макото, когда узнал, со смесью уважения и дружеской зависти. Их с Йоджи дружба вообще была очень странной. Начать хотя бы с того, что Йоджи ни с кем больше не дружил и даже от девушек шарахался, а знакомые самого Макото, если всех собрать, могли заселить целый мегаполис. Но Макото легко забывал о людях, с которыми общался, и, как ни странно, мучился от того, что его не понимают. Потому с легкостью бросался в новые сиюминутные отношения, как в омут — с головой. А после приходил Йоджи, серьезный, замкнутый и надежный, брал Макото за шкирку и вытаскивал из очередного депресняка. Или какой-нибудь другой неприятности. Постоянные знакомства Макото ограничивались сферой, в которой он вращался лет с девятнадцати и даже успел приобрести определенную известность. Все начиналось с исторических дорам, в которых Макото играл эпизодические роли, потом дело дошло до китайских фильмов, в которых актеры эффектно «летают»; в паре из них Макото сыграл плохишей второго плана и оказался неожиданно хорош в этом амплуа. После этого ни один отечественный фэнтези-сериал без его участия не обходился. Правда, роли правильных парней или главных злодеев Макото традиционно не доставались, а фэнтези-сериалов было меньше, чем ему бы хотелось. И поклонницы, по традиции, обходили несчастного актера стороной. Легко общаясь с людьми, Макото абсолютно не ценил эту свою способность и свои связи с людьми не ценил тоже. Поэтому Йоджи даже радовался, что Макото не знает о своем фан-клубе в Сети. А то как пить дать этот самый фан-клуб распугал бы. Тем более что фанатки Макото предпочитали писать фанфики с его участием… или с участием его героев, каждому из которых в пределах текста в пару полагался другой герой. Йоджи знал об этом гораздо больше самого Макото и был вполне доволен тем, что Макото этого не знает. У него бы наверняка волосы дыбом встали. Большинство людей, пообщавшись с Макото в течение какого-то времени, после начинали его избегать. Йоджи, с которым Макото познакомился на курсах актерского мастерства, стал исключением из правил. Его что-то притягивало к крашеному шумному парню — возможно, то, что Макото был полной ему противоположностью. Он пер вперед, не особенно считаясь с тем, что у него что-то не получается, а что-то получается плохо; большую часть времени Макото пребывал в прекрасном расположении духа. Зато и депрессии у него были ужасающие. И, что главное, на пустом месте, с непременными суицидальными порывами. Йоджи был не таким. У Йоджи все всегда было плохо, поэтому со временем он смирился и привык не ждать от жизни ничего хорошего. Любая мелочь при таком подходе воспринималась настоящим подарком судьбы и давала силы идти дальше. Йоджи не мог руководствоваться только собственными желаниями, как Макото; он никогда не был свободен, всегда оглядывался на общественное мнение, на других людей. Но, находясь в постоянном негативе, Йоджи много легче переживал неудачи и стрессовые ситуации. Он был к ним готов и справлялся с ними много лучше, чем Макото. Он был надежным. Поэтому со временем Макото стал повсюду таскать Йоджи за собой, не так уж редко оставляя друга в стороне ради общения с новыми знакомыми. Впрочем, Макото всегда возвращался; да и Йоджи это его «общение» было на руку — сам он совершенно не умел налаживать контакты с людьми. Макото делал это за него. Йоджи же, как ни странно, принимал важные решения за них обоих. Они были нужны друг другу; при этом всякий раз получалось так, что, оказавшись в нужное время рядом с Макото, Йоджи получал что-то для себя. Что-то более значимое, чем то, что получал Макото. Макото уговорил Йоджи пойти на пробы, потому что жутко переживал. Он был хорошим актером с немаленьким опытом, но перед пробами на него всегда накатывало. Иногда он в прямом смысле принимался биться головой о стену, твердя о собственной бездарности. Переубедить его было практически невозможно, хотя Йоджи всякий раз честно пытался. Обычно Макото уходил на пробы в совершенно подавленном состоянии, а возвращался всегда безгранично счастливым — вне зависимости от того, доставалась ли ему роль. Пробы были для Макото самым страшным испытанием. В то памятное утро Макото крутило так, что Йоджи поддался на уговоры и пошел на пробы вместе с товарищем. Он ничего не ожидал: его потолком были спектакли в старшей школе, которые он, как преподаватель классической литературы, иногда организовывал. Актерские курсы не смогли преодолеть его природную застенчивость. А как играть, если постоянно зажат? Это Макото мог играть. Он играл по жизни. Йоджи для этого всегда был слишком серьезным. После тех курсов он окончательно убедился, что таланта в актерском деле у него нет и ничего ему не светит. Хотя интереса к игре не потерял. Школьные спектакли были неплохой сублимацией. Молодой учитель, ненамного старше учеников, он сам был как они на сцене. Ученики у Йоджи, кстати, всегда были замечательные. Он не понимал, почему на них так жалуются другие учителя, и с ужасом вспоминал собственную школу. Хотя там он едва ли что мог вспомнить — слишком много болел. — Вот этот монолог, — невнимательно сказала женщина с помятым лицом, когда пришел черед Йоджи проходить пробы. — Читайте. Женщина была иностранкой и говорила с заметным акцентом. Йоджи она и взглядом не удостоила — «бизнес, и ничего больше». Йоджи понял, что слушать его, скорее всего, не будут, и окончательно расслабился. Просто экспромт. Ничего особенного. И усилий прикладывать не нужно. — Ложь, — прочитал Йоджи первое слово в предложенном тексте. А потом для него что-то изменилось. — …Повсюду — ложь. Ни капли истины. Каждый — в своей западне. Так происходит и в Подземном Королевстве, и на поверхности — в Эрреме, Златолиственном Лесу, везде. Иллюзии, за которые мы отчаянно цепляемся — грош им цена. Как и нам. В Мирах нет ничего, чем стоило бы дорожить. Пустота. Притворство. Рабство. Что лучше? Смерть. Альтернативы не существует. Нет. Можно не умирать, но — нести смерть, быть занесенным и падающим вниз клинком, милосердым ангелом скорби. В глазах труса и ангел может выглядеть демоном; в смерти — высший покой, но лишь ее носитель имеет право этот покой даровать. Носитель... Силы Инферно. 　　　 Уничтожить Миры. Они прогнили насквозь. Не должны существовать. Будут ли новые — неважно. Главное — уничтожить эти, старые. Они порочны. Вырвать порок с корнем. Дальше — тишина. 　　　 Дай мне руку. Еще шаг, и я не смогу остановиться; услышь меня. Останься здесь. Прошу. Кто из нас кого удерживает на краю? 　　　 Меч, кольцо, рука — тебе не остановить меня, мне не помешать твоему падению. Я ненавижу эти Миры, в которых ты не стала моим настоящим. Я ненавижу себя. Умереть? Не раньше, чем разрушу ненавистные Миры. 　　　 Слишком много боли. Несправедливости. Все паразитируют друг на друге. Ни просвета, а на солнце — кровавые пятна. Победа? Как бы не так. Поражение. На этот раз — окончательное. +++ — …Потому что ты — дезертир. Услышав эту фразу, Йоджи вздрогнул. Женщина с помятым лицом смотрела на него горящими глазами. Кажется, она только что процитировала фразу, которая полагалась в ответ на прочитанную им пафосную речь. Впрочем, пока Йоджи читал его, монолог совсем не казался ему пафосным. — Этого монолога нет в тексте сценария, — сказала женщина в ответ на его непонимающий взгляд. — Он взят из книги. И вы… совершенно такой. Она улыбнулась, немного смущенно. Йоджи моргнул, а потом пришел режиссер. В тот день он выглядел чуть лучше, чем на съемочной площадке, и не таскался с кофе. Может, потому незнакомая женщина без опаски рванула к нему, указывая на Йоджи и восхищенно что-то тараторя, кажется, на английском. Режиссер, о чьем высоком звании Йоджи тогда не знал, несколько раз моргнул, как снулая рыба, а потом уставился на Йоджи с неприкрытым сомнением. Это сомнение Йоджи очень не понравилось. Его мучили еще час, может, дальше больше. Чтения текста с бумажки оказалось недостаточно. Пришлось вспомнить уроки физкультуры, на которых Йоджи спасался только за счет прирожденной гибкости, продемонстрировать шпагат и пару замысловатых трюков, исполнения которых от него потребовали. Женщина с помятым лицом раскраснелась, став неожиданно симпатичной, и только что не прыгала на месте, режиссер морщился так, будто у него болел зуб. — Этот слабак нам и половины серий не отыграет, Жанна, — сказал он на английском, так медленно и старательно, что Йоджи понял все до последнего слова. — А внешность у него запоминающаяся. Ты ж из-за внешности на него запала? Так вот, все равно, что там в книге. Он не вытянет нужные сцены. Он не профессионал. А замену ему найти будет трудно. Пару серий вытянет, зрители к нему привыкнут, что потом делать будем? Нет, он не подходит. Тем более практики у него никакой… — Ну так позовите Зенью, — надулась женщина. Теперь она тоже говорила медленнее, и Йоджи где понял, а где угадал смысл ее слов. — Послушаем диалог. Я тебе говорю — ему даже играть ничего не нужно. Он… совершенно такой! — последние слова она произнесла специально для Йоджи, на его родном языке, и стрельнула глазами в его сторону. Йоджи почувствовал себя куском глины, к которому присматриваются, решая, что бы из него такое вылепить. Не самое приятное ощущение. — Бриллиант, выращенный в домашних условиях… В итоге режиссер все-таки позвал Зенью — того самого, Окинагу, актера, который прославился за счет ролей отрицательных персонажей. Зенью, в отличие от Макото, любили все, оптом и в розницу. Сам Зенья любил свою игуану, с которой иногда даже на съемки заявлялся; еще он любил нарушать всевозможные правила. Впрочем, тут на него находилась управа. Макото, пересекавшийся с Зеньей в паре сериалов, с неприкрытым злорадством рассказывал о старом, но крепком слуге семьи Окинага, который однажды после сцены, которую Зенья закатил на съемочной площадке, приехал только для того, чтобы схватить своего господина за ухо. И как следует это самое ухо вывернуть. После этого Зенья стал прямо-таки шелковым. С ленцой ввалившись в кабинет, Зенья в первую очередь обругал платье иностранки, помятое лишь чуть меньше, чем ее лицо. Женщина в ответ лучезарно улыбнулась и повторила свое предложение насчет диалога. Зенья посмотрел на Йоджи. Йоджи посмотрел на Зенью. — С этим? — в голосе Зеньи послышалось уже знакомое Йоджи сомнение. — Именно, Зенья-душка, — пропела иностранка. — Иначе мы лишим тебя гонорара. — В поисках поддержки она посмотрела на режиссера: — Правда, золотце? Англицизмы в ее словах, все эти «душки» и «золотца», ужасающе резали слух. — Как скажете, Жанна-сан, — Йоджи показалось, что на Зенью подействовала не угроза насчет гонорара, — в деньгах этот тип вряд ли нуждался — а именно обращение «Жанны-сан». Кажется, психованная иностранка была близка ему по духу. Режиссер выразительно покрутил у виска. Жанна показала ему кулак. Зенья всех этих телодвижений не видел. Он сосредоточился на протянутых ему распечатках. — На, — одна из распечаток была вручена Йоджи. — Ты — А, я — Б. Начинай. — Уходите, — прочитал Йоджи. Моргнул; его охватило странное, почти забытое ощущение. В детстве бывало так: какой-то текст мог захватить с головой, и жизнь Йоджи умещалась где-то там, между строчек; жизнь была менее настоящей, чем то, о чем он читал. Потом он потерял это чувство. Может, просто повзрослел. А может, слишком много книг прочитал; чем больше их было в его жизни, тем сильнее они казались похожими одна на другую и, в конечном итоге, из дверей в новые миры, которые можно открыть, лишь заглянув под обложку, превратились сначала в способ развлечься, а после и вовсе в досадную обузу. А теперь прошлое вернулось; Йоджи не мог сопротивляться. Он воочию увидел себя стоящим напротив вооруженного отряда; у него было, что защищать, было, зачем уходить, а они пытались задержать его. «Они» — отряд, во главе которого стоял Зенья. — Убеди нас уйти, — в голосе Зеньи слышалась неприкрытая издевка. — Предложи нам что-нибудь более ценное, чем возможность собственноручно тебя прикончить. — У меня есть, что предложить вам — ваши жизни! Йоджи понял, что вправе говорить так. Он больше не был школьным учителем литературы; он мог постоять за себя и тех, кто был ему дорог. Он не был соломинкой, которую швыряли туда-сюда прихотливые волны; он был кораблем и его капитаном, и сам прокладывал собственный курс. Да, на пути у него стоял вооруженный отряд, но у него было, что им противопоставить. Он и вправду мог убить их. Они не понимали. Они все еще принимали его за соломинку — Зенья в том числе. — Ты не властен даже над собственной жизнью, — Зенья насмехался. — Ты не меч, а рана. — И рана, и меч, — возразил Йоджи, — и палач, и тот, с кого он снимает кожу. Я побывал по обе стороны. И неважно, над чем я властен, важно, над чем не властен ты. Ему не хватало контекста, чтобы понять собственные слова. Зенья рассмеялся. — Тогда умри, — Йоджи удовлетворенно кивнул. Он получил ответ на свой вопрос. И теперь было неважно, понимает он или нет; на