Die for You

В комнате прохладно и по коже невольно бегут мурашки. Крепко, но безболезненно привязанные к длинной перекладине запястья немного затекли, но пока недостаточно, чтобы это причиняло боль. Он вообще редко причиняет настоящую боль. Зато очень любит дразнить. Возбуждающее чувство, когда стек едва ощутимо касается кожи, дразня обещанием большего. От предвкушения по телу пробегает нервная дрожь, хочется почувствовать больше, чем тёплую от его рук лаковую кожу. Или нежные прикосновения плети, его любимой, с ней он не расстаётся никогда. Он не терпит неподчинения. И не раз бывало, что кожаные хвосты обжигали безжалостными ударами мои ягодицы прямо в гримёрке во время перерыва. Нельзя кричать. Нельзя проронить ни единого звука и ничем не выдать своего унизительного положения, когда, кусая губы, стоишь коленями на диване, уткнувшись пылающим лицом в обивку на спинке и едва сдерживаешься, чтобы не закричать от причудливо мешающейся боли и удовольствия, когда на смену жалящим прикосновениям плети приходят тёплые ласковые пальцы с острыми ногтями. - Ты был очень непослушным… – шёпот в самое ухо. – Теперь ты понимаешь? - Да… Господин, – желая только, чтобы сейчас, немедленно он прекратил это. А что, если кто-то войдёт? - Ты принадлежишь только мне… – ладонь накрывает полувозбуждённый член, лаская слишком медленно, чтобы я смог получить разрядку. – И никто кроме меня не смеет к тебе прикасаться… Как будто я кому-то позволяю… Но они ведь не знают, что моё сердце накрепко заковано в цепи, которые много крепче, чем те, которыми он приковывает моё тело. Для них мы просто коллеги, знакомые безумно долго. И его показательные выходы на сцену с плетью кажутся просто частью шоу. И только я мысленно проклинаю его за эту изощрённую пытку. Узкие джинсы болезненно сдавливают эрекцию, и я счастлив уже тому, что бас надёжно прикрывает пах, не позволяя окружающим видеть моё возбуждение. Его можно выплеснуть в музыке, отдаваясь ей так же самозабвенно, как его власти. А вечером изнывать от желания, ожидая, пока он в полной мере насладится моей покорностью, даже не прикасаясь ко мне, лишь дразня мучительно напряжённое тело бесчисленными игрушками. Пока я не начну его умолять. Вот и сейчас. Сколько я уже здесь? Распятый, совершенно обнажённый и беспомощный. Он где-то за моей спиной – я чувствую его алчущий взгляд кожей. Он никогда не лишает меня возможности видеть его полностью. Говорит, что ему хочется видеть мои глаза, когда я с ним. Я должен смотреть только на него. И всё же он скрывается в тени, щекоча нервы предвкушением ласки или боли. Его не было в Японии месяц. Месяц, кажущийся бесконечным, несмотря на все дела, когда возвращаешься домой за полночь. Но пустая квартира и закрытая дверь в комнату, в которой я провёл столько ночей с ним, удручали. Я скучал. И он тоже, пусть никогда в этом не признается. Я не знаю, кто из нас более зависим от другого, несмотря на то, что именно я сейчас подчиняюсь его прихоти. Первое прикосновение тонкой полоски кожи к пояснице заставляет вздрогнуть. Он обводит стеком каждую букву татуировки, скользит по позвоночнику, надавливая чуть сильнее, вынуждая склонить голову. Обманчиво ласково запускает пальцы в мои волосы, путаясь в прядях, дёргая назад, так, чтобы на напряжённой шее выступили вены, игнорируя мой сдавленный стон. И проводит по бешено пульсирующей жилке языком, словно примеряясь, чтобы в следующую секунду впиться зубами, прокусывая тонкую кожу и насладиться густой горячей кровью. Но он знает правила не хуже меня – нельзя оставлять следов. И я не сдерживаю разочарованного стона, когда он отстраняется, лишая меня своего тепла. Он, словно умелый скульптор, работал над моим телом долгие годы и теперь точно знает, что мне нужно, чтобы потерять голову. - Не так быстро, мой сладкий, – его дыхание обжигает ухо. – Я только начал, а мы же не хотим, чтобы всё закончилось так быстро? – в его пальцах блестит до боли знакомое кольцо, сулящее мне долгие часы мучительно-сладкого возбуждения. Нагревшийся металл скользит по коже, заключая меня в ловушку его желаний. Я знаю, что он может истязать меня часами, превращая в ползающего на коленях и умоляющего