Бара

С трухлявой металлической лестничной клетки открывался вид на двор. По дырявому асфальту с озерами и реками травы бегали дети в засаленной ободранной одежде, гоняя мяч. Желто-оранжевое солнце садилось, окрашивая облезающие серые, измалеванные надписями дома, один впритык к другому углом. Подросток, сгорбившись, опираясь локтями о железную ограду внешней лестницы курил, меланхолично перегоняя дымящий окурок из одного угла рта в другой. Облезлые собаки под домом дербанили что-то до жути похожее на человеческое тело в тряпках. Лучше бы это быть и правда телу. Сытые собаки целую ночь никого не тронут. Лестница заскрипела, пошла ходуном, парень бросил осторожный взгляд в сторону болтов, которыми шаткая конструкция была прикручена к кирпичной стене. Послышалось шаркание шагов, неровное, за спиной раздался хриплый булькающий голос.  — Есть еще? Потянуло помоями, блевотиной и перегаром. Он скривился.  — Нет.  — Слышь, чо мне не оставил, сука?  — И че ты мне сделаешь? — он развернулся, окатив женщину брезгливо-презрительным взглядом серых глаз со стальным отливом. Женщина неловко утерла нос тряпьем, волосы свалялись в палевый ком, рожа распухла, лохмотья порвались. Кажется, вместо одежды она использовала старый пододеяльник, прорезав в середине дырку для головы. Парень отвернулся в сторону двора.  — Заблюешь на смерть, разве.  — Ты как с матерью разговариваешь, гнида?  — Ой, да иди проспись уже. Запах засохшей блевотины и спирта исчез вместе с женщиной за дверью, парень осторожно притушил окурок о железо ограды, на которую опирался, положил в карман куртки. На новые сигареты еще не заработал. Сжав перила лестницы, он проорал во всю глотку.  — Волда!!! Ребятня во дворе остановились, как вкопанные, затравленно оглянувшись в его сторону. Затем трое мальчишек сбились в группку, о чем-то переговорили и двинулись к дому. Здоровенный пес с оборванным ухом у входа к лестнице зарычал оскалив кровавые зубы, но мальчишки знали, что делать. Парочка камней и палок загнала собаку в подвал. Один из троицы отпихнул труп крысы со ступеньки. Лестница снова пошла ходуном, пока они поднимались, подросток спокойно ждал их прихода. Это они ему должны, точне Волда, значит это они должны к нему прийти, а не наоборот. Когда выходило наоборот, ничего хорошего должникам это не сулило.  — Ты че орешь-то на всю улицу? — самый высокий из троих высокомерно ухмыльнулся.  — Если бы вы были жителями столицы и могли бы себе позволить такую роскошь, как персональное средство связи, — ответил он необорачиваясь, — или были бы на периферийной планетке, где еще даже сохранился такой раритет, как сотовые телефоны, да они еще бы и работали, может быть, я бы нашел возможность вам позвонить. Но увы, девочки, вы живете в том же дерьме, что и я, а значит если мне приспичит поорать, вы прибежите как миленькие. Что вы и сделали, умнички, — он развернулся к мальчишке с кудряшками, которые на чистой голове могли бы выглядеть каштановыми. — Волда, я так понимаю, ты пришел мне долг вернуть, а потом с мячом забылся?  — Долг? Но… ты же сказал завтра! — пропищал Волда. В отличие от приятелей у него еще даже голос не сломался.  — Э-нет, парень. Я говорил к вечеру пятницы. И меня не волнует, если у тебя сегодня четверг, у всех нормальных людей, которые хоть иногда сверяются с календарем — пятница.  — Ну нет их у меня! Я думал — завтра!  — Думал завтра, отдашь сегодня.  — Я те че, рожу их, или высру, что ли?  — Надо будет, высрешь, — недобро ухмыльнулся парень. Двое приятелей прикрыли своего товарища плечами.  — Слышь, Бара, ты не борзей, а?  — Девочки, — Бара поморщился, — пиздуйте отсюда и сосите у кого-нибудь еще, я лично заразиться боюсь. И мне ссать, если наш Волда считает, что вы двое — его боевые пидорасы, для меня вы девочки, а с бабами я не связываюсь, — Бара медленно подступал к троице, оттесняя их к ступенькам. Несмотря на то, что дылда был на две головы выше Бары, он был тощий и нескладный. А вот о силе удара Бары слышали все. — Будете дальше мне тут пиздеть — я вас просто нахуй отсюда скину вниз, даже копы ни хуя не найдут. Вас на лоскутки разберут местные собаки и бомжи, ясно? И кстати, девочки, если вы еще не догнали: если мне не отдаст деньги Волда, я их спрошу с вас, как с любимых жен, и натурой брать не буду, даже не мечтайте. Каждому, — парень ткнул пальцем в лоб сначала одному, потом второму, — каждому одной прекрасной ночью в затылок прилетит булыжник, потом без разговоров я вас тепленьких отвезу к черным медикам, а может и к каннибалам — и дело в шляпе, — развел он руками. — Опять же, копам будет срать, спишут на свору, как и все, что в этом квартале происходит. Вам ясно? Им было предельно ясно. Развернувшись молча они припустили вниз по лестнице. Волда попытался ухватить за рукав одного из бывших защитников, но те послали его к известной матери и велели больше не обращаться. Волда остался с ним один на