пути у него стоял отряд, возглавляемый Зеньей. Договориться с ними мирным путем было невозможно. Оставалось только уничтожить их; когда он понял это, стало легко-легко. Последние сомнения приказали долго жить. — У отступника не хватит сил убить меня, — презрительно бросил Зенья. Йоджи почти воочию увидел, как наносит удар, помеченный в тексте ремаркой. Холодное оружие, в ремарке значилось — меч; Зенье полагалось выпучить глаза, а потом медленно упасть на колени. Уже после того, как Йоджи вырвал бы лезвие из его плоти. — Отступники всегда сильнее, — сказал Йоджи. А потом опустил распечатку — точно так же, как его герой, должно быть, опустил оружие. Нет. Напротив того героя оставался целый отряд, пусть и лишившийся предводителя. Он должен был сражаться; а Йоджи дочитал до конца. Он не знал, что ему делать дальше. — Вот! Я говорила! — Жанна вскочила из-за стола и хлопнула по нему ладонями. Режиссер опасливо на нее покосился. Зенья улыбнулся — кажется, иностранка его забавляла. — Он подходит. — Посмотрим, — уклончиво ответил режиссер и бросил на Йоджи беглый взгляд. Йоджи показалось, что на этот раз в его глазах меньше сомнения. — …Тебя прослушивала сама Жанна Верес! — потом с восхищением говорил Макото. Йоджи не вполне понимал его восторг. — Ты разве не знаешь? Она — автор «Инферно», книги, по которой ставят сериал! — Его и назовут так же жутко? — пробормотал Йоджи. — Сериал. — Название пока под вопросом, но вроде нет. «На черно-белой доске», если я не ошибаюсь. Наиболее вероятный вариант. А ты крут! Сама автор утвердила тебя на главную роль, — Макото посмотрел на Йоджи с неприкрытой завистью. — Будем с тобой соперниками. Это по сценарию, — торопливо уточнил он. Йоджи подумал о том, что вдобавок ко сценарию ему придется читать еще и книгу, и покачал головой. Эта книга его пугала. Какой бы ни была его реальность, он ценил ее и ни на что не променял бы. Роль, предложенная ему Жанной Верес, предполагала отказ от реальности. Хотя бы потому, что, исполняя ее, Йоджи совершенно забыл о своей зажатости. Так, будто был не робким парнем, проболевшим половину сознательной жизни и привыкшим огребать все возможные шишки, а и вправду человеком, способным решать за себя. Несмотря на эти самые шишки. Опасная иллюзия. Так недолго зазнаться и начать мнить себя неведомо кем. Йоджи читал о таких «забывающихся». Они частенько попадали в психбольницы после попытки доказать собственную исключительность в людных местах. Иногда подобные «попытки» заканчивались смертью невинных людей. Если точно знаешь, что сможешь убить тех, кто стоит напротив, что мешает тебе счесть вражеским отрядом обычных обывателей? Реальность обманчива. Именно потому за нее нужно держаться, не позволять себе из нее выпасть… Не позволять… Йоджи не хотел вспоминать, что именно заставило его прийти к подобной мысли. Он и хотел бы отказаться от роли, но точно знал: Макото не позволит. Была и еще одна причина, по которой Йоджи не мог отказаться. Он поверил в то, что читал на пробах. Возможно, больше, чем в собственную жизнь. Он загорелся чужими словами, жил в них, через них проявлял себя; и не чувствовал в этом трагедии. Ему это нравилось так, как давно ничего не нравилось. Он не испытывал потребности раскрываться; он мог быть просто собой. +++ — Она любовница режиссера? — спросил Йоджи, имея в виду Жанну Верес. — Жена, — отозвался Макото. — И сериал захотела именно у нас снимать. — Разве авторы книг в этом вопросе что-то решают? — Ну, — Макото пожал плечами, — у нее много спонсоров. И сага об Инферно популярная… — Ты читал? — уточнил Йоджи. — Спрашиваешь! — возмутился Макото. Он был страстным поклонником фэнтези и ухитрился перечитать практически все, что касалось данной темы. — Я даже сразу себе присмотрел персонажа… Но он, похоже, только во втором сезоне появится. А мне и в первый попасть хотелось. Йоджи посмотрел на него несколько растерянно. Он лихорадочно размышлял, как совместить работу в школе с предполагаемым графиком съемок. Первое прибытие на съемочную площадку было сопряжено с предварительным умеренным стрессом: Йоджи пришлось отказаться от нескольких уроков, за что его полчаса отчитывала седеющая директриса. К фэнтези она относилась еще хуже Йоджи и говорила о «честном труде», предаваться которому всяко лучше, чем скакать под прицелом камер с бутафорским мечом. С двумя мечами. Йоджи был вынужден вспомнить об этом, когда после неловкой девушки они с Макото встретили костюмера неопределенного пола. У костюмера было несколько помощников. Один из них специализировался на оружии. Бутафорским оружие не казалось, что пугало. Йоджи совершенно не представлял, как им размахивать. Макото, конечно, давал ему импровизированные уроки. Но любительские упражнения — это одно, а любительские упражнения перед камерой — совсем другое. Йоджи до сих пор не представлял, что у него может быть общего с главным героем сериала. Судя по сценарию первых серий (до книги Йоджи так и не добрался — слишком много на себя взвалил в последнее время… впрочем, восторженные рассказы Макото незнание книжного материала в некотором роде искупали), главный герой не просто был решительным человеком. Он вдобавок выделялся из общей толпы за счет своей особенности-гениальности и еще по ряду примет, обычно присущих каждому герою. Например, у него было прошлое, в котором присутствовало несколько трупов, в живом состоянии бывших его родителями, настоящее, в котором героя вполне успешно воспитывали люди, убившие его семью, и крайне туманное будущее. Туманное оно было не только у героя, но и у его ближайшего окружения, то есть всех «бойцов Господина», проживающих в подземном Городе и время от времени совершающих набеги на поверхность. И вот, когда герой достиг совершеннолетия, с ним начала происходить целая куча всего. Во-первых, он встретил девушку-рабыню по имени Юрико, которую сдуру взялся защищать. Ничем хорошим это не закончилось, потому что у молодого и талантливого героя врагов в подземном Городе было больше, чем друзей, а с девушкой им враждовать было проще, чем с ним. Во-вторых, после обучения, которое герой получил от одной из самых жестоких женщин-бойцов, Эрики (Эрика в свое время подобрала его в пылающем замке, рядом с трупами его родителей, и воспитала с непременным применением пыток — это входило в курс обучения, а заодно и повышало рейтинг сериала), главный герой получил нового наставника. К совершеннолетию. В-третьих, накануне с представлением героя загадочному Господину, проживавшему в крепости на окраине подземного Города, этот самый герой прилично подрался с врагами, покусившимися на Юрико, а сие в Городе было запрещено. Йоджи подозревал, что в следующих сериях героя накроют с концами, и на этом все закончится. Особенно если бюджет сериала свернут. Его успех до сих пор оставался под большим вопросом. Роль врагов главного героя удачно распределилась между Зеньей (первый план) и Макото (второй). Роль Эрики досталась той самой неловкой девушке, которую они встретили на съемочной площадке. «Юрико» вообще Йоджи ничем не запомнилась, кроме слишком большого и яркого рта. Казалось, он существует отдельно от актрисы и прямо-таки плывет в пространстве, как улыбка Чеширского кота. А на роль наставника главного героя был приглашен Широнума Тецуо, кумир молодежи, актер, популярный даже в большей мере, чем Окинага Зенья. Зеньи, кстати, на площадке не было. Сегодня они снимали сцены без его участия. Режиссер, посекундно шмыгающий носом, в конце концов умудрился создать некое подобие организованной деятельности и даже рассказать всем, кто где должен стоять во время какой сцены и как себя вести. С тем, чтобы «вести», у Йоджи получалось без проблем. Если во время проб он еще оставался привязанным к реальности, потому что не знал контекста, то теперь окончательно оторвался от привычных ему реалий. Он и правда был героем, живущим в подземном Городе, как и герой был им. Разница между ними в какой-то момент благополучно исчезла, грань стерлась, и сценарий ожил: на съемочной площадке, под скептическое молчание режиссера. +++ *** «Должно мстить за друзей, а не плакать бесплодно. Но, если собрался мстить — приготовь две могилы». Что такое друзья, Йоджи не знал. Как и то, что такое слезы. Эрика помогла ему забыть. Обо всем. Даже о боли. Потому что он хотел забыть — сильнее всего на свете. Потому что он был слаб. Его слабость была его силой — он выжил только потому, что забыл. Сомнения ушли, уступив место желанию жить; ни один из бойцов Господина не подвергался пыткам, которые Эрика применила к Йоджи. Множество учеников умерло и сошло с ума, не выдержав и десятой части. Йоджи — выжил, познав artem oblivionalem, искусство забвения; и — разучившись чувствовать боль. 　　　 Боль — предупреждение; лишенный ее — не жилец. Наслаждение — как боль; словно чудо. Темное, чужое — теперь оно стало частью Йоджи. Тем, что поддерживало его существование — как и существование бойцов Господина. 　　　 Это чудо было неразрывно связано с самим божественным Господином, которому возносили молитвы обитатели Подземного Королевства — все как один. ...Да воцарится Господин над Мирами и Уровнями! Да поможем мы делу Мрака! Да прольется на сухую землю животворящая кровь!.. Подземное Королевство; Город Господина — непризнанная столица. Бесчисленные туннели и пещеры, пронизавшие землю под солнечными территориями поверхности; свет — для всех, кто живет под небом. Для тех, кто томится во тьме — безумие одиночества; так рождаются бойцы Господина. Не отдельно взятые личности — оружие вороненой стали в руках подземного властителя, чья власть берет начало на обратной стороне дня. Совершенное оружие, созданное при помощи обучения и изменения. Каждый день — новое зелье, выданное от имени Господина. Подарок Господина; постепенная мутация. Улучшение боевых характеристик; укрепление костных и мышечных тканей. Людям — и не снилось, даже в кошмарах. Люди — личности. Не могут быть единым оружием. Не находят в себе сил пожертвовать одним ради спасения многих; боятся. 　　　 А бойцам Господина бояться нечего. Были созданы для того, чтобы лучше послужить своему повелителю; разве есть цель выше? Изменение с помощью зелий; уже — не люди. Мутанты, не способные дать потомство, но не лишенные определенного рода потребностей; нет волос на лице и теле — побочный эффект изменения. Брови, ресницы, заплетенная в косу или иным образом убранная грива густых, длинных прядей — вот и все; как женщины, так и мужчины — стерильны. Рабы — тоже; кто позволит плодиться презренным? 　　　 Вместо способности к деторождению — изменение, единое для всех обитателей Подземного Королевства, которые когда-то были людьми. Как результат — если не абсолютное бессмертие, то долгая, очень долгая жизнь. Бойцы Господина не старели с годами, хотя могли умереть от неприятельской руки — правда, убить их было делом непростым. Другое дело — рабы, также не стареющие; каждую ночь они умирали от рук бойцов. 　　　 Потому что, в отличие от воинства Подземного Королевства, не прошли обучение. — В этот день я научу тебя новому, — как-то сказала Эрика. Привела Йоджи в пыточный застенок, где он когда-то стал тем, кем был сейчас. Приготовился к возвращению подзабытой боли; вместо этого увидел наставницу перед собой — на столе. Взглядом указала на зажимы; двигаясь как заведенный, закрепил их на ее запястьях и щиколотках. — Ты понял, — сказала Эрика. — Я учила тебя. Покажи, как усвоил науку. На мне. Другие воспитанники обучались на рабах, но Эрика никогда не испытывала желания портить имущество своего Господина. И смерти от рук Йоджи не боялась. Не в его силах было убить ее, они оба это знали. Потому Йоджи повиновался; как Эрика, не знал жалости. Он был тем, кем должен был быть; едва не забыл свое настоящее имя. Помнил только то, что было нужно Господину от идеального бойца. То, что узнал от Эрики. Кроме искусства причинять боль — ментальные умения; способность защищать свой разум от посторонних вторжений и вражеских заклинаний — подчиняющих, ослабляющих, обездвиживающих. Возможность мысленно общаться с другими бойцами и читать мысли ментально не защищенных особей со слабой силой воли. Еще — теория магии, методика деактивации стандартных чар; приготовление чародейских эликсиров, принцип их действия, технологии нейтрализации; общие знания по стратегии и тактике. И, разумеется, боевые искусства. Их знание позволяет убивать. Боль, которую не чувствовала Эрика, но которую испытывало ее тело, уязвила Йоджи сильнее собственной боли; крики наставницы сломали его окончательно. Уничтожили. Утвердили на пути бойца Господина. С тех пор он не пытал — никогда. Никого. Ранил. Убивал. Но пытать — не мог. 　　　 