об оргазме послушного раба. Что же меня ждёт сегодня? Он не отходит, возится с карабинами, ослабляя натяжение, и нажимает на мои плечи, вынуждая опуститься на колени. Он совсем рядом… и хочется коснуться губами его кожи, но он не позволяет. И мне остаётся лишь смотреть на него, жадно следить за тем, как его пальцы ласкают возбуждённый член, размазывая по тёмной от прилива крови головке прозрачные капли смазки. Рот непроизвольно наполняется слюной. Он так близко… так хочется почувствовать его губами, ощутить терпко-солёный вкус, ласкать его, чувствуя, как сильные пальцы стискивают волосы, направляя и задавая ритм нашей игре. - Господин… Голова мотнулась от ощутимой пощёчины. -Я не позволял говорить, – он касается моей горящей щеки пальцами. – Ты ведь знаешь, что бывает за непослушание… Покорно склоняю голову. Когда-то слишком давно, чтобы быть правдой, я бесился от каждого его действия. Пытался вырваться, обзывал его больным ублюдком, наплевав на все стоп-слова. Но не теперь. Стек с силой опускается на ягодицы, вынуждая меня инстинктивно дёрнуться в путах, пытаясь избежать обжигающего поцелуя чёрной кожи. Но за первым ударом следует второй, третий… - Считай, – сухой, отрывистый приказ. Мне не нужно повторять дважды. - Четыре… пять… – голос срывается, когда его пальцы вновь зарываются в мои волосы. – Шесть… семь… – он не щадит меня, не сегодня. На коже наверняка расцветают алые полосы, принося с собой боль. Но когда он завершает наказание и опускается рядом на колени, гладя и целуя следы, я готов выть от удовольствия. Меня не пугает тихий гул вибратора, которым он проводит между моих истерзанных ягодиц, касается поджатых яичек, дразнит бёдра. И поднимает его на уровень моих глаз. - Оближи. Удивительное ощущение мелко вибрирующего металла, который обхватываешь губами, отдаётся дрожью во всём теле. И можно представить, что ласкаешь не игрушку, что губы смыкаются на живой горячей плоти, язык ласкает нежную чувствительную кожу, а не металл. Он шумно и тяжело дышит, наблюдая. Я знаю, что он хочет того же, чего хочу я. Но пока отнимает у меня и эту малость, дразня судорожно сжатое кольцо мышц влажными пальцами, готовя к неизбежному вторжению. Но не спешит. Я выгибаюсь, когда игрушка касается твёрдых от возбуждения сосков, скользит по напрягшемуся животу, едва не всхлипываю, когда гладкий металл касается болезненно чувствительной головки, пуская по моему телу волну сумасшедшего возбуждения. И вскрикиваю, когда он резко, без лишних прелюдий заполняет меня, упираясь в простату. Я знаю, что долго не выдержу. И он знает. И тихо смеётся над моим разочарованным стоном, когда тянет игрушку назад, лишая меня этой сладостной пытки. А потом несильно шлёпает по всё ещё саднящей коже. - Нам некуда спешить, – он прижимается всем телом, оглаживая ладонями мой живот, до боли оттягивает кольцо в соске. Ещё один знак моей принадлежности ему. Никто не знает действительной истории этого пирсинга. Мы рок-звёзды и нам не задают неудобных вопросов, а у меня есть маленькая тайна, которой не знает никто. Он сам это сделал. Мгновение боли, толстая медицинская игла, прошедшая крохотную горошину соска насквозь, его завороженный взгляд и совершенно умопомрачительные ласки, которые он подарил мне за послушание и терпение. Он всегда целует мои татуировки так, словно заново вспоминает каждую чёрточку. И едва ощутимо касается губами члена, походя, прежде чем обречь меня на новый круг ада, когда проворный язык повторяет очертания татуировки на моём бедре, а рука задаёт ритм заполняющей меня игрушке. А я могу лишь смотреть, пусть даже безумно хочется запустить пальцы в медно-рыжие волосы и почувствовать его губы на жаждущем ласки члене. Он порой позволяет мне эту недопустимую вольность. Но не сегодня. Я знаю, что сейчас он хочет меня покорным и вожделеющим его так сильно, чтобы я умолял. Он целует мой живот, оглаживает ладонями бёдра, скользя выше, вынуждая меня выгибаться под тёплыми прикосновениями. Его зубы смыкаются на моём соске, и я едва сдерживаю стон. Он не ласкает – терзает напряжённый комочек плоти острыми ногтями и зубами так, что после соски ещё долго будут слишком чувствительными. Он