один. Бара, глядя на побег, зло ухмыльнулся. Разумеется, «Бара» не было его именем, настоящем именем. Как его назвали при рождении никому, кроме матери, известно не было, да и та обращалась к нему по имени только в редкие секунды трезвости, чтобы взять денег на пойло. Сначала мальчишку называли Бараном, за жестокие драки, где он шел на всех напролом, не задумываясь ни о боли, ни о последствиях. Затем Бара успел выхватить у матери крохи пособия, которое ей перепадало раз в полгода от государства. Эту скромную сумму он пустил в дело и начал небольшой бизнес, услуги по обмену и займу: выменивал у охотников всякую полезную мелочь вроде батареек за еду, батарейки потом продавал за деньги другим, а деньги занимал третьим. Так он стал Барыгой. Спустя время и Барыга отсеялось, осталось одно непонятное Бара, нечто среднее между кличкой и званием, имя, знакомое в трущебном районе самой отсталой планеты каждому бомжу. К нему обращались не только дети, и твердо знали, что надуть не получится. Бара научился бить мощно и наверняка, бегать быстро, как собака с подпаленным хвостом, обзавелся чем-то вроде команды помощников из добросовестных клиентов. Если ты не платил по счетам, тебя найдут и вытрясут все до последней капли, оставив валяться на улице. Но если ты в срок отдавал все долги, Бара поступал честно и предлагал выгодные условия — работать на него за регулярную и стабильную плату, или скидки на последующие сделки. Одиннадцатилетний Волда мялся, стараясь сохранить прежний «крутой» вид, но теперь вечерний горячий ветер, свистевший в его ушах, доносил голодное рычание стаи псин, прячущихся до ночи в подвале.  — Волда, — пока спокойно спросил он, — где мои деньги?  — Я верну! Я верну, клянусь! Я отдам все завтра!  — Никаких завтра, пацан, — покачал головой Бара. — Мне нужны мои деньги. Прямо сейчас.  — Но у меня нет с собой, ты же сам знаешь! — снова взвизгнул Волда. Бара кивнул.  — Это, конечно, несколько осложняет дело, но не меняет того факта, что ты мне должен. Если они не с тобой, то я спрошу, Волда, в последний раз, а ты, будь добр, ответь мне, наконец, или ты полетишь вниз. Где. Мои. Деньги.  — Дома! Я оставил их дома! Я спрятал, под кроватью! Там все, как ты сказал, вся сумма и еще сверху тридцатка! Я все сделал! Я думал, завтра отдать, ты же сказал завтра! — парень почти плакал. Бара видел подобное тысячу раз. Когда слезы были всего лишь уловкой, чтобы надавить на жалость, когда действительно искренним порывом, и в самом начале своей «карьеры» он отступал, но потом быстро понял одну вещь. Если человек знает, что он не сможет отдать, но все равно впутывается в долги, он тащит на дно не только себя, но и других. А на этой планете каждый сам за себя, с рождения и до самой смерти. И Бара не для того в детстве сверкал пятками, убегая от бешеных стай, от обезумевших каннибалов и просто жестоких мудаков, чтобы подохнуть от голода из-за чьей-то неспособности трезво оценивать свои силы. С тех пор ни детские, ни старческие слезы его не волновали.  — Нет, Волда. Я сказал сегодня.  — И что… что… ч-ч-ч…  — Иди, и принеси мои деньги, придурок! Живо!!! — Бара заорал ему в лицо. Волда дернулся, смешно выгнулся, будто пытаясь увернуться от крика, и юркнул на ступеньки лестницы со всех ног, споткнулся, прокатился кубарем пару ступенек, но немедленно поднялся и продолжил бег. Бара дождался, когда лестница перестанет шататься и двинулся следом. У него еще есть работа. Сумерки начали сгущаться. Детвора с мячом давно рассосалась, во дворе стали собираться жители постарше. Разумеется, почти у каждого из тусовки была с собой палка, может даже бита или древнейший огнестрел, вроде ружья или пистолета. В этом районе копы позволяли такое — ночью просыпались стаи одичавших собак, и своими силами копы с ними не справлялись. Большинство собравшихся здесь не имели узаконенной работы вроде официанта, сантехника или продавца в государственных учреждениях, зарабатывали по мелочи, чем бог пошлет: охотой, собирательством в опасных заброшенных кварталах, добывая полезную и не очень херню. Такие профессии приносили немало адреналина, и в свободное время охотники, собиратели и простые бандиты стеклись к кострам во дворах. Если кому-то везло заполучить приличную добычу, устраивалась небольшая вечеринка для фриков и отбросов: кто-нибудь приносил проигрыватель на батарейках и начиналась бесплатная мини-дискотека. Были в районе и охраняемые места внутри зданий с музыкой, выпивкой, даже с мебелью, но за все там приходилось платить. Здесь же мог прийти кто угодно, забыть ненадолго о своих проблемах, порадоваться чужому успеху и надеяться, что завтра повезет и им. Основная аудитория Бары — совсем отчаявшиеся. Бара петлял между людьми с засалеными свалявшимися волосами, собранными в сумасшедшие прически, похожие на гнезда или космы бродячей псины. Одежду местный народ шили своими руками из любого тряпья, что найдет, в цветовой палитре отдавали предпочтение болотным и грязно-кирпичным оттенкам, чтобы маскироваться от бандитов и каннибалов на заброшенных улочках, в покрое же проявлялась вся фантазия, личные вкусы и индивидуальность каждого отдельно взятого. У металлического забора, ограждающего двор от еще более безумного и тухлого района, привалившись спиной стояли два копа. Один из них, Шрамина, махнул Баре рукой, приглашая на разговор. С копами Бара дел не имел, но и не нарывался, засунув руки в карманы он подошел к офицерам.  — Господа начальники, как жизнь, чем обязан? — на лице Бары растянулась дежурная улыбка для подобных переговоров.  — И тебе привет, Бара, — кивнул мужик со шрамом через все рыло. Шрамина. — Опять отжимаешь у детишек игрушечки?  — Да вы, наверное, обознались, офицер Шрамина, я ничего такого не делаю, вы же знаете, — пожал плечами Бара, глядя Шрамине прямо в глаза.  — Мы видели, как ты подозвал того паренька. Весь двор слышал его имя — Волда. Что ты от него хотел? — подал голос другой коп. На лице плясали тени от костра и танцующих перед ним, Бара щурился, силясь узнать мужчину, наконец сообразил, что никогда раньше его не видел. Новенький. Видать прежний напарник, Косой, отбросил коньки, или сбежал, или подался в бандиты, а этот пришел на замену, и Шрамина ему устроил экскурсию по памятным местам. Решил местный зоопарк продемонстрировать. Со зверушками познакомить. Бара криво ухмыльнулся.  — Господин начальник, и чего вам детские игрушечки дались? Может, и задолжал он мне погремушку какую, а может, я узнал, что он мою мамочку бомжихой ссаной обозвал, вам-то какое дело? У нас тут, конечно, шумно по ночам, но меня ни разу ни за что не забирали, верно, офицер Шрамина? Так что я законопослушный мальчик и никого незаслуженно не обижаю. А если трогаю, так разве можно безнаказанно сиротку обижать? Все честно. Шрамина расхохотался, хрипло и раскатисто. Новенький, к удивлению Бары, тоже улыбнулся.  — Да, мне уже рассказывали.  — Ну, вот и все, добавить мне нечего, господин начальник. Так может я пойду?  — Куда пойдешь? На ночь глядя?  — На охоту, ясное дело. Или меня кто сожрет, или я кого поймаю и сожру. Тем и живем, господин начальник, тем и живем, — расплылся в широченной улыбке Бара, демонстрируя две дырки вместо зубов снизу с правой стороны челюсти. Год назад два мудака под видом выгодной сделки заманили его на развалины, как оказалось, в ловушку. Может хотели денег отжать, может избавиться от конкурента. Бара лишился пары зубов, но успел сбежать. Один из нападавших лишился глаза, второго больше никто не видел. Испугался мести от Бары или его братков, наверное, а может раненый попался каннибалам на ужин, кто знает. Офицер внимательно, чуть прищурившись разглядывал его с ботинок до макушки. Бара приготовился услышать что-то в духе «не попадайся нам на глаза, а не то ноги из жопы повыдергиваем», или более привычное, что он «грязь и тварь, и должен знать свое место». Однако офицер смог удивить его.  — Знаешь, с твоими-то талантами и характером тебе бы в полиции работать, а не в этой дыре прозябать. Что ты, до старости барыгой здесь будешь? Я в это не верю. Ты борец, парень, а борцы нам нужны.  — Чего? — покосился на него Бара. То ли под кайфом мужик, то ли по жизни долбанутый. — Какой из меня коп? Я отброс, шваль, как и все здесь.  — Очень даже не плохой коп. Ты подумай, пацан. Булас вот мне не верит. Он считает, ты здесь родился, и сдохнешь тоже здесь. Так и сказал, когда рассказывал о тебе.  — Извини, браток, — посмеиваясь развел руками Шрамина, — но ты ведь и сам в курсе, ничего личного.  — А я считаю, что с твоим характером ты и планету мог бы покинуть. Не в один день, конечно, и порвать жопу пришлось бы не раз. Но смог бы. Ты — да, смог бы. Ты подумай. Если надумаешь, приходи в участок, оформим как надо, отправим в училище.  — Че за порожняк ты гонишь? — почему-то разозлился Бара, даже позволил себе повысить голос на офицера и перейти на «ты». — Я тебе что, добряк какой? Думаешь, я тупой совсем, типа раз мелкий, так дебил? Ты обо мне спроси у ребят, — Бара рывком махнул рукой в сторону собравшейся тусовки и тут же запихнул в карман куртки, чтобы не показывать, как сжались его кулаки. — По-твоему я настолько тупой, что соглашусь гонять собак по улицам или проституток шпилить со скидкой за то, чтобы лизать жопу какому-то мудаку, который моей матери пособие раз в полгода присылает, так, что ли? Да я этих собак каждую ночь гоняю, а шлюхи сами ко мне льнут, если им что-то надо, и готовы трахаться хоть сутки напролет задаром, лишь бы я им простил долги, им, или их сынкам с братиками! На кой-хрен мне это все? — он почти кричал от накатившей непонятной злости. — Ты че думаешь, я продам свою мать просто за так и свалю?!  — Скажи честно, себе скажи, парень, а твоя мать заметит, если ты останешься? Для нее что-то существенно изменится, если останется как есть, если будешь барыжить втихаря, а потом в бандиты подашься, и в лучшую ли сторону это будут перемены? А что изменится для нее, и, главное, для тебя, стань ты курсантом училища, получи официальное гражданство? Если захочешь — стипендию твою я буду сам лично ей приносить, могу дать расписку, какую ты берешь у своих должников. Но подумай, о себе подумай, и приходи, когда решишь. Офицер отлип от стены и ушел прочь, видимо, к патрульному автомобилю. Шрамина снова расхохотался, закурил.  — Забей, малой,  он из солдат бывших, перевелся недавно с гражданки. Ебанутый, ты прикинь? — он гоготнул, чуть не выронив окурок на траву. — Жил себе на планетке подле планетки столицы, с пособием таким, что нам обоим и не снилось, спустил все к хуям и приперся по командировке сюда. Может моча в голову стукнула и решил, что недоотдавал долг стране, может по военке соскучился, а его, ебанутого, на войну не пустили, хрен его знает. Ты его, браток, не слушай. На кой-черт оно тебе, а? Тут ты царь и бог — там будешь среднечковым задрипаным курсантиком, а когда закончишь, не факт, что в копы отправят, могут ведь и на передовую кинуть. И ладно, если только в такую же дыру райончики от бандюков зачищать, могут ведь и в самое пекло. Сечешь? Неустойка слишком большая, Бара, и выплачивать тебе ее нечем будет, а придется. Житуха берет с процентами побольше, чем у тебя, пацан. Давай-давай, пиздуй отсюда. И так, совет еще послушай от взрослого дядьки — мелкого не трогай. Грохнешь — никакого навара, а вот когда он вырастет, сможешь у него отжимать что посерьезнее погремушек. Ну и мне выгоднее, кому сдались непонятные сосунки? Вы тут плодитесь, как собаки, собаки же вас и жрут, все по-честному. А вот будет он постарше, может, ему свезет выбить работку на государство, гражданство получит. И вот тогда, — снова расхохотался Шрамина, — если ты грохнешь гражданина федерации и я тебя сдам — мне премия будет. Мы же тут это, защищаем интересы государства, а не вас, отребье, сам в курсе. Вас типа вообще не существует! Приколись, мамка твоя есть — потому что на государство работала и на учете, а вот тебя нет и не было никогда!  — А че ж ты меня до сих пор не сдал? — прорычал Бара. Шрамина гаденько ухмыльнулся, сощурившись.  — А что мне от тебя будет? Вот стукнет тебе двадцатник, вляпаешься в бандюки какие, тогда я тебя сдам и мне премию выдадут. А ты что думал? Ничего личного, это бизнес. А пока живи, ковыряйся! Шрамина снова расхохотался и свалил, оставив Бару сжимать до крови кулаки. Оставшись в одиночестве на отшибе праздника дерьмовой жизни местных помойных крыс, не существующих для государства, достал из кармана целую сигарету. Выкурил почти целиком, неслыханная трата, но иначе он не смог бы успокоиться. А ведь работа все еще на закончена. Шум своры, рычание и повизгивание неслось по улицам. Бара летел впереди, не забывая по дороге переворачивать любые предметы, чтобы тормозить хищников. В какой-то момент он запрыгнул на ржавые останки некогда работающего автомобиля и прыгнул вверх, зацепился за пожарную лестницу, немедленно подтянул ноги и тут же рывком прыгнул выше. У самой пятки лязгнула челюсть, хищники окружили автомобиль, парочка стояла на крыше, подпрыгивая, в надежде достать добычу. Вне досягаемости своры Бара уже спокойно перебирал ноги и руки, карабкаясь наверх, переводя дух. Это еще ему удалось сразу же вырубить палкой первого пса, и часть своры накинулась на раненого собрата — сожрать. В этой части района царила кромешная тьма, изредка разрываема обычными факелами, горевшими на крышах у входа на лестницу. Вся планета, откуда был родом Бара — сплошная выгребная яма за пределами какой бы там ни было цивилизации, но в доме Бары, в отличие от этого места, хотя бы было проведено электричество, которое парень ежемесячно оплачивал из кровно заработанных. Мать не была способна обеспечить им с сыном даже эти крохи. Когда Бара был совсем маленьким, она вроде пыталась, работала и официанткой в столовой при участке, потом перешивала из лохмотьев более-менее сносную одежду и продавала соседям. Но это были гроши, которых едва хватало на пропитание, а уж о коммунальных услугах и говорить нечего. В день, когда она получила первое пособие по «крайней бедности для безработных граждан», мать не придумала ничего лучше, чем просто пропить его. В тот день Бара понял, что теперь никто ему не поможет. Даже родная мать. Но этот район был выгребной ямой в выгребной яме. Самый дикий. Половина домов заброшена, были целые районы и кварталы пустующих многоэтажных зданий. В тех домах, где еще можно было как-то существовать, новые жильцы выносили трупы предыдущих и даже не особо прибирались после них. Все, что оставалось от прошлого хозяина, переходило в имущество нового. В такой дыре из дыр и обитал должник Бары — Волда. Люди жили здесь сплоченной общиной. Группе намного проще отбиваться от собак, чем одному, тем более охотиться на них. Ходили слухи, что отдельные дома превращались в целые секты каннибалов и вылавливали остальных жителей квартала. В таких условиях, опять же, полезнее было жить поближе к большому скопищу людей, чтобы вести оборону. Стоило Баре ступить на внутреннюю лестницу с крыши, его немедленно встретило дуло ружья.  — А-ну, пиздуй отсюда, сынок, а не то я тебе башку нахер снесу! — прорычал старик. Бара щурясь вскинул руки.  — Мужик, остынь, я не местный, я из Реввила. У меня тут приятель живет, Волда-пацаненок, может, знаешь? Ружье опустилось, в глаза брызнул фонарь. Бара прикрыл их ладонью.  — Рожа у тебя знакомая… ты не Бара часом?  — Он самый. Я тут по делу, мужик. Клянусь — ничего чужого не возьму, только свое по праву. Если ты знаешь мое погоняло, ты знаешь и то, что я не вру и воровством не занимаюсь.  — Знаю, знаю. Эй, кто из дежурных? У меня добрый гость, замените кто-нибудь, — крикнул вниз старик, тут же послышались шаги. Дед обернулся к Баре. — Волда, выходит, проштрафился тебе? Вот дебил малолетний… Старик пропустил дежурного, отвел фонарь в сторону лестницы и стал спускаться.  — Пойдем, покажу тебе их комнаты. Только ты не особо его тряси, ладно? Их семье удача выпала, Лорри работу получила. Они переезжают завтра утром в новую квартиру. С электричеством и водой! — торжественно произнес старик. Бара улыбнулся. Его всегда веселило, когда ему встречались люди, способные искренне и бескорыстно радоваться чьей-то удаче. Не то, чтобы это было смешно само по себе. Просто такие люди казались ему инопланетянами, попавшими в это проклятое место словно случайно. Необъяснимое чудо.  — Сейчас что с него взять, а потом тебе воздастся сторицей. Вот в разрешение на квартиру получили, а там кто знает? Может, повезет девочке, повышение получит, переедет в квартал с телевидением! Мальчика в школу определит...  — Мужик, а ты школу заканчивал?  — А по мне не заметно, да? — горько ухмыльнулся старик. — Между прочим, парень, я когда-то на этом самом телевидении работал.  — Ни хрена себе, — присвистнул Бара, — как же ты сюда загремел?  — Как и все, кто сюда попадает, а не родился, — пожал плечами рассказчик, — не то сказал про наше правительство, вот и приехали.  — Мужик, ты прости, но ты сам дебил, — не удержался от комментария парень. Дед, как ни странно, не возмущался, только тяжело выдохнул.  — Наверное, парень. Может, ты и прав. Вот, этот этаж. Спросишь там комнату Лорри и Волды, тебе покажут, — пожилой мужчина открыл дверь этажа, пахнуло жареным мясом, сыростью и неизменной помойной вонью, которую, впрочем, Бара не почувствовал, так как привык к легкому фону в любом уголке этой планеты. Обшарпанные стены, на которых местами оставались пятна штукатурки с краской, голым бетоном торчали наружу. Люди то и дело сновали из комнаты в комнату, ссутулившись, завернувшись в свои лохмотья, покашливая, нашептывая что-то невнятное. Нужную комнату Бара нашел сам, благодаря паре коробок с вещами у входа. Много забрать не позволили бы местные, но и с пустыми руками в новую квартиру, очевидно, не отправили, сжалились. Дверь была открыта, так что Бара беспрепятственно прошел внутрь. Жильцов в помещении не было. Из мебели — шкаф и тумба. На полу два матраса, голые — все вещи либо лежат в коробках, либо разобраны по-честному членами общины. Пара коробок была и внутри комнаты. Бара приоткрыл пальцем одну — тряпки, вторую — тряпки и посуда. Он уже собрался закрыть ее и уйти восвояси, но что-то блеснуло в груде барахла, Бара не удержался и заглянул внутрь. Из завалов чужих вещей на полусвет от звездного неба за окном появилась самая настоящая робот-собака. Бара понюхал игрушку — запах свежей краски и электроники. Новая!  — Ах, ты ж сученок, — расхохотался Бара, — наебать меня решил! И, похоже, не только меня… я тебе столько денег в жизни не дал бы… Что-то с шумом вывалилось из шкафа, Бара успел развернулся и заметить мелькнувшую в проеме двери копну волос. Гнаться следом он не стал. Какой бы ни была его слава, против целой общины Бара не попрет. Это не его территория, и бегать за должником здесь, одному, без охраны — глупо. Забрать свое ему никто не помешает, невозврат долгов тут не в почете так же, как и воровство, но ребенка проучить не дадут. Повезет — старик расскажет местным, что учудил их мелкий сосед, те сами отлупят пацана по самое небалуйся так, что в новой квартире Волда сможет только стоять. Барыга молча достал робота, сотворил из пары тряпок подобие сумки-перетяжки и расположил на спине, а затем покинул квартиру. Добрался до ближайшего соратника, тот быстро собрал небольшую компанию — эскорт, и таким образом без особых приключений Бара добрался домой. Что ему было делать с роботом он понятия не имел. Он в принципе никогда не держал дома ни ценных вещей, ни денег. Все было попрятано в только ему одному известных нычках по всему городу. Но тащить в нычку игрушку, пусть новую, пусть дорогую, казалось дурацкой и