Глаза из известняка

– Тебе лучше дышать.       По лбу проносится линия жара, достигает уха и прожигает, как сигарета, шею. В бронхах пульсирует сильнее, когда я чувствую холод спиной и тут же ладонь, закрывающую ослизлый след озноба. Долго… слишком долго пришлось ждать, пока дыхание станет прежним и, учащаясь, согреет воздух между окровавленными лицами. Твоё заживёт вскоре… уже зажило, но вот моё впредь будет служить напоминанием о том, каково это – быть раненым одним взглядом и догадываться, лишь догадываться, из-за чего твои прикосновения такие безумно-натуральные сегодня.       Ведь не может же быть, что ты настоящий?       Мятежностью, изумлением пытаюсь поймать твой взор. Отстраниться, пока не вышло ссоры. Тебе же всё как будто бы ни по чём: ты кидаешь усмешками, безмятежно ощупывая стены, словно пытаешься нащупать вену. Впервые за все наши встречи, которые и во сне, и наяву, предоставляешь мне выбор: уйти навсегда или умереть с привкусом оксида серы на кончике языка. А я лишь думаю, настолько ли очевидно моё счастье за маской обожжённого лица, что ты так самодоволен. Отпустить меня? Никаких колебаний, только выраженная грубой атмосферой болезнь. Что-то ломается именно в том месте, где в учебниках по анатомии пишут, находится сердце, и сёдзи двигаются как-то тяжело, будто не хотят выпускать на улицу, залитую кислотным дождём. Но я знаю, что все силы просто ушли на то, чтобы отвести глаза от окровавленной рубашки.       А ты никогда бы не предложил, не обдумав, – всё в тебе предвещало победу ещё с того самого момента, как ты несколькими минутами ранее мелькнул в визжащей от ужаса толпе мечтательной улыбкой и скрылся в храме, зная, что моя тень последует за твоей. Так уже, кажется, было однажды. Сейчас этой улыбки нет на твоём лице, зато она имела свойство растекаться вдоль цепи напряжённых позвонков, словно тягучая магма. Постепенно вымученное, ноющее от болезненных ссадин тело узнало в великолепном манипуляторе хозяина, у ног которого нашли своё законное место трепетный ангел, смерть и дюжина церберов, сбежавшихся на твой зов. Но я уже не был кем-то, кто обожал тебя наравне с ними. Я стал гораздо, гораздо лучше.       Поумерив свой пыл, ветер на мгновение перестал расхлестывать радиоактивную воду по стенам и стёклам, а среди теперь спокойно льющих с латунно-жёлтого неба капель стал виден Будда, слепые известковые глаза которого в который раз запечатлели поражение человека гулю.