Этого от него и не требовалось. Эрика хотела, чтобы он побеждал. Судьба побежденных была ей безразлична. «Я стал бы бойцом Господина даже без элементов обучения. Это — моя суть; остальное — детали. Возможно, Подземное Королевство — мой сон. Я потерял свою реальность. Не помню, когда и как. Не желаю вспоминать. Если это сон — пусть длится вечно. Я буду убивать. Побеждать. До тех пор, пока не останусь в одиночестве смерти. Победитель остается один. Но с чего я взял, что смогу победить?» Оцепеневший, как лед, лишенный и ощущений, и воспоминаний; не в силах вынести страданий этого Мира, он овладел способностью не-жить-в-этом-Мире и одновременно в нем жить. Молчал. Не видел надобности тратить слова попусту. Silentium post clamores, молчание после криков; и только боль может достигнуть — не души, так тела. Только боль… +++ *** В первом эпизоде Йоджи выпало играть в паре с «Эрикой». Все было очень просто: ее героиня собиралась «закончить» обучение главного героя, предложив ему себя пытать. Героиня была непростая. Йоджи искренне порадовался, что он — не девушка и не должен играть такую сложную роль. Он и без того не понимал, каким образом справляется. Там, где другие актеры брали техникой и опытом, он просто «включался». Он воспринимал своего героя собой; это было упоительно и в то же время вызывало страх. Актриса-«Эрика», кстати, тоже справлялась прекрасно. В жизни неловкая похлеще самого Йоджи и так и норовящая что-либо уронить, под прицелом камер она совершенно преобразилась. Йоджи и впрямь увидел в ней Эрику, прекрасную, сумасшедшую и жестокую. Дальше все прошло как по маслу, тем более реплик в этой сцене ему не полагалось. Две короткие фразы принадлежали «Эрике»; а еще ей, наконец, подыскали кольчугу, более подходящую по размеру, и перед тем, как лечь на «пыточный стол», «Эрика» крайне эффектно эту кольчугу сняла. Йоджи подозревал, что в финальной версии серии-пилота данный эпизод не покажут, ограничившись моментом с эффектным падением кольчуги, без «Эрики» в кадре. Одно дело — женщина, которая заставляет ее пытать, и совсем другое — женщина, которая для этого с готовностью раздевается. После того, как они чуть ли не с первого раза сняли эту достаточно простую сцену, Макото утащил Йоджи знакомиться с отысканными все же хот-догами. Это знакомство казалось ему пока наиболее полезным. — С первым крещением, — поздравил Макото, уплетая за обе щеки. — Классно вы с той крошкой смотрелись, кстати. «Крошка». Йоджи поморщился. Определенно, он терпеть не мог англицизмы. — Мне даже показалось на какой-то момент, что вы очень похожи, — жуя, сообщил Макото. — Ты и эта девушка. Одинаково застенчивые в жизни, одинаково сумасшедшие на сцене… Ученик и учитель, нечего сказать. Йоджи неопределенно пожал плечами. Едва ли будущим зрителям они покажутся похожими — на него гримеры нацепили длинный черный парик, в случае с «Эрикой» обошлись блондинистым. «Джентльмены» предпочитают блондинок, а как же. Нелишняя предосторожность — среди потенциальных зрителей будет немало иностранцев… — Вообще, тебе везет с девушками, — Макото вздохнул. — Вот, и следующая сцена тоже… хорошо быть главным героем. Йоджи заглянул в сценарий, чтобы освежить память; в следующей сцене ему полагалось говорить. Впрочем, он и так не думал, что забудет. *** — Здравствуй, Юрико. — Спокойный, негромкий голос. Легкий наклон головы — приветствие. Ни тени чувств. Не Знающий Милосердия — 　　　 (кто он такой? странник по профессии, бродяга по призванию, меч небес, разящий ветер — кто ты? зачем пришел ко мне? я не знаю тебя, не хочу знать, разве не видишь — я не такая, как ты!) так Йоджи называли здесь, в Подземном Королевстве, которое стало для Юрико второй родиной. Юрико ни разу не видела, чтобы этот боец, к которому она с первой встречи не могла остаться равнодушной, давал волю чувствам. Он всегда оставался в стороне. В Подземном Королевстве все за что-то боролись, к чему-то стремились. В том числе и Юрико; она хотела жить. Неважно, как. Неважно, жить или... 　　　 К чему стремился Йоджи? Юрико не знала. Казался сторонним наблюдателем. Не был ни в чем заинтересован, потому что... знал финал? «Не хочу больше тебя видеть. Заставляешь задумываться о недозволенном. Освобождаешь меня — но я не желаю твоей свободы. Уходи. Если уйдешь — я последую за тобой. До самой Ямы Смерти». 　　　 Связывал молчанием, заманивал обещанием покоя. Был Смертью с темными крыльями. Смерть освобождает от жизни каждого; как ни цепляйся за свое настоящее — все тщетно. Прах на протянутых руках — «пойдем со мной, Юрико»; подсознательно она ждала этого приглашения. С самого начала. 　　　 «Но, если ты освободишь меня... я стану не нужна. В большей мере, чем сейчас. Ты наиболее талантлив среди молодых бойцов. Тебе суждено править. Пусть это будешь уже не ты — но был ли когда-то собой? Ты играл себя. 　　　 Сыграть того, кем не являешься, невозможно. 　　　 Или… я не знаю». 　　　 Вечно юная древность, осыпающаяся, будто лепестки увядшего цветка. Абсолютная бесчувственность. Временами — немая властность. И — жестокость, более утонченная, чем у всех них. — Это ты, — сказала рабыня. Скользнула взглядом по свежей царапине поперек его щеки — обычное дело, иногда Йоджи приходил к Юрико с кровоточащими ранами. Лежал, бессмысленно глядя в потолок; пустые глаза, и давит молчание. Оставлял свою кровь на простынях, на одежде Юрико; никогда не позволял перевязывать себя. Когда было совсем худо — накладывал повязки сам. Один раз Юрико показалось, что Йоджи умирает. Тогда стояла у его изголовья на коленях; потом сама себя не узнавала. Умри он — все стало бы проще, вернулось на свои места. Зачем было просить за него позабытых богов? Не умер. Когда настал день и магическое освещение на улицах стало ярче, Йоджи, шатаясь, поднялся. Помимо демонов призрачных его терзал еще один, вполне конкретный и, вопреки своему прозвищу, не признающий юбок. Йоджи редко получал раны в тренировочных боях, но раз за разом отдавал себя красивой как пустыня женщине — и терял все, снова и снова. Заменяла ему его собственное, пока неокрепшее безумие; изредка ослабляла невидимую петлю, которая охватывала его шею — чтобы с наступлением нового дня затянуть туже. 　　　 А он будто не чувствовал боли; подставлял себя под удар намеренно. Тогда, на грани двух миров, оттолкнул Юрико и ушел, держась за воздух перед собой, будто и впрямь натянулась веревка, охватившая шею. Не смогла его остановить; опираясь на стену, с трудом дышала. Несколько дней искала себя прежнюю — а потом он вернулся. С последней их встречи не смыкал глаз — Юрико поняла по первому взгляду. Захотела спрятаться; не отпустил. Укрыл ей плечи теплой шалью, вложил в руки холодное зеркало; не подарки — оковы. Не хотела думать, где взял. Не хотела думать о его новых ранах, о том, что все начнется сначала, он снова будет умирать — и опять отойдет от последнего края… Она никогда не могла — и уже не пыталась — его понять. Ему не было до нее дела. Зачем он спас ее? Она не интересовала его как рабыня, как женщина, если только не считать функции «отражение». Вот, что его в ней привлекало — она его отражала. С ней он, униженный и унижаемый, не знающий о своей силе, мог увидеть себя; мог быть благородным. Долго это не продолжилось бы. Йоджи был слишком похож на Эрику. А у той не осталось привязанностей. О ней ходили разные слухи. Говорили, что Господин для очередного воплощения избрал тело ее ребенка. После этого Эрика утратила разум и всю себя посвятила служению; каждый боец должен был воспитывать себе замену. За тысячи лет, проведенные в подземелье, Эрика не воспитала ни одного. Все ее ученики умирали в мучениях; Йоджи стал исключением. Йоджи был слишком похож на нее. Нет, «похож» — не то слово. Если бы Йоджи был женщиной — это была бы Эрика. Если бы Эрика была мужчиной — это был бы Йоджи. В остальном схожести между ними не наблюдалось. — Что-то ты рано, — Юрико посторонилась, пропуская незваного, но предвиденного гостя в отведенную ей комнату. До нее это жилище занимала другая рабыня. А еще раньше... 　　　 Юрико предпочитала не задумываться о том, что случилось с ее многочисленными предшественницами. Всех обитателей Города Господина, кого-то раньше, кого-то позже, ждал один финал. Яма Смерти. Как вскрытый городской пищевод. 　　　 Юрико жила в Городе необычайно долго. Не лучшая. Не самая выносливая. Думала только о том, как пережить следующую ночь — пока не встретила того, кто столь часто видел свою Смерть, что сам стал Смертью. 　　　 Как удар молнии, будто упавшая в сердце звезда; когда Юрико впервые увидела Йоджи — она пропала. 　　　 Не знала, почему осталась в живых. Не помнила, как привела его в комнату, куда другие входили без приглашенья, по праву бойцов. 　　　 Он оттолкнул ее. Он не понял, чего она хочет. Ему не было дела до ее желаний; она должна была понять. +++ Тем не менее, он продолжал приходить, а она никогда не могла прогнать его. Она ждала, когда все изменится, когда он покажет себя таким же, как все — или убьет ее. Она не знала, что лучше. 　　　 Это — Подземное Королевство. Почти Бездна. Здесь что угодно будет запятнано. Обратится против. — У тебя два часа. Потом — уходи, — он вошел; она закрыла дверь — на оба засова. Руки плохо слушались ее; тело казалось непривычно тяжелым, и темнело в глазах. «Сделай то, зачем пришел. А потом — возвращайся в старый, пустой дом, пропахший дезинфекцией и замытыми тайнами пары убийц; дом, слишком большой для вас двоих… Даже такие, как ты, должны отдыхать». Ни разу не видела его спящим. Будто не нуждался во сне — даже чутком, поверхностном, неспокойном, которым засыпали другие бойцы. Тогда, на краю жизни, держал глаза открытыми, а она все боялась — вдруг умрет… Осторожно отвела от двери правую руку. Мертвенно побледнела, до скрипа стиснув зубы — потому что Йоджи сжал ее правое запястье. 　　　 Слишком сильно. Слишком близко. «Не хочу быть. Рядом с тобой — всегда боль. Ты сам — страдание. Но если тебя нет — меня нет тоже. 　　　 Пусть уничтожишь. Пусть — освободишь. Разомкнешь порочный круг. Вырвешь мне глаза — лишь бы не видеть тебя. Снимешь мою кожу — чтобы не чувствовала твоих прикосновений. Заберешь все мои чувства. Кроме слуха — чтобы могла слушать тишину, пока не надоест. Кроме обоняния — чтобы чувствовать запах ветра и земли... Среди грязи, пыли, крови, праха, пота, пепла, обжигающей ненависти, холодного металла, высохших слез и безжизненных камней — почему?» Йоджи рванул вверх рукав платья Юрико. Облачение рабыни — короткое, сильно декольтированное, очень узкое, выцветшее, неоднократно зашитое... «Мертвые стыда не имут. Я ведь уже мертва — так?» Оттолкнул ее от себя. Извлек из поясного кошеля флакон с синеватой искристой жидкостью. В полумраке комнаты Юрико жидкость светилась чистейшим ультрамарином, окрашивая лицо рабыни в мертвенный цвет, бросая хищные индиговые блики на волосы Йоджи и рукоятки его парных клинков. Немой приказ, отразившийся в темных глазах. Неопределимый, никакой вкус заживляющего эликсира на губах. Первый глоток. Второй. — Мой долг перед Макото растет, — сказал Йоджи. Не желание самоутвердиться, покрасоваться перед покорным зрителем в лице Юрико; едва ли он вообще ее замечал. Просто озвучил свои мысли. Придал им форму словами; раньше не делал этого. Что-то было не так. В безумную историю умирающего мирка закралась фальшивая нота; кто испортил эту мелодию destructivae? — А долги, — чуть раздвинул губы в остром подобии улыбки; эта улыбка проблеснула на миг — и сразу откатилась в прошлое, словно клинок, который извлекли было из ножен, но тут же вбросили обратно, — нужно возвращать. 　　　 Протянула ему наполовину опустевший пузырек. Завороженно посмотрела на вновь гладкую кожу своей руки. Рана была — как разверстый рот. Будто след от поцелуя Смерти. А теперь... Взял ее за подбородок. Заставил смотреть себе в глаза. — Ты не могла выжить. Вены были вскрыты вдоль. Потеряла много крови. Как? — Я ждала тебя, — честно ответила Юрико. — Я давно... Макото пришел. Хотел сделать это сам. Но я его опередила. Он увидел. И ушел. Был зол. Проклинал тебя. Потому что тебе нечего терять. Потому что ты показал мне, где пропасть — раньше него... ты — неуязвим. Не могла умереть, пока... откуда у тебя это зелье? От... наставницы? — Ты хорошо терпишь боль. Жизнь. Ты должна жить. *** Сцена с «Юрико» прошла как в тумане. Эта актриса была гораздо слабее «Эрики». Она слишком пыталась нравиться Йоджи. Само по себе это было не страшно, даже желательно — ее героиня тоже пыталась нравиться его герою. Но там было совсем другое — героиня хотела умереть. А актриса хотела завести интрижку. В итоге Йоджи все время чувствовал несоответствие того, что должно было быть, и того, что получалось в итоге. Он даже не подозревал, что партнер может так расстроить его собственную игру; сцену они запороли. Режиссер буркнул в пластиковый стаканчик что-то нелицеприятное, после чего Йоджи было предоставлено право на отдых. Сниматься в этот день ему больше не требовалось. С чувством легкого недовольства собой Йоджи направился прочь с площадки. Ждать Макото не требовалось — теперь предполагались сцены с его участием. Их было немало, потому что, согласно канонам сценарного мастерства, враги героя должны быть не менее яркими, чем сам герой. Йоджи сам не понял, когда успел настолько втянуться в игру, что начал мысленно называть актеров именами их героев, а героев — именами актеров; вместо имени, указанного в сценарии, он едва не произнес имя Макото, потому что точно знал, какая роль досталась его другу. А еще у Йоджи все время в голове крутилась сцена с Юрико. Ей бы сыграть немного не так… чуть иначе… И все бы получилось. За раздумьями Йоджи не заметил, как с кем-то столкнулся. «Кто-то» был заметно выше и массивнее его, так что, чтобы рассмотреть лицо человека, перед которым полагалось извиниться, пришлось задрать голову. Перед Йоджи стоял Широнума Тецуо собственной персоной. В сознании начали всплывать бессмысленные обрывки сценария; постепенно они складывались в завораживающе-пугающую цельную картину. +++ *** Йоджи не боялся боли. Он приветствовал ее. Кроме боли, ничто не могло пробить стальной щит, которым Йоджи отгородился от всего мира; только так мог почувствовать себя живым, понять, что все еще здесь — пусть ненадолго. 　　　 