смешной затеей. Забравшись на свой матрас у окна в дальнем углу своей комнаты, под храп и стоны матери из соседней Бара размышлял о Волде. Это ж надо, придурок. Раз судьба ему выдала шанс переехать в район покруче, он решил напоследок громко хлопнуть дверью и выжать остатки возможностей из старого места жительства — взял ссуду, очевидно, не одну, купил что душе угодно, и намылилися свалить, не вернув долги. Баре было одновременно и смешно и противно. Смешно, потому что глупый мальчишка мог купить, мать его, телевизор в их новую с матерью квартиру, но потратил деньги на непонятную безделушку, а остатки, очевидно, на двух недотелохранителей. И противно, потому что, как ни крути, он выставил Бару идиотом. Смылся бы без возврата долга — все узнали бы, как Бару обвел вокруг пальца какой-то пизденыш. Теперь — пойдут разговоры про то, что Бара отжал у ребенка игрушку. Вот же говнюк. И главное, каков сам Бара? На что купился? Как его вообще угораздило связаться с подобным пронырой? Обычно он быстро просекал скользких товарищей и дел с такими не имел. Но тут повелся на прыть, готовность на любые условия, даже приносить остатки вещей из заброшенных домов. Купился на рьяное желание «войти в долю» и выжить. Увидел себя. Выходит, и сам Бара тот еще дебил. Покруче чем Волда и тот старик вместе взятые. Утром его разбудил, как ни странно, не пьяный лепет матери «что у нас пожрать есть», а стук в дверь. Бара сел на матрасе, разомкнул глаза. Персиково-желтый отсвет бил в лицо от залитых солнцем стен. В этом доме все стены были такого цвета. Только в одной квартире голубые, никто не знал, почему. Бара подошел к обшарпанной входной двери, открыл. На пороге стоял домоправитель, дед лет сорока пяти, в теле и со вторым подбородком. Его должность вполне позволяла даже в этом аду вечной борьбы за за существование нажить и поддерживать в должном объеме второй подбородок.  — Мы же вроде в расчете, — раздраженно прорычал Бара. Мужчина расплылся в улыбке, вскинул руки.  — Верно-верно! Никаких проблем! Ты один из немногих в этом сраном доме, кто платит мне вовремя, парень, я не о том! Сегодня в квартиру сверху въезжают новенькие. Я подумал, ты захочешь познакомиться. Женщина с сыном. Пацан — так себе рвань, тебе он не будет интересен, а вот женщина недавно устроилась на пути сообщения диспетчером, возможно, у тебя появится возможность расширить бизнес, — подмигнул мужик. Бара обалдел от такого энтузиазма настолько, что ничего не заподозрил в информации о новоселах.  — Тебе-то что с этого?  — Как, что? Я-то отсюда никуда не собираюсь двигать, — хохотнул домоправитель, — я, знаешь ли, ни на правительство работать не хочу, ни в шахты, а то, чем занимаюсь, особого дохода мне не приносит. А вот ты, если и дальше будешь таким же славным парнем, может и переедешь когда-нибудь куда поближе к космопорту, там-то всяко обороты побольше. Ну, а чтобы район не терять… тут я тебе и пригожусь. Бара хмыкнул. Чаще ему просто пытались указать на его "место". Некоторе местные дельцы калибра покрупнее считали своим долгом рассказать Баре, что он сосунок и ничего стоящего ему не светит, а потому он обязан передать с потрохами всю свою сеть большому умному дяде. Предложений о партнерстве Бара не слышал ни разу ни от кого старше двадцати.  — Мужик, ты трезвый вообще?  — Я верю в твой потенциал, Бара. Ты смышленый и живучий парень. Такие как ты быстро становятся серьезными шишками. Сейчас ты играешься с мелочевкой, но потом неизбежно свяжешься с ребятами посерьезнее и войдешь в ряды какой-нибудь хорошей организации, а там и до главы недалеко. Так вот, я хочу, чтобы когда ты станешь главой серьезных ребят с пушками, ты помнил о добром старике Тулли, который всегда верил в тебя и поддерживал. Понимаешь, о чем я?  — Ага. Еще есть вариант в копы заделаться, — спокойно заметил Бара. Но домоправитель громко расхохотался, похлопав Бару по плечу.  — Ну и шуточки у тебя, парень! Ладно, бывай. Домоправитель направился к выходу на внешнюю лестницу. Бара остался возле своей двери. Похоже, копы были правы. Как ни крути, если не хочешь спиться, как мать, в этом гадюшнике два выхода — или в бандиты, или в копы. И те и другие очень быстро отбрасывали копыта. А умирать Бара совершенно не собирался. С местными бандитами Бара если и работал, то по мелочи, не потому, что боялся или не понимал выгоды. Где бандиты, там оружие, где оружие — очень большие бабки. А еще верная, скорая и крайне неприятная смерть. Как-то, когда ему было десять, он видел рейд сил Армии Гражданской Федерации на очередную банду. Прилетело целых четыре «дерьмовоза» с коммандосами, и солдаты мочили напропалую всех: и бандитов, и простых местных. Зачистили половину квартала. Так, собственно, и появились заброшенные дома, куда никто не хотел поселяться. Пока ты не ввязался в преступную группировку, а был просто мелким жуликом или недовольным гражданином, максимум, что тебе