***
Когда у неё умирает мама, Миура почти не плачет. Только скалится шире и безумнее, чем обычно, и решается на отчаянный шаг – рвёт все связи с Вонголой. Незаметно и тихо, фальшиво улыбаясь тенью прошлых лет, теряя всё и себя тоже, просто потому что не верит в такую нелепую смерть дорогого человека. Просто потому, что родственники тех, кто породнился с мафией, просто так под машину не попадают. И от этой истины страшно и больно, и терять кого-то ещё Хару-Хару просто так не намерена. А потому и исчезает из жизни вонгольских хранителей так же скромно и тихо, что и заметить не успевают, даже не пытаются, когда ураганистая девочка пропадает из их жизни, словно туман поутру. А Миуре в кой-то веки плевать на всё эту дружную братию. Ведь Хару уже не учится. Она ненавидит. Тихо и яростно, неимоверно незаметно, скрывая за доброй улыбкой жажду мести. А ещё учится где-то за границей на бухгалтера, дабы помочь отцу и не видеть эти радостных рож «друзей». Шлёт домой открытки по праздникам и обязательно прозванивает каждое воскресенье. Миура создаёт маску идеальной дочери и не даёт ни намёка на прошлую связь с мафией. Ведь Хару не глупая, она всё понимает и видит чуть больше, чем следовало, а ещё слишком дорожит единственным родным человеком – отцом, чтобы подставлять из-за глупости детских лет ещё и его. Хару уже не учится ненавидеть. Хару учится убивать.***
Мафия не отпускает, никого и никогда. И, единожды попав в эту зловонную яму, шансов выбраться у человека больше нет. Она держит за горло и хрипло смеётся в лицо, отражаясь бликами смерти в глазах и эхом отчаянной боли в душе. Хару это знала. Всегда. Истинный смысл поняла только поздно, когда уже заигралась и не было смысла идти назад и что-то менять в своей чёртовой жизни. И уже ни девочка – девушка не пугается, когда человек, что буквально визжал на коленях, вымаливая жалкую свою жизнь, грузно оседает на пол с аккуратной дыркой во лбу, чуть выше переносицы. Только где-то на грани сознанья удивляется тому, что ничего не стоит судьба человеческая, как-то странно взирая на дуло своего пистолета, и после блюёт в той же вонючей подворотне. Долго, до желчи, словно закрепляя последнее крещение с мафией и чётко осознавая: всё, пути назад больше нет и не будет… А хотя… Был ли он раньше? Этот путь?... Миура не знает. Ей это уже безразлично.***
Хару-Хару уже двадцать семь. Она работает в какой-то английской конторе со странным и непереводимым на родной японский названием главным бухгалтером. Пьёт вино на корпоративах, строит глазки симпатичным сотрудникам и улыбается. До дрожи фальшиво и ложно, тщательно пряча за маской свирепый оскал. Все в округе считают её странной, но от этого не менее милой, почему-то не замечая фальши в поступках и мимике, а Миура на это только смеётся навзрыд. У неё за спиной уже трупов куча, и сама она уже по горло в крови, а образ из детства также жив и реален. Он путает окружающих, прячет за маской показной веселости всю боль и отчаяние, что терзают душу и плоть, и скрывает ненависть за ложной иллюзией счастья. И ведь все верят. Не видят подвоха, пусть и шит этот образ белыми нитками, как и того, что Хару-Хару скалится больше, чем обычно, и хохочет на полтона безумней, глядя прямо смерти в глаза. Слепые… А у неё ведь отец умер…***
Хару-Хару умеет врать. Долго и приторно, мягко и ненавязчиво. Притворно промакивает глаза душистым платочком на кладбище, чтобы дома потом напиться вдрызг и прореветься по-настоящему: громко, надрывно, до хрипоты, устроив истерику для одной лишь себя и угробив дорогой французский сервиз, что подарил какой-то прошлый поклонник, клянясь для себя лишь в одном, что просто так это всё не оставит. На душе больно и гадостно, сотрясают тело судорожные всхлипы, и только горят ярким пламенем жажды крови глаза. Хару не надо учиться убивать. Хару теперь учится мстить.***