Кроме боли, у него ничего больше не было. Возможно, потому, что он умел только побеждать. Час за часом Йоджи проводил в холодном подвале, где даже крысы не прижились, без еды и воды, наедине с тем, кто больше не был им. От обезвоживания их общее лицо превращалось в каменную маску — Йоджи казалось, что этот камень вот-вот рассыплется в пыль, — губы пересыхали, как пустыня, и трескались. Он не терял сознание от голода и жажды — отрешался от всего вокруг, черпая жизненные силы извне; не из глубин изможденного организма. Подобные медитации пробуждали какую-то часть сознания Йоджи, которая ни капли не сомневалась — в его силах разрушить 　　　 (в руке — острый нож голубой небесной стали; «отчего не хочешь воспользоваться им?») 　　　 не только подвал, но и весь Город. 　　　 Нет, он не хотел этого... или хотел? Йоджи не мог разобраться в собственных желаниях — и это его вполне устраивало. 　　　 «Потому что я никогда не был ни с кем вместе. Было так: я и остальные. Всегда». Дверь в подвал открыта; подземелье в подземелье, темница в доме Эрики. И хотел бы выйти; только это ничего не изменило бы. Закрытые двери; замки, засовы. Справишься с одним — увидишь следующий, еще сложнее. И следующий. И еще один. До бесконечности. Такова природа Подземного Королевства. Нет. Мира. Те, что вокруг — тоже закрытые двери. Некоторые — еще и невидимые. Те, о существовании которых знаешь, но не можешь проникнуть взором за стену слепящего света, что окружает их. Сияющие существа; они живут в иной реальности. Старшие офицеры армии Подземного Королевства не сияли. За исключением Эрики; но ее свет был светом боли, которую причиняла — и делила с Йоджи. Возможно, к исключениям можно было причислить и легендарного Тецуо Широнуму. Его, в отличие от других, Йоджи никогда не видел. Не он один. Мало кто из бойцов мог похвастаться тем, что видел Тецуо. Зато слухов о нем в Подземном Королевстве ходило предостаточно. Говорили, что он — единственный серьезный соперник Эрики в борьбе за милость Господина. По слухам, Тецуо обладал странной силой, не то жреческой, не то магической, при помощи которой снискал благосклонность Господина. Поговаривали, что когда-нибудь Тецуо сменит Эрику на ее посту, выше которого было уже не найти. Йоджи никогда не верил слухам о Тецуо. В Подземном Королевстве не было равных Эрике; как бы ни был хорош Тецуо, пусть даже он сияет, войско ему не возглавить. Если о Тецуо Йоджи только слышал, то некоторых других старших офицеров армии Подземного Королевства он знал в лицо. Даже более, чем знал. 　　　 Они обучали его. По приказу Эрики; обычная практика в Подземном Королевстве — все наставники время от времени передавали своих воспитанников другим учителям, чтобы те могли должным образом испытать будущих бойцов. Йоджи брал у наставников все, что они могли ему дать; тренировался. Оттачивал собственное мастерство. Талант — зачем он нужен, если не умеешь жить, только выживать? Да и то — повинуясь чужой воле, не находя смысла в собственном существовании... Талант позволяет забыться. Отстраниться. 　　　 Не деревянные клинки. Не затупленные. С самого начала — остро заточенные мечи; и другое оружие. Не имеет значение, какое; каждый — сам себе оружие. То, что из металла — всего лишь продолжение рук; убийца? Или — воин? 　　　 Неважно; наставники, которые были после Эрики — старшие офицеры армии Господина, несть им числа; какая разница, кто они и зачем? Пока пытают — палачи в одинаковых масках; предоставить им делать что угодно с телом. Душу не уязвят все равно, там уже уязвлять нечего — химический ожог под тончайшей кисеей. Кислота, именуемая пустотой; Эрика смеется, кончиками пальцев поглаживая сожженные ткани; остальным до этих тканей не добраться. Не делили с Йоджи яркую боль. Не сияли. Не понимали; были безлики. 　　　 Когда тренировали — тоже; не потому, что не могли причинить настоящей боли. Сами по себе не представляли для Йоджи интерес; осваивал их боевую технику — и только. А потом Йоджи встретил бойца, которого не знал. Этот, незнакомый, не признавал ничего, кроме искусства сражения. Ничто не должно затуманить сознание воина; ни низменные желания, ни боль. За истинным воином стоит мир; тот, кто запятнал себя, теряет право на слияние с миром. 　　　 Убийство не пятнает, если не несет в себе эмоций; пытка — да. Потому странный боец сказал, что никогда не мучил своих воспитанников. Считал, что таким образом убивает в них и себе нечто важное. Лишает их права быть воинами — и теряет его сам. Йоджи понял это, первый раз встретившись с новым наставником взглядом. Светлые глаза того ничего не выражали; эмоции — лишние. В этих глазах можно было различить зрачок и более светлую радужку — в отличие от глаз Эрики, в которых радужки, казалось, вообще не существовало. Эрика привыкла идти до конца, совершать невозможное — и расплачиваться за это всем. А ключевым словом для описания этого незнакомого Йоджи бойца было «равновесие». Убийца; но не душегуб — санитар. Никто из знакомых Йоджи бойцов не умел так мастерски поддерживать иллюзию полной гармонии с миром вокруг. Во время первого учебного поединка незнакомый боец уже на десятой секунде изменил отношение к нежданному воспитаннику. До этого момента Йоджи был для него очередным бойцом Господина — жизнь без цели, равносильная медленной смерти; обменявшись с учеником Эрики несколькими ударами, незнакомец почувствовал в нем равного. И воспринимать стал как равного. Сражались — каждый по-своему. Не заимствованная техника; собственный боевой стиль. То, что давало жизнь Йоджи, было его дыханием; то, что составляло сущность его противника. Смерть врага — не всегда победа; пусть одержимый убийца, всегда готовый выйти на свет, чтобы защитить талантливого молодого бойца от нападений сверстников, в этот раз отступит. Метательный нож пробил выставленную вперед ладонь; честен лишь тот бой, в котором каждый использует все, что может. Йоджи не задержал взгляд на крови, струившейся из его пронзенной руки. Вслед за первым мечом выронил второй; мимолетное прикосновение ладони — противник отлетел назад, к стене тренировочного зала, а Йоджи недоуменно посмотрел на свои переломанные, неестественно вывернутые пальцы. Машинально пригнулся, потом подпрыгнул, пропуская мимо очередные метательные ножи. Отшатнулся, избегая следующей атаки поднявшегося противника. Незнакомого бойца пошатывало, но рукоятки кривых клинков он сжимал по-прежнему крепко; а Йоджи остался безоружным. «Пусть не смогу открыть ни одной двери — но и взламывать замки на них не стану». Нож, выдернутый из руки — будто из ножен; на лице противника набухала кровью поначалу тонкая линия пореза, а руки больше не повиновались Йоджи. Воспитанник Эрики не чувствовал боли, но у его тела было на этот счет иное мнение. Ушел от очередного удара. Ногой дотянулся до лица противника, опять отшвырнув его к стене. Незнакомец почти сразу оказался на ногах; кровь из пореза на щеке и свернутого на бок носа, синева на шее — след от того единственного, «легчайшего» удара, который стоил Йоджи сломанных пальцев. Дождь из метательных ножей; рукав, прибитый к стене. Выскользнуть из одежды, как змея — из сброшенной кожи; но на это нужно время, а противник уже рядом — кривой клинок у горла. Податься вперед — что-то теплое течет по шее, меч незнакомого бойца остер как боль, которую умеет причинять только Эрика. «Судьба от смерти того спасает, кто сам бесстрашен». 　　　 А откуда взяться страху, если в душе — пустота? 　　　 Воспоминание: другие бойцы-ученики на общей тренировке: победа за победой, Йоджи не может иначе; и — позже, в подворотне, обступают плотным кольцом, нападают, желая не отточить собственное мастерство, но — убить. Господин запретил убийство себе подобных, но этот одиночка, воспитанник Эрики — помеха в служении Господину. Он — лучший; если есть он — много ли смысла в существовании остальных бойцов? Никто не сможет послужить Господину так, как он; а ведь это служение — все, ради чего живет воинство Подземного Королевства. Чтобы остальные бойцы могли служить Господину, воспитанник Эрики должен умереть. Но Завершитель не может умереть. Это было бы проявлением милосердия к остальным, а милосердия он не знает. И убить не может тоже; дарить вечное забытье тем, кто заблудился в своих воспаленных иллюзиях — слишком большая милость. Разделаться быстро и беспощадно; покалечить. Есть вещи хуже смерти; Эрика кивает, глядя на свежие раны воспитанника, и протягивает ему два флакона целебного зелья. 　　　 Снова — общие тренировки, от которых, по мнению Йоджи, проку мало; убитые монстры — слишком легко; и все меньше тех, кто нападает из-за угла. У лучшего из лучших есть уязвимое место; но не у того, кто заблудился среди развалин прежнего мира. Неуязвим; недосягаем; неприкосновенен. — Я возьмусь за твое обучение, — сказал незнакомый боец. 　　　 Не сиял, как Господин и Его ближайшее окружение; но не потому, что утратил свой свет. 　　　 Потому, что существовал в одном мире с Йоджи. Этот боец не мог слепить — воспитанник Эрики воспринимал его как равного. О том, что его новый наставник и был Широнумой Тецуо, Йоджи узнал значительно позже. +++ *** Столкнувшись со звездой такой величины, Йоджи даже не знал, как ему отреагировать. Широнума Тецуо сначала кашлянул не без деликатности, потом аккуратно отодвинул Йоджи в сторону. Кажется, он торопился. «Вот уж кто похож на своего героя, — мрачно подумал Йоджи. — Что ли, тоже к нему в ученики напроситься?» Сам Йоджи все так же не чувствовал со своим персонажем ничего общего. Он никогда не был победителем, не отличался особым талантом или выносливостью и в жизни никого не спасал. У него не было вот такой Эрики — нормальные родители, от которых он в свое время естественным способом отпочковался. Не было и такой Юрико… хотя с девушками у Йоджи вообще не ладилось. Но на фоне общих неудач его это не смущало. Вот Макото страдал по этому поводу как нельзя вдохновенно… Макото, который хотел убить Юрико и которому Йоджи должен был отомстить. Он помотал головой. Что это было? О чем он только что… *** — Стань моей ученицей, — сказал Йоджи. Юрико смотрела на него изумленно. Йоджи поглядел в ответ. Всегда забывал о ней, когда была рядом; рабыня. Не верил ей. Не верил ни во что, кроме безумия, которое привила Эрика. Думал, будто стихия под названием боль утратила над ним свою власть; но пустота — это тоже боль. Худшая ее разновидность. Так болят пальцы на беспалой ладони и глаза в пустых глазницах. — Я… бойцом? Почему? Ты… — Потому что я собираюсь уничтожить Господина. И, если у меня не получится… Тебя должен кто-то защитить. Слова дались легко. — Уни… Ты сошел с ума! Даже думать о таком — святотатство! Ты… Как ты можешь?! — Юрико сорвалась на крик. — Могу. На меня не действует его подчиняющая магия. +++ Юрико ничего не смогла на это сказать, и Йоджи продолжил: — Завтра — день моего совершеннолетия. Если до того времени я не совершу никакого преступления, порочащего меня как бойца, — Йоджи усмехнулся, — я увижу, что из себя представляет Господин. И можно ли его убить. — Не… Убить… Госпо… — Юрико не могла об этом говорить. Даже думать не могла; Йоджи знал, почему. Не мог и Тецуо. Он не говорил, просто намекнул. О том, что общество, существующее в Подземном Королевстве, искусственно, но не распадается на протяжении сотен лет; дело в магии, сказал Тецуо. В подчиняющей магии. Дальше Йоджи думал сам. Тецуо был прав насчет нежизнеспособности общества бойцов. Такое дисциплинированное войско, нуждавшееся в рабах только для удовольствий, на поверхности не собирали ни разу. Об этом можно было прочитать в исторических трактатах, которые Тецуо показывал Йоджи после очередного поединка: все великие задумки людей об идеальном обществе неизменно заканчивались крахом. Суть самих людей не была идеальна, в этом-то все и дело. Бойцы Господина были другими. Расписанные заранее социальные роли; дисциплина, гигиена, законы Господина — в первую очередь тот, согласно которому нельзя убивать себе подобных; только благодаря этому бойцы Господина выжили две тысячи лет назад — заточенные в Подземном Королевстве, на десять столетий изолированные от прочего мира. Не только выжили, но и захватили большую часть страны безымянных кошмаров, которая стала их домом. Через тысячу лет изоляции, получив доступ к поверхностным землям, бойцы Господина не знали жалости к потомкам своих победителей. Кто ограничил свободу божественного повелителя — тому не жить; не об этом ли говорят другие его законы? Набеги на поверхность, трофеи, новые смерти, новые рабы, материал для создания новых бойцов. Жители поверхности ничего не могли противопоставить этим нападениям из мрака, потому большая часть набегов замалчивалась. Все шло своим чередом: патрули на улицах Города и в прилегающих к нему подземных коридорах, редкие вылазки на поверхность; каждый день — смерть рабов для пыток, каждую ночь — смерть рабов для удовольствий. Иногда — исчезновения или казни бойцов; а погибших монстров никто не станет считать. И все же что-то изменилось. С каждым годом воинство Господина не только не слабело, но набирало силу. Нежизнеспособное общество продолжало существовать; система, составленная безумным правителем, по какому-то капризу судьбы работала. Нет, дело было не в судьбе. В подчиняющей магии. «Черная Книга», — сказал Тецуо, когда понял, что сам Йоджи не догадается. — Черная Книга, — сказал Йоджи, глядя на Юрико. — Ты слышала о ней? 　　　 — Время Черной Книги, — Юрико невольно сглотнула. — Так называется наш... праздник. Об этом знают... все. Йоджи кивнул. Он этот «праздник» не отмечал никогда — после того, единственного раза в позапрошлом году. Время Черной Книги; общество старших офицеров. Сами офицеры, их ученики; смутно знакомые чужие лица, взгляды, стянутые льдом. Рабыни; вселенская тоска в потухших глазах — куклы и те обладают большей индивидуальностью. Вязкая пакость, из которой состоит рацион обитателей Города; омерзительная на вкус, приевшаяся за эти годы серая склизкая масса, якобы содержащая в себе всевозможные витамины и питательные вещества; продукт магии Господина. На вертелах — мясо монстров, убитых на недавних тренировках; измененный организм бойцов Господина переварит любую или почти любую органику, а если особо ядовитый монстр попадется — что ж, отравившихся солдат всегда можно заменить новыми. Жесткий отбор; старшие офицеры — не исключение. 　　　 Макото и его компания стараются взять от жизни все. Как пир во время черного мора; в отличие от них, Эрика не спешит вдохновлять пирующих. Просто сидит во главе длинного стола в Доме Черной Книги, а Йоджи стоит у спинки ее стула. 　　　 Зенья со своим неизменным верховым ящером; как всегда, кажется, будто он не осознает происходящего вокруг. Он тоже обучал Йоджи; в спаррингах был опасным и непредсказуемым противником... хорошим учителем. Безумным; что с того? Человеческая психика плохо приспособлена к долгой жизни — многие бойцы отчасти повредились в рассудке, и Зенья не был исключением. Ушел из реальности, затерялся в собственных иллюзиях; понимал только законы Господина. Возглавлял бойцов-всадников. В качестве верховых животных жители Города использовали подземных ящеров, покрытых толстой, практически непробиваемой серой чешуей; эти ящеры всегда были для Зеньи более реальны, чем другие бойцы. Привык быть в седле; впрочем, на ногах чувствовал себя не менее уверенно. Считал, что бессмертие — это когда один момент замирает навечно; знал, что именно боль позволяет замедлить течение времени. 　　　 А Тецуо — нет. Не пришел. Как уже много лет не приходила Эрика. Наблюдая за развитием событий, Йоджи понимает, почему. 　　　 Все больший хаос; больше крови; одурманенные бойцы. Нездоровый блеск глаз; праздник вышедших из-под контроля плотских желаний. Плохо знакомая женщина-боец не глядя вонзает звезду в руку позволившего себе лишнее ученика; она убила бы наглеца на месте, если бы не его наставник. Макото тянет за волосы стонущую от боли, очень красивую рабыню; нет нужды применять насилие — она и так все сделает, но он не может иначе. Эрика молчит. Улыбается, и никто не решается приблизиться к ней и Йоджи. Здесь она — своя среди своих, но все-таки выше остальных. Все, что происходит здесь — в ее честь, как и в честь Господина, отдельно от которого она себя не мыслит. Зенья неожиданно встает со стула. Стремительное движение — его ученик, ровесник Йоджи, хрипит и задыхается. Зенья смотрит на своего воспитанника отсутствующим взглядом — и все сильнее сдавливает его горло, пока несостоявшийся боец не расстается с жизнью. Проще было бы свернуть ему шею, думает Йоджи; но Зенья недаром получил свое прозвище, «Долгая Смерть». Смерть. 　　　 Вот что (трупы замученных рабынь — больше, чем обычно, пьяные от крови бойцы, почувствовавшие, пусть ненадолго, иллюзию неограниченной свободы, и грязь — повсюду, в домах бойцов и магов, тесных, по нескольку десятков в одном здании, комнатках рабов и пещерах монстров, на улицах Города) 　　　 значило слово «праздник» в понимании обитателей Подземного Королевства. «Это — для тех, кто слаб, — позже говорила Эрика. Она, как и Тецуо, не одобряла подобное времяпровождение бойцов Господина. — Для тех, кто нуждается в подтверждении силы божественного Господина и подсознательно хочет получить награду за служение Ему. Они не понимают очевидной истины: мы для господина — фигуры на черно-белой доске, призванные привести Его к победе. Нет участи почетнее этой, нет награды выше». — …Ты была права, когда сказала «наш», Юрико, — Йоджи отогнал ненужные воспоминания. — Время Черной Книги — праздник, общий для всех, кто живет в Городе, — добавил. — Потому что наши истинные имена занесены в Книгу. Даже если мы сами их не помним. — Истинные имена? — Юрико прикусила губу. 　　　 — Да, — подтвердил Йоджи. — Черная Книга — магический фолиант. Она содержит имена бойцов Господина, учеников, рабов, магов. Даже монстров. 　　　 — Как... легендарные Книги Судьбы, — напряженный и влажный блеск глаз; нервно сплетенные женские пальцы. Йоджи казалось, что он ополаскивает лицо ледяной водой, снова и снова, раз за разом пытается проснуться, прекратить бесконечный кошмар — и не может. Мир вокруг сворачивается спиралью, все исчезает, он остается один, в темноте, а Юрико... — Фальшивка, — покачал головой Йоджи. — И мы все тоже — очередные в длинном ряду подделок под... кого-то. Мы играем написанные для нас роли и не видим правды. Никогда. — Ты не можешь этого знать, — Юрико опустила взгляд. Хотела, чтобы он ударил ее. Причинил боль. Разрушил. Уничтожил. Мог угадать ее мысли: 　　　 «Скоси меня как траву, Князь, который все превозмог благодаря смешению в тебе различных стихий; освободи меня навеки — одним движением, одним ударом, одним граммом яда. Преврати меня в цветок. Ночной. Маттиолу. Открой мне третий Мир — Правь, где живут лишь Те, что все знают... Боги сущего». Рабыня. Единственное ее желание — исчезнуть. 　　　 И он — не лучше. Заложник своего Inferno на одного; стальной щит из двух острых клинков. Ограждает. Не пропускает. Ничего. Ни одного удара. Единственное, что осталось в vita nova. Подземное Королевство — тюрьма. Не только для Господина, который, в отличие от своих бойцов, все не может вернуться на поверхность. Для каждого. Город — всего лишь олицетворение этой тюрьмы. Покинуть Город; избежав патрулей, тренироваться в полном одиночестве, в пустынных коридорах. Абсолютная темнота не является таковой для глаз того, кто подвергся мутационным изменениям; и никто из исконных обитателей Подземного Королевства — не подчиненных Господину монстров — не осмелится преградить путь. К лучшему; ведь они — не низшие существа, как принято считать, и убивать их незачем. Слово «монстры» больше подходит для определения бойцов Господина, а не первейших хозяев Подземного Королевства. «Подобное мнение не мешало мне убивать изначальных жителей подземелий на тренировках», — вспомнил Йоджи. Делал не так, как считал нужным. Так, как получалось. Плыл по течению. Дрейфовал в океане, который — боль. Стихия. 　　　 Всегда один. +++ — Я... не знаю, — согласился Йоджи. Он и правда не мог доверять Тецуо. Подчиняющие чары — в них он готов был поверить. В Городе и без того было слишком много магии, на ней держалось практически все, так почему преданность бойцов Господину должна быть исключением? Но Тецуо прямо намекнул, что на Йоджи эти чары не действуют. Можно ли было ему верить? И почему у Йоджи никак не получалось вспомнить своих родителей? Они погибли во время набега бойцов Господина, а его подобрала Эрика; но кем они были? Эти мысли рвали сознание Йоджи на множество неравных кусков; боль нарастала. От боли становятся сильнее? Чушь. В боли теряют себя. Как в океане. Йоджи думал, будто сумел победить стихию, и смотрел на черные волны, которые разбивались о берег у его ног. А потом понял, что берега нет и близко; он дрейфует в океане и никогда не выберется на сушу. 　　　 Он — сломан. Если хочет собрать осколки, придется поранить пальцы. 　　　 — Слушай дальше, Юрико. *** Отыгрывать сцены с «Юрико» было настоящим мучением. Йоджи не думал, что это будет так сложно. Вне сцен она прямо-таки за ним бегала. Раньше такого не случалось, и Йоджи понятия не имел, как отвязаться от актрисы и при этом ее не обидеть. — Переспи с ней — и не обидишь, — с выражением знакомой полузависти на лице посоветовал Макото. Йоджи посмотрел на него возмущенно. Его само слово «переспать» повергало в ступор — в своем уже не шибко юном возрасте он все еще оставался девственником. Разумеется, он никому бы в этом не признался, но все понимали и так. Даже Юрико. Наверное, в одном Йоджи был полностью похож на своего героя: в том, что касалось отношения к сексу. Его герою было попросту не до того. Он пытался выжить и в упор не замечал очевидные намеки Юрико. Йоджи намеки актрисы замечал, но ему тоже было не до того. — Она же играть станет лучше, — растолковал ему Макото. — И ты не будешь так мучиться. Вы же совместные сцены едва вытягиваете. Пожалуй, единственная совместная сцена, которая Йоджи и «Юрико» удалась на ура, касалась спасения «рабыни» из рук других, «плохих» бойцов. И то потому, что там Йоджи заменял каскадер. Не всю сцену, конечно… Йоджи покачал головой. Он и на словах-то плохо врал; игра была не в счет. Играть он мог только на сцене или на съемочной площадке, но не в жизни. И тем более не смог бы врать женщине в постели. — Вот придурок, — Макото тяжело вздохнул. — Мучайся тогда. Йоджи мог бы сказать, что мучится отнюдь не так результативно, как его герой. *** 　　　 — Нет. Я тебя не понимаю. Совсем. Прости. Рабыня начинала догадываться, о чем собирается рассказать Йоджи. Черная Книга; настоящие имена, записанные в ней; противоестественная преданность Господину. 　　　 ...Да воцарится Господин над Мирами и Уровнями! Да поможем мы делу Мрака! Да прольется на сухую землю животворящая кровь!.. «На меня не действует его подчиняющая магия». 　　　 Если сопоставить эти факты, истина станет очевидной. И представление о мире, дрогнувшее уже при первой встрече с Йоджи, перевернется окончательно. Юрико поймет, что никогда не хотела быть рабыней. Не хотела умирать, повинуясь желаниям других; потому, плача, отбивалась от бойцов-учеников. Потому всегда считала Йоджи избавителем. Не из-за того, что мог убить ее. На это был способен любой боец. Потому что Йоджи, единственный из всех, беззвучно сказал: «Ты должна жить», даже не зная ее. «Пусть — падший ангел, уносящий; не знающий милосердия бич небес, который насылает на других оспу, а сам всегда чист лицом. Князь Трав, прозрец, еретик; твоя жизнь — бесконечный полет в никуда... 　　　 