грозило — мордобой от копов и пара месяцев в кутузке. Если же ты брал в руки оружие и вас таких было несколько ребят, правительству было насрать, взялись вы за стволы, потому что собирались устроить государственный переворот, или хотели как-то выжить в этом клоповнике — вы покойники. Снизу на улице раздался дикий визг ребенка, разрезая ножом уши, ковыряясь лезвием в мозгу. Бара поморщился, закрыл дверь, направился к своему матрасу досыпать. Какой-то пиздюк попался в зубы озверевшему псу, или сам справится, или кто поможет, или сдохнет — без разницы, скоро все прекратится и можно будет вздремнуть. Визг действительно стал чуть тише, но ненадолго. Истошные вопли обрастали красками, становились громче, дополнились мольбами. В конце концов, когда источник звука оказался прямо над квартирой Бары, он наконец узнал этот голос. Сначала сел на матрасе, а затем заржал. Вот это облом парню, повезло, как ужину каннибала! К крикам с потолка присоединился мат матери из соседней комнаты. О том, чтобы отдохнуть еще хоть немного пришлось забыть, Бара прихватил с собой собаку-робота в импровизированной тряпичной сумке, перекинул ее через плечо и вышел из квартиры. Дверь открыла молодая женщина, худая, даже тощая, в потрепанном с заплатками синем платье. И все же это платье было пусть старой, но формой работника путей сообщения. Да и в целом являлось одеждой, в отличие от того вороха мусора, которым прикрывалась его мать.  — Вы Лорри? — с порога протянул руку Бара. Женщина беспокойно убрала с лица засаленную прядь волос, ответила на рукопожатие.  — Вы наш сосед? Простите ради бога, это что-то невероятное, я не понимаю, почему у моего сына такая истерика. Я думала, он будет рад, но как только он увидел дом…  — Не обращайте внимания. Может быть, он просто ожидал чего получше? — ухмыльнулся Бара и понял, что попал в точку. Тень стыда, чувства вины и отчаяния легла под глазами женщины, на губах застыл призрак вежливой улыбки. Такой была его мама. Еще когда не пила.  — Да вы не волнуйтесь, я думаю это ненадолго. Я не только про крики, я и про…  — Мама!!! Не открывай!!! Убери его отсюда!!! Убери!!! Лорри явно не узнала его, хотя они и не виделись никогда. Сейчас ее занимали гораздо более важные и срочные вещи, чем какой-то паренек-барыга. Волда вцепился в руку Лорри и чуть не расцарапал. У Лорри сдали нервы, она тряхнула рукой так сильно, что мальчишка отлетел в сторону.  — Да ты издеваешься?! Если я опоздаю на работу в свой первый день, меня вышвырнут, и нам придется вернуться!  — Пусть! Пусть вышвырнут! Давай вернемся! Я хочу обратно!!!  — Вы идите, — подал голос за ее спиной Бара. — Я с ним посижу. Первый рабочий день, все-таки, это и правда очень важно...  — Мама, не оставляй меня с ним!!! — Волда уже не просто ревел, у него началась самая настоящая истерика, и визжал он громче умирающей псины, когда ту заживо пожирают собратья. Лорри схватила небольшую сумку у двери. — Теперь это — наш дом, — пригрозила она пальцем сыну, — люди здесь — наше новая община, и ты будешь проявлять уважение к новым соседям и заткнешься, иначе останешься сегодня без ужина, тебе ясно?! Не дожидаясь ответа, Лорри выбежала за дверь, на ходу бросив Баре "спасибо", Бара пожелал ей в спину удачи. Волда наконец замолчал. Кажется, у него закончились и слезы, и сопли, и крики. И мысли заодно. Мальчик замер, уставившись красными глазами на новоявленного соседа. Бара снял сумку-перетяжку, оттуда выглянула голова собаки.  — На, держи. С новосельем, — Бара лениво протянул мальчику игрушку. Волда все еще не реагировал. Он поставил собаку на пол, но когда поднял голову, увидел только пятки. Рывком прыгнув следом, Бара успел схватить за эти самые пятки уже вцепившегося в карниз открытого окна ребенка, дальше ухватился за майку, за руки. Пока он не отодрал Волду от карниза, парень молчал, но стоило тому оказаться на полу, он снова завел свою сирену. Пришлось скрутить, использовав свою же куртку, а в рот запихнуть тряпки, какие под руку попались. Волда так просто не сдавался, сначала пытался укусить, и от этого спас кляп, потом очень больно лягался, но и с этим Бара худо-бедно справился, постоянно повторяя что-то в духе «заткнись, никто не собирается тебя убивать». Наконец, ребенок притих, а Бара устало отвалился от пленника-гусеницы и сел напротив окна, упираясь спиной в стену. Он вытер пот со лба, достал из кармана сигарку, нащупал на связанном Волде в кармане своей куртки зажигалку, прикурил.  — Ты, конечно, дебил, каких свет не видывал, но я тоже дебил. Поверил сопле, а потом отжал игрушку. Расслабься. Мне нет никакого смысла что-то с тобой делать, только хуже будет, — выдохнул дым парень, вглядываясь в синее небо. Небо здесь всегда было чистым в это время года. И всегда с прекрасными и зовущими звездами по ночам. Как в насмешку, мол, «смотрите, уебки, где-то там действительно чудесная жизнь, но вам до нее срать и срать».  — Собаку оставь себе, — продолжал курить парень. — Только не советую ее кому-либо показывать или говорить о ней. Отберут, и новую я тебе не подарю, будь уверен. Ты меня понял, Волда? Ты мне на хуй не сдался, ни ты, ни твоя мамочка. А раз мы теперь соседи, будь добр, ходи на цыпочках, у меня и так голова раскалывается от вечерних попоек матери. Ты меня понял? Волда наконец кивнул. Бара решил, что теперь кляп изо рта можно и вынуть. Когда Бара вытащил изо рта ребенка тряпье, тот расплакался. К счастью, на этот раз без криков, только тихонечко всхлипывая.  — Развяжу если, не выпрыгнешь?  — Не прикидывайся добреньким! — через всхлипывания заявил пацан. — Ни черта ты не добренький, понял? Ты — козел! И все вы здесь — козлы!  — Один ты хороший, ага, щас, — совершенно равнодушно заметил Бара, развязывая пленника. — Что все козлы, это ты в точку попал. Но ты — не лучше.  — И подавись своей собакой! Мне она не нужна! — Волда потирал руки, на них остались синяки. Скорее всего, Лорри придется объяснять, что делали с ее сыном.  — Ну, это ты ее купил, так что это твоя собака, купленная на мои деньги. Точнее, тут какая-то доля моих денег. И если она тебе не нужна — толкани ее кому-нибудь из приятелей, заодно расплатишься и со мной, и с теми, у кого еще брал.  — Да у кого денег хватит ее купить?! Кому она вообще нужна…  — А это ты раньше должен был думать, — пожал плечами Бара. Волда некоторое время хныкал, потом успокоился.  — Я думал… я думал, это будет хороший дом. Они дали ей работу на путях сообщения! — едва выговорил словосочетание Волда, угрюмо глядя куда-то в угол. — Они должны были дать ей хорошую квартиру!  — Они и дали. Ты не поверишь, пацан, по эту сторону железной дороги это один из лучших домов. Довольно забавно, конечно, что вас определили именно в этот, но, так или иначе…  — Я думал, мы переедем на ту сторону! И у нас будут настоящие кровати… и свой телевизор.  — А, вот оно что. А я еще думал, почему ты телевизор матери не купил. А ты думал, вам его даром предложат. Ну-ну, так, конечно, понятнее. Ну, что я тебе могу сказать, парень. Ты облажался. Капитально облажался. И тебе невероятно повезло, что не ты один. Я вот тоже облажался, на твою удачу. Так что мне нет никакого смысла что-то особо с тобой делать. Это не значит, что я тебе прощаю долг и все такое — и не жди, — строго заметил Бара, — но раз все так обернулось… я даю тебе рассрочку и предлагаю другие условия. Не сумма и проценты, а услуги. Волда побледнел, но затем, к ужасу Бары, стал стягивать с себя штаны.  — Твою мать, Волда, стоять! Ты что делаешь?! Мальчик удивленно покосился на барыгу.  — Да я не это имел ввиду, придурок! Тоже мне, видная шлюха района! — мысль догнала Бару несколько позже. — Ты что… уже с кем-то так расплачивался? Мальчик покраснел, натягивая штаны, глаза снова опасно блеснули влагой.  — Только не говори маме, ладно? Только не говори! Пожалуйста! Я все что хочешь… — Волда опустился на колени и прильнул к Баре так, что парню пришлось отпихивать ребенка ногами.  — Я сказал, прекрати, понял?! Не скажу я, не скажу, только отцепись от меня! Волда действительно отцепился, вытер локтем сопли.  — Почему?  — Что почему? Почему я не хочу трахать сосунка, едва переставшего срать в штаны, да еще и сопливого и опухшего?  — Почему не скажешь маме? Бара не сразу ответил, нахмурился.  — Ты мать свою видел? Если не видел — посмотри, а потом, если будет возможность, посмотри на мою. Если не хочешь, чтобы у твоей матери крыша поехала, и она спилась, не веди себя как мудак и сделай все, чтобы вы оба отсюда свалили нахрен, мне еще один буйный алкоголик под боком без надобности. А если выпрыгнешь в окно — она сиганет следом, и мне нахрен не сдались два трупа под моими окнами, меня тогда копы с дерьмом сожрут.  — Но… ты же тогда говорил… собаки…  — Труп ребенка — окей, не выжил, родители не доглядели, никому нет дела. Труп взрослого и ребенка, да еще и взрослого на государственной работе — криминал. Мне такие приключения ни к чему.  — А, — кивнул Волда. — А то я подумал, что тебе не все равно, — горько хохотнул он, снова вытерев сопли рукой. Бара поднялся и отправился к выходу. Молча. Распахнув свою входную дверь, он чуть не вляпался в лужу блевотины и громко выругался. Матери нигде не было видно. Видать, сама куда-то уковыляла. Бара собрался было идти за тряпкой и убирать, даже занес ногу, чтобы перешагнуть через лужу, но не завершив движение замер. Нога вернулась на свое место. Парень стоял пару минут, глядя на порванные кеды. На улице неподалеку пискнула и замолчала сирена копов. Припарковались на свое обычное место. Бара отпустил ручку двери, развернулся и ушел. Даже не стал закрывать. Пока он шагал к внешней лестнице, этажом выше раздался шум и механическое тявкание.  — И все ради какой-то сраной собаки. Дебил малолетний, вот точно, — улыбнулся парень и открыл дверь на лестницу, зажмурившись перед дневным светом.