любит, словно невзначай в людном месте коснуться моей груди ладонью, почувствовать, как под тканью моё тело отзывается на его прикосновения. Я сдавленно охаю, когда он касается губами совсем новой татуировки. Тонкая чувствительная кожа откликается на прикосновение волной удовольствия. Его пальцы, дразнящие мои скованные руки обманчиво-невинными прикосновениями, его губы так близко – и всё же я не могу его коснуться. Ну поцелуй же меня… Я пытаюсь докричаться до него безмолвно, облизывая губы и умоляя взглядом. Позволь же мне… - Чего ты хочешь? – тонкие губы изгибаются в усмешке. – Скажи мне… - Поцелуй… – дыхание прерывается, когда он опускает руки, стискивая мои горящие ягодицы. – Прошу… Поцелуй. Он хищно улыбается, приникая к моим губам. Поцелуй нежный, тягуче-сладкий, неторопливый. Его слишком мало, но я не смею задавать собственный ритм, даже когда по телу проходит волна возбуждения от усилившейся вибрации. Но ни одна игрушка не заменит его рук, его губ, его горячей и твёрдой плоти, заполняющей моё покорное тело, сколь бы возбуждающей она ни была. Но всё-таки, не сдержавшись, прикусываю его губу, и сжимаюсь от сильного шлепка ладонью. - Ты сегодня удивительно непослушен… – он отстраняется, скользя языком по прикушенной губе, а я готов рвануться следом, вырываясь из пут, чтобы только почувствовать его ещё хоть секунду. - Непослушных мальчиков нужно наказывать… – он поднимается с колен, с силой стискивая мою шею, вынуждая смотреть ему в глаза. – Открой рот, – большой палец очерчивает контур губ, и я подчиняюсь, не отводя взгляда. И лишь когда губ касается бархатистая горячая кожа, позволяю себе прикрыть глаза от удовольствия, плотнее обнимая губами головку. А в следующий миг захлёбываюсь коротким стоном, когда его член безжалостно толкается в самое горло, преодолевая моё слабое сопротивление. Он удерживает меня, не позволяя отстраниться, так, что даже моё дыхание подчиняется его ритмичным движениям бёдрами. На глазах выступают невольные слёзы, и я жмурюсь, пытаясь скрыть их за ресницами. Он едва слышно стонет, стискивая пальцы в моих волосах ещё сильнее, а я вхожу во вкус, уже по своей воле подаваясь навстречу его несдержанным толчкам. Я знаю, он любит, когда я такой – ненасытный и готовый на всё, чтобы доставить ему удовольствие. Но он не позволяет мне увлечься, отталкивая меня, отходя на шаг, пытаясь успокоить сбившееся дыхание и глядя на меня шальным тёмным взглядом. Наверное, я сейчас выгляжу воплощением разврата – стоящий на коленях, распятый, обнажённый, с горящими глазами, припухшими и блестящими от слюны губами и мелко подрагивающий в ответ на каждую вибрацию игрушки, вызывающе торчащей между алых от порки ягодиц. Больше всего жаждущий прикосновения к налитому кровью члену, скованному стальным кольцом, которое не даёт мне облегчения, а лишь усиливает возбуждение с каждой минутой. Он обходит меня, рассматривая, словно в первый раз. - Ты прекрасен… – шелест и короткий свист за моей спиной ни с чем не спутаешь. В его руках его любимая плеть, и обманчиво-мягкие хвосты начинают своё путешествие по моему телу, лаская почти невесомыми прикосновениями. Я охаю, когда он одним движением убирает вибратор, лишая меня ощущения наполненности, пусть призрачной, но такой необходимой. Рукоять в кожаной оплётке скользит между ягодиц, чуть давит на расслабленный сфинктер, но лишь дразнит, не давая большего. Ей на смену приходят его губы, его умопомрачительный язык, растягивающий меня так бесстыдно и сладко. Он давит на мою поясницу, вынуждая прогнуться, повиснуть на руках и обхватывает пальцами изнывающий без ласки член, исторгая из моей груди стоны, больше похожие на поскуливание. - Господин… – я задыхаюсь, когда он ощутимо проходится ногтями по чувствительной коже. - Молчать. Иначе получишь кляп, – он прекращает ласку, и снова по моей коже путешествует плеть, изредка чуть похлопывая по особенно чувствительным местам, но не причиняя боли. Это безумно заводит. Хочется метаться и кричать, но я лишь молча вздрагиваю, кусая губы, чтобы не сорваться, и до боли сжимаю кулаки. - Хочешь больше? – жаркий шёпот на ухо. Плеть скользит по моей груди, а в следующий миг он