Тогда — откуда этот свет? Ведь ты сияешь, Йоджи. Твой свет не слепит глаза, не прячет истинную сущность. Он помогает увидеть дорогу через пропасть. Яму Смерти, над которой мы все подвешены. Ты страшен этим светом. Страшен, как ангелы. Считаешь, будто Мир должен идти вперед, сильный и ясный, как ты, разгоняя тени, притаившиеся у обочин? Так не будет. Ты же знаешь. Не хуже меня. И все равно... Почему?» — За те два дня, которые мы не виделись... с тобой что-то произошло, — осторожно сказала Юрико. С Йоджи и впрямь было что-то не так — только сейчас рабыня в полной мере осознала это. Он... изменился. Стал другим. «Таким, каким должен был быть с самого начала», — подумала Юрико вдруг. Это было похоже на озарение; рабыня ни на мгновение не усомнилась в правильности своей внезапной догадки. Удивительным образом перемены, произошедшие в Йоджи, казались единственно верными. — Завтра я иду в крепость Господина, — от его рассудительного тона веяло арктическим холодом. — Я удостоен аудиенции у него. — Что?! — Юрико не смогла сдержать удивленного возгласа. Ученик; даже не полноправный боец. Не старший офицер. Никто. Первый воспитанник Эрики. Первый, кто смог быть с Демоном в Юбке на равных — и потому занял особенное положение в Городе. Воспитанник легендарного Тецуо, взявшегося за его обучение; сейчас — ученик. Стоит совершить удачный набег на поверхность, аккуратно устранить конкурента-другого — и пост старшего офицера обеспечен. Что, в конце концов, значит закон, согласно которому нельзя убивать себе подобных? Высокопоставленные бойцы Господина умирают реже, чем рабыни, но чаще бойцов-рядовых. Нет, не умирают. Исчезают. Избавиться от трупов не проблема — Яма Смерти пожрет все, не отрыгнув и обрывка вороненой кольчуги. Исчезновение — просто слово. На самом деле, когда очередной офицер пропадал без вести, никто не сомневался в его смерти от руки конкурента. Но отыскивать этого конкурента и карать смертью бойцы не торопились. Сам Господин не одобрял подобное распыление внимания своего воинства. В конце концов, выживают лучшие. Исключение — если нарушитель был застигнут другими бойцами, например, патрулем, на месте преступления. В таком случае незадачливого убийцу ожидала немедленная кара. Магия Господина убивала зрелищно и мучительно. Но страшнее впечатляющей казни — неизвестность; случалось, нарушителя конвоировали в крепость Господина, место, откуда мало кто возвращался. — Мое обучение завершится, когда пройду испытание, подготовленное Господином. Тогда я смогу взять тебя в ученицы. — Подожди, — взмолилась Юрико. — Так ты идешь в крепость... чтобы пройти испытание? И его подготовил для тебя сам Господин? — Так сказал Тецуо, — похоже, Йоджи этот факт не интересовал. Как и само испытание. «Он с самого начала был в более выгодных условиях, чем остальные бойцы. Недаром Макото ненавидит его. Йоджи все слишком легко дается. Эрика и Тецуо замолвили за него пару слов перед Господином, к которому, как старшие офицеры, допущены — и пожалуйста, неполноправный боец удостоен личной встречи с божественным существом... Любой боец продал бы душу за такую возможность. А Йоджи, кажется, все равно. Он не ценит... не понимает», — подумала Юрико. Вспомнила, как Йоджи отталкивал ее руки с лекарственной мазью; мазь рабыня приобрела у знакомой женщины-мага — в обмен на мешочек полудрагоценных камней. Камни Юрико получила в подарок от довольных ею бойцов — все сбережения, кто бы мог подумать, что она потратит их на сомнительное снадобье. Приобретенная мазь якобы способствовала скорейшему восстановлению поврежденных тканей. Не целебный эликсир, и все же... 　　　 Но Йоджи не нуждался ни в каком снадобье; не желал принимать помощь, потому что это нарушило бы его обучение. Метался в лихорадке; застывшие сгустки крови на недавно чистой простыне — умирать на глазах у Юрико лучше, чем в подворотне, где есть риск встретиться с Макото или кем-то из его компании... и навеки упокоиться в Яме Смерти. Всего одна ночь. Перетерпеть. Чтобы потом вернуться к наставнице — и показать ей, как долго он может умирать, оставаясь живым. Шрамы, скрытые черным облачением бойца-ученика — позорные, полученные не в бою; а Юрико сходила с ума — было бы из-за чего, стояла на коленях у его изголовья и произносила слова давно забытой молитвы... — Ты ранен, — сказала она Йоджи раньше, кажется, в их третью встречу. Сама не знала, чего в ее голосе больше — ужаса или отвращения. Или — смирения? Симметричные глубокие надрезы; хирургическая точность, понятно, почему его одежда пропиталась кровью; но Юрико даже предположить не могла, что это — его кровь. Слишком отстраненное выражение лица; нет боли, и смерти — нет. — Позволь мне... Ответ — в его глазах; Юрико почувствовала себя так, будто посягала на что-то святое, пыталась заменить ту, кем не была. 　　　 Наложил повязку сам, из предоставленных бинтов. Быстро и умело — у рабыни так бы не получилось. Обучение, которое прошел — слишком даже для Подземного Королевства. Обычно наставники не заходили так далеко. Или — заходили, просто воспитанники не выдерживали... Йоджи не было легко; было так, как было. 　　　 — Я не знаю, почему он подготовил для меня испытание, — сказал Йоджи. — Потому что об этом попросила Эрика? Или Тецуо? Или все потому, что на меня не действует его подчиняющая магия? Не знаю. Это несущественно. — О какой магии ты говоришь? — Юрико отказывалась видеть ответ, который лежал прямо перед ней. — И почему... мне? Я ведь... рабыня... 　　　 — Мы все — Его рабы, — отозвался Йоджи. — Но это не может длиться вечно. 　　　 Подземное Королевство; Город Господина; вечный полумрак, рассеиваемый лишь магическим освещением домов и улиц. Отличие дня от ночи — в интенсивности этого освещения. А на окраине Города — крепость, где обитает загадочная тварь, непостижимый Бог. Мученическая смерть от Его руки — честь. Так считали все: бойцы, маги, рабы — покорные и строптивые, одинаково быстро умиравшие... Даже монстры. Или — в первую очередь монстры. +++ Патрули бойцов Господина защищали Город от чудовищных подземных обитателей и вполовину не столь хорошо, как Его слава. Многие монстры добровольно приходили в Город и позволяли взять себя под стражу. Исконные обитатели подземелий желали одного — служить Господину. Даже если это служение предполагало их скорую смерть. Монстры становились живыми мишенями на тренировках бойцов Господина, использовались в качестве орудий пытки для провинившихся обитателей Города или подопытных кроликов для исследований. Впрочем, в качестве лабораторной мыши Господин мог использовать кого угодно. Исключением была Эрика — Демон в Юбке. А Йоджи... Просто объект для проведения опытов; раскуроченная марионетка, подвешенная на суровых нитках; искалеченный талант, призванный развлечь Господина своей наивной ненавистью. — Пожалуйста, опомнись, — попросила Юрико тихо. — Ты не всесилен… — Пойдем со мной. — Он не слушал. — Пойдем. *** — Извини, — пробормотал Йоджи, — ты очень хорошая, но… Актриса, игравшая Юрико, посмотрела на него с ненавистью. — Ты из этих, да? — поинтересовалась, кривя губы. — Все вы… Она скрылась с плачем. Йоджи, не вполне понявший ее последнюю фразу, по инерции прошел несколько шагов за скрывшейся актрисой, завернул за угол… Только для того, чтобы застать Широнуму Тецуо целующимся с каким-то незнакомым парнем. Это было… неожиданно. Йоджи почувствовал себя так, будто его взяли за шкирку и насильно вытащили из придуманной реальности, которой он привык было жить, в реальность настоящую. Попытавшись как можно более незаметно отступить, Йоджи наткнулся на какую-то коробку. Та с шумом упала. Широнума и его партнер, который в актерском составе явно не числился, оторвались от своего чрезвычайно важного занятия и уставились на Йоджи с немалым удивлением. — Э… Извините, — он чувствовал себя самым что ни на есть идиотским образом и понятия не имел, как оправдываться. Окажись на его месте Макото, явно нашел бы, что сказать. На худой конец, съязвил бы что-нибудь. Или начал бы какую чушь пороть… Фантазии Йоджи даже на чушь не хватило. У него с фантазией вообще было прискорбно. А вот партнер Широнумы от недостатка фантазии, похоже, не страдал. Окинув Йоджи пристальным взглядом, он глянул на Тецуо и поинтересовался: — Ты с ним спишь? Широнума Тецуо, как Йоджи заключил из пары совместных сцен, в которых его не подменял каскадер, особой разговорчивостью не отличался. И эмоциональностью тоже. Он и правда был похож на своего героя, куда сильнее, чем Йоджи был похож на своего. Вместо того, чтобы успокоить своего партнера, Широнума промолчал. То ли не сразу уловил смысл вопроса, то ли протормозил, то ли не счел нужным отвечать. Он даже режиссеру, помнится, не отвечал, когда тот его отчитывал, просто принимал поправки к сведению и во второй раз играл лучше. Молчание Широнумы показалось его партнеру очень красноречивым. Сделав свои, какие-то совершенно фантастические выводы, незнакомый парень, взявший за правило целоваться с ведущим актером в нескольких шагах от съемочной площадки, закатил Широнуме звонкую пощечину. После чего, фыркнув, удалился. «Рядом со съемочной площадкой все чувства обостряются, — грустно заключил Йоджи. — Всех так и тянет сыграть что-то в жизни». После чего сказал несколько неуверенно: — Эм-м… Ну я пойду? Широнума не стал его удерживать. *** 　　　 «— Сегодня ты проходишь так весь день, — на губах наставника появилась едва уловимая улыбка. Он продемонстрировал воспитаннику вещицу, в которой тот мог бы узнать анальную пробку — не будь его сексуальное воспитание ограничено Эрикой. Эрика часто угрожала его кастрировать, когда пытала. Он подозревал, что ее предыдущие воспитанники умерли именно от этого. Он помнил, как она его пытала. «Ненавижу, — твердила, повторяя раз за разом. Казалась одурманенной; блестели глаза и пот над верхней губой. Лицо, искривленное, искореженное единственным доступным чувством. Удар за ударом, и не уклониться — от наставлений не бегут, каким бы ни был учитель. — Вы, все... мужчины! Как бельмо на глазу; разве вы можете послужить Господину?! Ненавижу, ненавижу, ненави...» Встретив Юрико, он не понял, чего она от него хочет. Он знал, что другие бойцы делают с рабынями, но сам и думать о таком не мог; Эрика бы его уничтожила. Она сделала его таким, каким он был, вылепила по своему образу и подобию; он играл навязанную ею роль. Новый наставник предложил ему роль новую. Он сам не ожидал, что его тело с радостью подчинится…» …Йоджи закрыл страницу браузера. Знакомство с просторами Сети давно и прочно утвердило его в мысли: столько извращенцев, сколько здесь, нигде больше не встретишь. Видимо, потому, что в жизни склонность к извращениям безопаснее маскировать. А в Сети можно преспокойно дать волю своим самым темным склонностям, самым откровенным желаниям. В Сети существует такая вещь, как анонимность… Кто бы сомневался, у цикла «Инферно», написанного Жанной Верес, нашлась целая когорта поклонников-извращенцев. Поклонники писали романтические «дополнения» к саге. Или порнографические — уж как повезет. Больше всего ожидаемо не везло героям Йоджи и Тецуо. Их постоянно делали парой, игнорируя священные отношения ученика и учителя, а Эрика, по сценарию фигура весьма значимая, превращалась в пугало на заднем фоне. Это доказывал и «фанфик» с анальной пробкой, начало которого Йоджи только что зачел. Притом герой Йоджи, по идее, главный, в творчестве фанатов неизменно оказывался под героем Тецуо. Реверс, как называлась ситуация, когда топ и боттом меняются местами, писали только исключительные оригиналы. Другие фанаты забрасывали их упреками и обвинениями в «неканоничности». Встречались фанфики, в которых герою Йоджи не везло еще больше. Фанаты (в основном, как подозревал Йоджи, женского пола) укладывали его героя то под героя Макото, то под героя Зеньи, и заканчивалось это очень трагично. «Зенья» оказывался сумасшедшим садистом (впрочем, его герой был таким и по сценарию), герой Макото — одержимым ублюдком, и в итоге герой Йоджи очень плохо кончал. Один раз его даже съели. Еще фанаты оживленно дискутировали по поводу взаимосвязи героя Йоджи с Господином, выдвигали самые невероятные предположения по этому поводу и рисовали картинки. Просмотрев некоторые из них, Йоджи почувствовал, что ему резко поплохело. Он очень ярко представил, как абстрактное лицо его героя после выхода сериала сменится его собственным лицом. Энтузиазма это не вызывало. До этого он просто играл, не задумываясь о последствиях. Инцидент сначала с актрисой, игравшей Юрико, а потом и с Широнумой Тецуо заставил Йоджи сменить отношение к вопросу. До этого была просто игра. Теперь все стало всерьез. Шло время, было отснято не так-то мало материала, получалось скорее хорошо, чем плохо, и на горизонте замаячил призрак успеха. В первый раз за жизнь Йоджи. Йоджи был вынужден признаться, что боится этого успеха. А еще — что зрелище Широнумы Тецуо, который целовал другого парня, не оставило его равнодушным. Произведение Жанны Верес, превратившись в сценарий, бросило тень на собственную жизнь Йоджи; он не мог позволить, чтобы на его жизнь повлияло и творчество фанатов. *** — Тот день, — голос Юрико дрожал, — когда мы встретились... тогда ты пошел со мной. Как будто… Йоджи, я не могу пойти за тобой. Зачем ты?.. Он прикрыл глаза. 　　　 Встреча с Юрико — тогда, несколько лет назад — была случайностью. Не она — так кто-то еще; или нет? Женщина, которой было суждено умереть от рук бойцов Господина; что-то из прошлого. Того самого, о котором он не мог вспомнить и не мог спросить у Эрики. Потому он заступился за незнакомку — судя по остаткам короткого платья, рабыню. А потом, разобравшись с ее преследователями, Йоджи почувствовал себя ужасающе одиноким. Желание стать сильнее, ненависть — то, ради чего он жил — были ничем, он сам был ничем… никем. Жуткая Пустота, насмешливо улыбаясь, глядела на него из расширившихся зрачков незнакомой рабыни. Йоджи знал: эта Пустота — его отражение. Он выжил. Он стал лучшим из лучших среди молодых бойцов Господина — может, его статус не был подтвержден официально, но Йоджи знал, что в схватке один на один ему не найдется равных. 　　　 