Миура - убийца с чёрт только знает каким уже стажем. Она расчётлива и умна и давным-давно похоронила розовые мечты о будущем. Она видит чуть больше, чем другие, и точно знает, что и мать, и отца убили из-за Вонголы… Нет. Вернее, всё-таки из-за той Хару-Хару из детства и её глупых ребяческих мыслей-мечтаний о несуществующем светлом мире и никчёмном мальчишке. Вот только нынешней Хару нет дела до короля мафии и его вечной солнечной королевы. Она уже не злится на них. Хуже. Ей плевать. Она только хрипло благодарит прошлое за такую подножку от жизни и хладнокровно организует свою подложную смерть, наконец, стирая из глупого общества саму память о Хару Миуре, оставляя себе только стрелка из тьмы, коим кличут её в теневом обществе. Это не сложно. Совсем. Ведь Хару учиться уже и не надо. Она и так умеет ненавидеть и мстить. Ей только осталось применить умения в жизни по назначению.***
Как ей удаётся выйти на убийцу собственной матери, Миура не знает. Только хмыкает странно и после совершает более невозможную вещь, проникая в его особняк, дабы вынести всего один приговор, заставив ублюдка испуганно ёжиться и натужно звать на помощь. Он боится, до одури, а Хару скалится живо, не пытаясь скрыться за маской. Её уже не волнует ничего и ничто. Она словно сорвавшийся с цепи пёс, упорно шедший по следу, жаждет крови с возмездием. Миура лишь только слегка удивляется, когда на пороге возникает один из призраков прошлого. Нет, не Вонгола к счастью. Вариец. Скуало, если всё же порыться в памяти, отыскивая имя, что был направлен приказом, влекомый запахом грядущий битвы, что ведёт его к этой же жертве. И это до одури странно и дико, заставляет задуматься, но отступиться от мести – увы. Когда за спиной раздаётся слишком громкое «Врой!» Хару не хмурится, даже не пугается. Только слегка пожимает плечами и выпускает всю обойму в бледного главу мелкой мафиозной семьи, что уже и кричать от пережитой боли и страха перестал, оставляя того медленно умирать в луже собственной крови, точно зная, что его агония краткой не будет. Ей нет дела до этого ублюдка, лишённого чести и совести, как и до того, что Варийский мечник хмурится, пытаясь отыскать в безжалостном киллере тень прошлых лет и отголоски души той ураганистой девочки, зовущей себя Хару-Хару. До того, что он не находит, тоже. Суперби в бешенстве, что-то орёт обидное, а Миура только скалится в ответ фальшиво, стеклянно взирая на мечника и хрипло смеясь над его бесплодными попытками выяснить, когда всё это случилось, из-за чего она стала такой, и тихо выскальзывает в окно, уходя подальше во тьму. Прочь от полыхающего особняка и свершившийся мести. Прочь от громких воплей и яростного взгляда алых глаз другого свидетеля этой расправы. У Миуры другая цель, её не волнует Вонгола и Вария. Её месть ведь завершится вскоре. Остался только один, а Хару… Хару скоро начнёт умирать…***
Миура не знает, где прокололась. Вернее, знает, но признавать столь явный промах она не намерена. Как и любезничать с слишком громким капитаном Скуало, что лично пришёл по её душу. Убить? Не… Забрать в Варию, как ценную боевую единицу… Смешно… Хару учтиво предлагает мечнику чаю, давя дежурный оскал и стараясь не рассмеяться прямо в лицо собеседнику. Дико, безумно, как привыкла, как душа требует. Вместо этого она усердно делает вид, что знать ничего не знает, и только усмехается саркастично, когда капитан не выдерживает. Громко вопит, не прося – приказывая не притворяться. - ВРОЙ! Чёртова баба! Ты на куклу похожа! - Ты только заметил? Миура не дура. Она давно перестала ей быть. Нет больше той наивности в шоколадных глазах. Только тихая ненависть с диким желанием отомстить. Хару-Хару сама по себе, она не нужна никому, но почему-то приглянулась Занзасу. Не как женщина. Как убийца.***
Миура уже давно не учится, не практикует. Она ненавидит и легко отнимает чужие жизни, таская винтовку за левым плечом. Она всё ещё свободна и бродит по свету одна, но поводок на шее уже затягивается предсмертной петлёй. Вария не Вонгола. Ей нужны сильные и опытные убийцы, и плевать, кто именно это будет. Главное, преданность. Главное, умение убивать. А Хару просто плевать. На жизнь и то, что её опыт нагло используют и что сдать королю мафии могут в любой момент, обвинив во лжи и предательстве. Ей безразлично кому служить, главное, информация, главное, то, чтобы ей дали осуществить своё право на месть. Хару уже не умирает. Хару почти что мертва. А ещё Миура устала. Устала скалиться, ненавидеть, устала прислуживать и ловить на себе чужой кровавый тяжёлый