Он потерял себя. Очерствевший, изуродованный морально, он ничего не мог противопоставить Пустоте — своей вечной спутнице, поселившейся в его душе и взгляде. Тогда Юрико взяла его за руку и отвела к себе. Он не мог понять, чего она от него хочет; ее присутствие рядом было спасением. Он не чувствовал себя пустым. Ему казалось, что он кому-то нужен. — …Потому что долги нужно возвращать, — сказал Йоджи. В лице Юрико что-то изменилось — снова. Он не обратил на это внимания; он вообще не думал о рабыне. Слишком много того, (я танцую между каплями дождя и могу ступить на молнию) о чем нельзя забывать. Слишком много того, о чем забыть невозможно. 　　　 «Если у тебя есть враг — убей его. Не можешь убить — прости его. Не можешь простить — забудь его. Не можешь забыть — убей его». 　　　 Замкнутый круг, а выхода нет. 　　　 Нет выхода. И впереди не ждет ничего, кроме новых мучений во славу Господина — Господина, который отнял все, не дав взамен даже иллюзий. 　　　 Должно быть, Юрико подумала так же. А может, и нет; только в следующую секунду подол короткого черного платья затрещал под ее пальцами, а кровь потекла из прокушенной нижней губы. Плечи Юрико задрожали; тело выгнулось, по нему прошла судорога. +++ Заклинание беспрекословного подчинения Господину, наложенное на Черную Книгу, вступило в действие. — Юрико! — Йоджи молниеносным движением преодолел расстояние, разделяющее его и рабыню, мертвой хваткой сжал плечи женщины: — В себе, Юрико! Ищи в себе! «Что я делаю? Зачем это говорю? Что она должна искать? Свободу? Бред. Свободы не существует, мы играем роли, которые пишет для нас мир, наши настоящие имена записаны в Черной Книге, но мы давно забыли их; свободы нет. И быть не может». Тело рабыни обмякло. Глаза Юрико закатились, остались видны лишь белки. Из уголка рта потянулась ниточка слюны, смешиваясь с кровью. 　　　 Йоджи, недолго думая, закатил Юрико звонкую пощечину. Он не совсем рассчитал силы; до этого момента противниками воспитанника Эрики никогда не были нетренированные женщины, он умел бить лишь наверняка, поэтому голова рабыни едва не оторвалась от его удара. Но хуже всего было то, что Юрико так и не очнулась. 　　　 Убедившись в наличии у рабыни пульса, — слабого, прерывистого — Йоджи проверил целостность челюсти Юрико. Привычно потянулся за целебным зельем — и услышал стук в дверь. Стучали явно эфесом меча — Йоджи только головой покачал, не одобряя подобное применение благородного оружия. 　　　 Выслушав поток бранных слов, адресованных не то ему, не то бессознательной рабыне, Йоджи отстраненно удивился фантазии Макото и компании, до времени не давая волю ярости. Сначала надо было привести Юрико в чувство. 　　　 Или? «Макото пришел. Хотел сделать это сам. Но я его опередила. Он увидел. И ушел. Был зол. Проклинал тебя. Потому что тебе нечего терять. Потому что ты показал мне, где пропасть — раньше него... ты — неуязвим...» — До чего же вы не вовремя, — пробормотал Йоджи. Он уже не желал сдерживать рвущуюся на свободу ненависть. 　　　 Он понял — придется отвлечься. *** Совместная сцена с «Юрико» неожиданно удалась на славу. Актриса сыграла так убедительно, что Йоджи поверил ей на все сто. Несоответствия на этот раз не было; я правильно сделал, что не послушал Макото, подумал Йоджи. Тем временем Макото скатился в очередную депрессию. Ему и Йоджи предстояла первая, весьма зрелищная сцена, которую требовалось сыграть вместе. А Макото никак не мог для нее вдохновиться. Он в стомиллионный раз за то время, что Йоджи его знал, уверился в собственной бездарности и теперь ходил, стучась головой о стены. — Ты гораздо талантливее меня, — услышал Йоджи, когда вздумал приблизиться к Макото для утешения. — Я по сравнению с тобой — мышь серая… Ты хоть представляешь, сколько времени и денег я трачу на свою внешность?! А ты ничего не тратишь. И выглядишь при этом гораздо симпатичнее меня. Когда сериал выйдет на экран, у тебя сразу же появятся поклонницы… И в нашей совместной сцене они будут желать мне скорейшей смерти. Йоджи тяжело вздохнул. Он мог бы рассказать Макото, на что, скорее всего, вдохновит большинство поклонниц их совместная сцена, но решил не травмировать друга. О том, что большинство времени и денег Макото тратит все же не на свою внешность, а на нездоровую пищу, Йоджи решил тоже не говорить. — Еще и этот игрушечный магазин, — добавил Макото. Он выглядел откровенно несчастным. — Какой магазин? — Йоджи ушам своим не поверил. — У племянницы «Эрики» день рождения, — пробормотал Макото. — У нее нет времени, и я пообещал выбрать подарок… А теперь мне переставили репетиции, и я никак не успеваю. Если убеждать Макото в его гениальности было так же бессмысленно, как убеждать маньяка в искренности своей к нему любви, то в магазин игрушек Йоджи сходить мог. На что в результате и согласился. Депрессия Макото моментально приказала долго жить. *** Аккуратно уложив Юрико на кровать, Йоджи направился к двери. Неторопливо отодвинул засовы. 　И — встретил первого же визитера ударом локтя в лицо. Услышал хруст ломаемых костей, скорее почувствовал, чем увидел разлетающиеся во все стороны алые брызги. Без лишних сантиментов добавил непрошеному гостю коленом — тот согнулся пополам. Мимолетно подумал — этому бойцу долгое время будет не до рабынь. Если, конечно, кто-то из высших по званию офицеров не поделится с ним целебным зельем... вероятность чего равна нулю. Пожелай того Йоджи, незваный гость был бы уже мертв. Но пока воспитанник Эрики удовлетворился выведением противника из строя. Решить — убивать врага или просто оттащить подальше — можно будет позднее. 　　　 После боя. 　　　 А в том, что его ждет новая схватка, Йоджи ни на секунду не сомневался. Этот бой надо закончить побыстрее. За спиной — бесчувственная, беспомощная Юрико; кто покончит с ее вечным рабством? — Не Знающий Милосердия! — чем был этот крик, сорвавшийся с уст очередного противника Йоджи — предупреждением или выражением ужаса? 　　　 Того, чье прозвище в Городе Господина было — Не Знающий Милосердия, это уже не интересовало. Его тут больше не было. 　　　 Именно так — с бойцами Господина сейчас сражалась его телесная оболочка. Не неуязвимая, зато великолепно натренированная — куда там противникам, они и представления не имеют об ужасах Бездны; испытания, которым они подвергались, не более чем утренняя разминка по сравнению с тем, что пережил Йоджи. Сам воспитанник Эрики наблюдал за короткой, жестокой схваткой словно со стороны. Собственно говоря, это была даже не схватка — избиение младенцев. Против Йоджи эти бойцы еще могли выстоять — он пока знал, что такое сомнение; против его оболочки у них не было никаких шансов. Когда перед ним остался всего один дееспособный неприятель, Йоджи вернулся в свое тело. И — бестрепетно встретил взгляд Макото. 　　　 Тот отступал; выставленный вперед клинок уже не казался ему надежной защитой. Макото ожидал увидеть неживую рабыню, а наткнулся на разъяренного воспитанника Эрики. Йоджи не должен был прийти к Юрико сегодня. Он пришел только потому, что узнал от Тецуо о своем завтрашнем испытании в крепости Господина. Пришел, потому что говорить с Тецуо о Черной Книге было бесполезно. Он вообще не особенно любил говорить; он не умел отражать. Рядом с ним Йоджи сам превращался в отражение. Они создали свое отражение, сначала Эрика, потом Тецуо; Йоджи не хотел называть их своими родителями, но, в определенном смысле, они ими были. Они сформировали его личность. Эрика говорила: «Подчиняйся», Тецуо твердил: «Возражай», а почему — Йоджи не знал. Ему только и оставалось, что узнать все лично, там, в темной крепости. Он поклялся: если сумеет вернуться — позаботится о Юрико. — Ты пришел глумиться над ее телом, — Йоджи не собирался говорить нечто напыщенное и высокопарное. Он вообще ничего не собирался говорить, — что толку в пустых словах? нужно действовать! — но и промолчать почему-то не смог. — Сражайся или умри. «Не следовало этого говорить, — подумал Йоджи, почувствовав укол над ключицей. С опозданием в полсекунды понял, почему Макото обнажил только один клинок — в другой руке признанный лидер среди молодых бойцов держал миниатюрный арбалет. И, судя по онемению, которое разливалось по телу Йоджи, попавшая в него стрела была смазана ядом. — Тратить драгоценное время... Глупо». 　　　 Жить Йоджи оставалось не более пяти минут. 　　　 Яды, которые действовали на бойцов Господина, можно было по пальцам руки пересчитать. Самым опасным и редким был давинамерт, «зеленая смерть». Этот яд вырабатывался монстрами-падальщиками, обитавшими в Яме Смерти. При попадании давинамерта в кровь тело постепенно немело, а сердце замедляло ритм и в конечном итоге останавливалось. Противоядий не существовало — разве что пить целебное зелье, пока оно не очистит кровь. Но для этого потребовалось бы очень много зелья. И тот, кто вливал бы зелье в рот отравленного — сам он и поднять флакон не смог бы. Условия, вне обучения совершенно нереальные. 　　　 — Как же... закон Господина? — с нескрываемой иронией спросил Йоджи. Ноги подгибались; знакомые симптомы. — О том, что нельзя убивать себе подобных? «Если у тебя есть враг — убей... Во всяком случае, этот закон Макото соблюдает». Йоджи не мог назвать Макото своим врагом. Да, этого бойца он терпеть не мог… когда вспоминал о его существовании. До сегодняшнего инцидента с Юрико сколько-нибудь важной роли в жизни Йоджи этот боец не играл. Тем не менее, Макото был несимпатичен тому, кого прозвали Не Знающим Милосердия — в первую очередь за то, что неоднократно пытался добиться благосклонности Эрики и все еще оставался в живых. Мало кто из обитателей Города осмеливался взглянуть на Эрику как на рабыню для удовольствий. Тот, кто осмеливался — умирал. В подобных ситуациях Эрика позволяла себе преступать закон Господина. Неважно, мужчина или женщина; не фаворитка Господина, но меч в Его ножнах. Первая среди лучших, божество, чтящее лишь своего Господина. Отношения господина и вассала — превыше всего; больше места нет. Ни для чего. Потому несостоявшиеся ученики умирают один за другим — слишком слабы; пусть присоединятся в могиле к врагам божественного Господина. Макото — исключение; не убить на месте — просто пройти мимо. Не заметить. Почему? Возможно, Макото сумел что-то понять в Эрике — то, чего Йоджи не знал, во время, когда его еще не было в Подземном Королевстве? Однажды ему представилась возможность это проверить; на один день Эрика поручила его обучение Макото. Тогда Йоджи узнал, что ненависть бывает разной. +++ Иногда она абстрактна. Так ненавидят первых, лучших и далее по списку. Просто за то, что они лучшие или неплохо устроились; им завидуют. За это же ими восхищаются; должно быть, восхищение Макото Эрикой было именно таким. 　　　 Порой ненависть вырастает из страха; такая ненависть более конкретна, но тоже редко касается отдельно взятой личности. А бывает конкретная ненависть. Тебя ненавидят уже потому, что ты — это ты. Эта ненависть сочетает в себе все: и зависть, и страх, и чувство соперничества, и необъяснимую неприязнь, которая порой возникает с первого взгляда. Именно такую ненависть Макото питал к тому, кто выжил, став первым воспитанником Эрики. 　　　 Оставшись наедине с Макото, Йоджи понял — никакого обучения не будет. Макото его (руки, пригвожденные к столу стилетами; пробитые ступни) 　　　 убьет — просто за то, что нынешний воспитанник Эрики до сих пор жив. И спишет все на неизбежные издержки обучения; в конце концов, больше половины начинающих бойцов умирает, не выдерживая нагрузок. Умирать Йоджи никогда особенно не хотелось. Да, он готов был принять смерть с достоинством — но не от руки же этого… Макото? Йоджи не помнил, что тогда случилось. Когда Эрика пришла за учеником, Макото лежал лицом вниз на полу тренировочного зала. Из-под головы бойца медленно расплывалась лужа крови; целый и невредимый Йоджи стоял, покачиваясь, над бесчувственным противником. Воспитанник Эрики пребывал в подобии транса. В первую очередь Эрика привела в чувство ученика. Пары хороших затрещин хватило, чтобы Йоджи пришел в себя, удивленно оглянулся по сторонам и… потерял сознание. Вторично заставив воспитанника очнуться, Эрика буквально за шиворот выволокла его из тренировочного зала и велела отдыхать. Йоджи кивнул; на заплетающихся ногах направился в свою комнату, где уснул мертвым сном. Будить его Эрика не рискнула, и он пролежал в забытьи без малого сутки — в шесть раз больше, чем полагалось спать бойцам-ученикам. Потом обучение Йоджи продолжилось — все пошло своим чередом. С Макото он больше не встречался. Похоже, сама Эрика была против. Должно быть, не забыла, как, перевернув Макото лицом вверх, увидела кровь, хлещущую у бойца изо рта, текущую из обеих ноздрей, идущую из ушей, тонкими ручейками струящуюся из-под плотно сомкнутых век… Во всяком случае, лично не встречался. Было у Йоджи подозрение, что ко многим покушениям на его жизнь приложил руку именно Макото, несомненный лидер среди относительно молодых бойцов Господина. Теперь у Макото был отличный шанс покончить с противником одним ударом. «Почему он медлит?» Макото опустил арбалет. Неторопливо вернул меч в ножны. «Ему следовало убить меня сейчас, пока не могу двигаться. А он расслабился. Надеется на яд. И небезосновательно. Так?» Макото и впрямь решил повторить ошибку Йоджи; свято уверенный в том, что бояться больше нечего, лидер среди молодых бойцов принялся болтать вовсю: — Наш Господин — и есть законы, Не Знающий Милосердия. Только эти законы каждый определяет для себя сам. Такой личности, как Господин, не существует. Никогда не существовало. «Если у тебя есть враг...» 　　　 Йоджи понял, что падает. Ноги его уже не держали. «Но что делать, если врага нет?» Макото отступил, позволив поверженному противнику пасть к ногам победителя. «Стихия; толпа, с какой-то стати называющая себя бойцами Господина; как боль, а боль — это океан. Победить стихию невозможно; оказавшись посреди океана, будешь вечно дрейфовать на обломках того, что было тобой... и никогда не пристанешь к берегу». Макото смеялся. Гребень очередной волны, горько-соленой, по-детски жестокой — дети жестоки в той же мере, в какой невинны и чисты... 　　　 И в Подземном Королевстве им не предоставляется возможности вырасти. Более изощренный ум способен породить более изощренную пытку; но это — внешнее. На самом деле — лабиринт зеркал в душе каждого, бесчисленное количество иллюзий и, как результат, смерть. Деградация. Бойцы Господина — тупиковая ветвь развития. — Неужели ты понял это только сейчас, Не Знающий Милосердия? Эрика, Демон В Юбке заставила тебя поверить в ее собственную иллюзию, — похоже, Макото собирался сполна насладиться победой. Профессионализм в нем уступил место эмоциям — и Йоджи не мог его за это осуждать. — Как раньше заставила поверить Широнуму Тецуо и других старших офицеров. Разве не странно, что никто, кроме них, не видел Господина? Но если дело в ней... тогда все становится на свои места. О, она умеет убеждать, Демон В Юбке, — глаза Макото зажглись страстью, для которой не было единого имени. Ненависть? Зависть? Желание? Все — и ничего из них. «Эта тупиковая ветвь до сих пор не засохла. Спровоцированное кем-то буйство стихии не исчерпало себя. Почему? Потому же, почему существует Черная Книга, на которую наложено заклинание подчинения. Из-за того же, из-за чего горят магические фонари в Городе, а бойцы запивают зельями питательную магическую смесь». — Лучший раб, — сказал Йоджи, глядя на Макото снизу вверх, — это тот, кто думает, будто сам распоряжается своей судьбой... но при этом исполняет приказ господина. «Так же, как лучший актер — тот, кто играет самого себя; Господин может не существовать. Но кто-то есть. Там, в крепости. И я войду туда». 　　　 На мгновение Йоджи увидел незнакомую женщину, которая протягивая ему кремовую розу. Дотянувшись кончиками пальцев, он взял цветок. И — укололся об один из шипов. Боль заставила его открыть глаза шире. «Эта роза — из стали, — шипастый стебель оплетает тело, проникает под кожу, разрывая ее. — Эта роза — часть меня?» Встать. Направить оружие на остолбеневшего противника. Усмехнуться — любимой ухмылкой Не Знающего Милосердия. — Ты сам сказал — меня обучала Эрика, — ответил Йоджи на немой вопрос смертельно побледневшего врага. — Я уже умирал от этого яда — во время обучения. А от одного и того же нельзя умереть дважды. «Ложь; существуют вещи, от которых нет иммунитета. Например, пустота. Одиночество. Я не знал, что можно приобрести иммунитет к давинамерту. И Эрика вряд ли знала. Должно быть, раньше никому не предоставлялось возможности проверить». — Повторюсь: сражайся. Или — умри. 　　　 Макото пятился. Округлившиеся глаза; как? Почему? Почему всегда он, проклятый выкормыш Демона В Юбке? Нужно было убить его, пока не мог шевельнуться! Как любой боец Господина, Макото привык выживать. Смерть из-за столь глупой оплошности никоим образом не входила в его планы; в том же, что Йоджи убьет его — независимо от того, сдастся Макото или примет бой — лидер молодых бойцов даже не сомневался. Потому он принял единственно верное решение — обратился в бегство. 　　　 Йоджи не удивил вид спины убегающего противника; воспитанник Эрики ожидал этого и готов был отправиться в погоню. Слабый стон Юрико внес изменения в его планы. В конце концов, с Макото можно разобраться и позже, а вот рабыне без его помощи не обойтись. Отказавшись от преследования, Йоджи возвратился в комнатку Юрико и вернул на место засовы. Только потом он посмотрел на рабыню. Она сидела на кровати и ошеломленно глядела на него. 　　　 Он приблизился. — Не подходи, — Юрико съежилась, зябко обхватив себя за плечи. В ее глазах, ставших вдруг огромными, чуть ли не в пол-лица, Йоджи внезапно увидел себя самого — как тогда, два года назад. Только теперь он не был Пустотой. Кровавый Властелин отражался в зрачках дрожащей рабыни, беспощадный и равнодушный убийца. — Ты весь в крови… Отойди. 　　　 «А ты чего ожидал? — осведомился внутренний голос. — Ты ведь всегда догадывался — nequaquam vacuum, пустоты не существует. Если в тебе ничего не осталось от человека, станешь кем-то другим... или откроешь этому «кому-то» дверь. Ведь ты — идеальный проводник, прирожденный актер. Потому что ничего своего у тебя больше нет». — Я теперь, — Юрико сглотнула; вжалась в спинку кровати, пытаясь быть как можно дальше, — вижу лучше, чем раньше. Я знаю, что не стану больше, чем пешкой... на черно-белой доске, — рабыня всхлипнула. — И все равно... Я... не могу выйти из Игры. Йоджи понял, что Юрико плачет. — Уходи, — сказала Юрико — неожиданно твердо. — Придешь позже, когда от прошлой меня не останется ничего. «Пустоты не существует». — Закрой за мной дверь, — только и сказал Йоджи. Люди похожи на закрытые двери… +++ *** В конце второго часа у него рябило в глазах от игрушек. Йоджи никогда не отличался решительностью в выборе чего-либо, тем более — детских игрушек. У него самого игрушек в детстве было не так-то много, и выбирали их для него в основном родители. Йоджи всегда удивлялся, как им это удается. Продавцы и консультанты Йоджи помочь не могли, наоборот, вызывали желание сбежать от них подальше. «А вот Макото бы не колебался, — сокрушенно подумал Йоджи, выползая из очередного магазина и останавливаясь у витрины. — Сразу бы купил, что нужно… Он говорит, что из меня лучший актер. Но я — никто. Именно поэтому и могу сыграть своего героя. Он тоже… никто. Везде лишний. И его отовсюду гонят». Последняя мысль была неслучайна — из школы пришлось уволиться, а съемки, несмотря на то, сколько сил на них уходило, воспринимать как работу не получалось. Это все было тленом, пока не вышла первая серия; большинство его усилий были тленом, традиционно ни к чему не приводя. Роль, которую играл Йоджи, заставила его поверить в то, что может быть лучше. В итоге у него, как и у Макото, началась самая настоящая депрессия. И это притом, что общую сцену они сыграли отлично, и «Юрико» послала Йоджи самым что ни на есть убедительным образом. В отличие от Макото, Йоджи к депрессиям не привык, а потому абсолютно не знал, что в данном случае делать. Наверное, что-то, чего он никогда не делал раньше? В итоге решено было напиться. *** Снилась какая-то ерунда. Во сне Йоджи пытался мысленно пообщаться с Макото и объяснить ему, почему он читает фанфики с участием своего героя и героя Тецуо; почему старается не глазеть на Тецуо на съемочной площадке и почему, зная, что его блистательный коллега — гей, испытывает по отношению к нему не отвращение, а... Мысленно общаться Йоджи, в отличие от своего героя, не умел. Должно быть, и к лучшему. Вряд ли бы он сумел убедительно объяснить Макото, почему в последнее время думает об анальных пробках больше необходимого. Словом, после подобных снов Йоджи ничуть не удивился, когда, проснувшись, увидел Широнуму Тецуо рядом с собой в кровати. Он удивился, когда повторно проснуться не удалось. *** — Генетические эксперименты, — коротко сказал Тецуо. Йоджи не вполне его понял. Он вообще мало что понимал после того, как покинул комнату Юрико. Он не видел смысла в разговоре, в который его втянул обычно молчаливый Тецуо. — Эрика не находила тебя во время набега. Господин создал тебя после череды исследований в собственной лаборатории. Ты не первый такой. Не первый носитель его генов, его… Инферно. Но первый, кому удалось дожить до совершеннолетия. — Зачем? — у Йоджи не находилось слов. — Господин не может выйти на поверхность. Он… не в том состоянии, чтобы ходить, — добавил Тецуо бесстрастно. — Он существует только в пределах своей крепости. Умереть он не может, потому что он — не человек. Он стремится вернуться на поверхность и подчинить ее своей власти. Для этого ему нужны бойцы. Когда он подчинит поверхность, нужда в нас отпадет. Бойцов не будет. И людей тоже. Только такие существа, как сам Господин… как ты. Ты — не человек. Он сказал это все так же спокойно, но его слова заставили Йоджи прикусить губу. Макото и Зенья были правы, когда пытались убить его раз за разом. — Если ты войдешь в его крепость, он подвергнет тебя испытанию, — продолжил Тецуо. — Постарается в тебя вселиться. На тебя не действуют подчиняющие чары, потому что ты сам умеешь подчинять; но он древен, коварен и очень силен. Человеческое тело не может выдержать его сущность, он пробовал, и неоднократно. Тела монстров тоже не подходят. Ему нужно твое тело. Независимо от того, сумеет он вселиться в тебя или нет… Твоя личность будет уничтожена. А теперь решай, хочешь ли ты идти в крепость. — Откуда ты все это знаешь? И зачем говоришь мне? — спросил Йоджи. — Я — шпион, — равнодушно отозвался Тецуо. — На поверхности есть свои Господа. Если суть заточенного в Подземном Королевстве Господина темна, то их — светла. Они подослали меня сюда несколько тысяч лет назад. — Зачем? — других вопросов у Йоджи не находилось. — Они тоже были заинтересованы в твоем появлении. Такое существо, как подземный Господин, может убить только равный ему. Ты. Йоджи засмеялся. — Ты воспитал меня должным образом, не так ли? Как оружие. Ты никогда не видел во мне человека… всего лишь разменную монету. Пешку на черно-белой доске, чуть более значимую, чем ты сам. Твои «светлые» Господа использовали тебя, прикрываясь благими целями. Господин Подземного Королевства честнее. Он, во всяком случае, не врет. Но и он, и его противники — все навязывают роли. Я больше не собираюсь подчиняться… никому. Я больше не хочу играть. — Тогда уходи, — сказал Тецуо, на открытой ладони протягивая Йоджи амулет. Тот узнал его сразу: именно такие амулеты использовали бойцы Господина для быстрого перемещения на поверхность, когда отправлялись в набеги. — Тебе все равно придется играть, — добавил Тецуо. — Сыграть того, кем не являешься, невозможно. Но выбор роли всегда остается за тобой. *** — Спасибо, — Макото выглядел счастливым как никогда. — Чудесный подарок, «Эрика» меня так благодарила… Говорила, что ее племянница прыгала от радости. Йоджи покивал. Тецуо в выборе подарков оказался гораздо лучше, чем он сам. Йоджи никогда бы не додумался, что маленьким девочкам может понравиться конструктор «Лего». — Может, хватит называть ее по сценарию? — предложил Йоджи. — Кстати, насчет сценария, — подхватился Макото. — Видел новый сюжетный поворот? В книге немного не так было, говорят, Жанна Верес в полном восторге… Бегает и кричит, как ненавидит свой текст — тот, мол, куда живее, чем она сама. — Ага, — согласился Йоджи несколько отстраненно. О новом сюжетном повороте он узнал после того, как, проснувшись утром в квартире Тецуо, ухитрился вспомнить все подробности вчерашней ночи. Как он вдребезги напился в ближайшем баре, и как, поняв, что самостоятельно до дома не доберется, вздумал позвонить Макото, но позвонил почему-то Тецуо, номер которого у того же суперобщительного Макото и переписал как-то тайком… Как Тецуо приехал его забирать, и как они начали целоваться в машине, и как… От воспоминаний было впору сгореть со стыда. Хотя ничего особо извращенного в них, кажется, не нашлось — авторы фанфиков были бы здорово разочарованы. — А еще, — возбужденно добавил Макото, — запускают новый сериал. Называется «Sweet Pool». Он, правда, не чистое фэнтези, там больше хоррора и повседневности… Не хочешь сходить на пробы? Йоджи замешкался с ответом. Когда Макото назвал день, на который были назначены пробы, Йоджи думал еще какое-то время, прикидывая, не запланировано ли у них что с Тецуо на тот день; Тецуо оказался навязчивым как моровое поветрие, переспав с ним раз (да, теперь Йоджи мог более-менее уверенно оперировать данным понятием), избежать следующих встреч оказалось решительно невозможно. Йоджи уже начинал думать, что в тот раз застукал Тецуо целующимся с парнем не случайно. Хотя, возможно, дала о себе знать прорезавшаяся мания преследования. — Пойду, — сказал Йоджи наконец. 　　 Общеизвестно: за совершенную раз ошибку придется расплачиваться вечно… Если, конечно, это и вправду ошибка.