взгляд, а потому не удивляется, когда провалив задание, её берут даже не в плен, а в рабы. Только отуплённо отмечая, что вот она. Её долгожданная месть. Стоит себе и пошло ухмыляется, пробегая сальным взглядом по телу. И вроде бы всё. Только руку протяни, и почувствуешь, как тёплая кровь обагрит нож, а тело, бывшее кем-то выше по статусу, безвольным кулем осядет на землю, но нет… Пока недоступно. И от этого хочется снова, как в детстве выть и до крови раздирать кожу короткострижеными ногтями, отчаянно понимая, что всё. Не судьба, и снова, как встарь, её обломали по всем фронтам, не дав ничего взамен, кроме горечи и поражения. Обидно… Хару не плачет, когда жирная рука пошло пробегает по телу, только скалиться шире начинает, и вздрагивает от истеричного смеха, что зародился где-то в прогнившей душе. И плевать, что стоящие вокруг хранители этого мелкого босса Дона Алегро дёргаются, за оружие хватаются, а ей самой пощёчину влепляют и бьют после, когда истерика не прекращается. Долго, с остервенением, просто потому, что не знают, как прекратить этот приступ у той, что сходит с ума от обломов по жизни. Но Миуре на это плевать. Ей до смерти осталось несколько вздохов.***
Почему её не убили сразу, некогда ураганистая девочка не понимает. Только осознаёт, что живого места на ней нет, и злобно усмехается, понимая, что довела объекта своей мести до трясучки. Не зря же он её к стене приковал, облачая тонкие кисти в тяжёлые кандалы. Ей ужасно хочется пить, а ещё банально ополоснуться. Смыть кровь и пот, стереть ненавистные ей прикосновения. И это настолько привычно, насколько же глупо… Странная… Сознание то гаснет, то снова даёт переход во тьму темницы, заставляя мучиться всё сильнее от осознания собственного бессилия, так некогда глубоко похороненного вместе с детскими мечтами о счастье. Хару знает – ей осталось немного. На губах уже тлеет могильный холод от зловонного дыхания старухи с косой. А месть ведь ещё не свершилась…***
Когда Хару приходит в себя в следующий раз, совсем скоро и так бесконечно долго выныривая из тёмного омута не сна, а падения, где-то слышатся взрывы и чей-то отчаянный вопль, что глушит до ужаса знакомое боевое «Врой!». Вот только Миура уже и глаза открывает еле-еле и соображает ещё хуже, чем в детстве, даже не понимая, кого занесло к ней в темницу. Только смотрит завороженно в глаза цвета крови, что полны ярости и гнева, понимая, что тонет. - Мусор! - Занзас-сан? Предсмертным хрипом имя слетает с уст, странно доверчиво смотрят глаза, будто та Хару-Хару на миг ожила в душе, что бы вновь воспарить к небу, а босс Варии только громко ругается, глядя в глаза этой обезумевшей женщины и подхватывая ослабевшее тело Миуры. Цепи со звонким эхом падают рядом, глуша всё вокруг, даже отзвуки собственного сердца. Хару уже неживая толком. Еле-еле теплится огонёк жизни на дне шоколадных глаз. А дело-то дрянь. Ведь, если тело излечить ещё можно, то душу уже навряд ли… - Где он? – не хрип и не стон, лишь шёпот бессвязный. - Мёртв, - коротко, грубо, слишком резко. А Хару только смеётся в ответ. Хрипло, надрывно, обидчиво… Отобрали. Даже месть её отобрали, свершив правосудие чужими руками, не дав ей пройти путь до конца. И ведь вот какой парадокс. Ей вроде бы умереть пора, забыть обо всем и потолковать с остальными в аду, да нет. Не получится. Уже никогда и едва ли. Не позволят просто. Но это не пугает. Ведь раньше, чем осознать несправедливость, Миура теряется среди разрозненных чувств и красок, не понимает происходящего и тонет в омуте кровавых глаз, когда чужой и властный поцелуй затыкает её смех, гася на корню начинающуюся истерику, заставляя не существовать – жить. Занзас груб и несдержан и берёт её там же. Властно, собственнически, не размениваясь на ласки, и только грозно рычит на ухо потом: - Только попробуй сдохнуть. В ад за тобой приду и сам прибью. И Хару почему-то верит, кутаясь в его форменный китель и крепче прижимаясь к его груди, за которым размеренно бьётся гневное сердце и бушует обжигающее пламя, когда он выносит прочь её из догорающего особняка. И в кой-то веки признаёт, что так и не поумнела за столько-то лет. Но и это ей уже безразлично. Ведь Хару учится жить. Посмертно.