перехватывает хвосты второй рукой, стягивая её на манер удавки на моей шее. Пока слабо, не лишая меня возможности дышать. – Отвечай… - Хочу. - Чего ты хочешь? - Тебя… хочу тебя, господин… – он тянет плеть назад, так, что у меня в ушах начинает шуметь. – Прошу… - Проси, как следует, – он подаётся бёдрами вперёд, толкаясь членом между моих ягодиц, но останавливается, прежде чем головка касается пульсирующего кольца мышц. – Я не понимаю, чего ты хочешь. - Тебя… твой… член… в себе… прошу… возьми... меня, – дыхание сбивается, от недостатка кислорода кружится голова, а он так возмутительно неспешно покачивает бёдрами, размазывая по моей промежности вязкие тёплые капли смазки. Если бы не это чёртово кольцо, я кончил бы только от того, как он покрывает моё плечо поцелуями, от неповторимого ощущения его власти надо мной. Если он затянет плеть на моей шее ещё туже, я потеряю сознание от кислородного голодания. Если он ошибётся, я могу не очнуться больше никогда. – Прошу… Он ощутимо прикусывает моё ухо, тянет зубами за серёжку, перехватывая плеть одной рукой за оба конца. - Ты такой горячий и нетерпеливый… Но я прощу тебя. На этот раз, – я чувствую, как его пальцы толкаются в моё тело. – Попроси ещё… - Господин… умоляю… возьми… меня, – я едва не плачу. Я хочу его. Немедленно. И не могу, не желаю сдерживать протяжный стон, когда он заполняет меня собой, резко и сильно, именно так, как хочется. Срываюсь на хрип, когда он затягивает мою удавку до предела, лишая голоса и воздуха. И движется, сводя с ума каждым толчком бёдер, даря чувство мучительно необходимого единения. Если бы только перед глазами не плясали чёрные точки, а кольцо не врезалось в кожу, не позволяя тугой пружине возбуждения развернуться и подарить настоящую эйфорию от его прикосновений, от каждого ритмичного движения в моём теле, от ощущения его пальцев на моём лице. Я обхватываю их губами, лаская. Они дарят мне волшебство музыки и наслаждения. От этих рук я готов принять любое наказание за неповиновение. Я целую каждый сустав, каждую выступающую венку, причудливые узоры на его мизинце. И желаю только одного – чтобы он ещё раз позволил мне… Но не могу сказать ни слова. Мысли путаются, кровь словно превратилась в поток адреналина, меня бьёт крупная дрожь. Это невыносимо… Я хочу закончить эту муку. Он чувствует, что я начинаю терять сознание и тяжело провисать на верёвках, рывком освобождает мою шею из опасного захвата плети, нежно касаясь следов пальцами, прижимая меня крепче, не прекращая ритмичных движений, сводящих с ума. Дрожь его рук выдаёт, что он и сам на пределе и сдерживается только силой воли и собственным упрямством. - Господин… позволь мне… – я не узнаю собственный голос, похожий на скрип старых дверных петель. – Позволь… Он усмехается, опуская ласкающую руку на мой живот, перебирает пальцами тёмные, влажные от пота завитки волос. Он никогда не позволял мне от них избавляться. Ему доставляет удовольствие играть с ними, дразнить меня. - Хочешь, чтобы я его снял? – я сжимаюсь от прикосновения его пальцев к кольцу. Он судорожно выдыхает, вламываясь в моё тело ещё сильнее. – Отвечай. - Сними… прошу тебя… – шёпот на грани стона. – Сними… Отпусти меня… позволь показать тебе, как сильно моё удовольствие от твоих рук. Я так скучал по тебе. Мне кажется, что я готов умереть от его рук, осторожно расслабляющих кольцо, освобождающих меня. И хватает всего пары его толчков в жаждущее разрядки тело, чтобы меня накрыл оглушительный оргазм, выбивший из лёгких воздух с глухими рыданиями, а из глаз слёзы. Я обессилен, иссушен его ласками, но это не конец. Он ещё не получил удовольствия, и когда он отстраняется, я знаю, что меня ждёт. Он снова передо мной, возбуждённый, прекрасный, мой Господин. Он позволяет мне самому задавать ритм движений, ласково перебирая тяжёлые влажные пряди моих волос. Я знаю, чего он хочет, и послушно сжимаю губы, очерчиваю паутину вен языком, позволяю ему толкаться так глубоко, как ему хочется. И его низкий гортанный стон, в котором я слышу своё имя и терпко-солёный вкус его семени для меня лучшая награда. Он опускается рядом, ослабевшими руками развязывая мои путы, освобождая теперь уже по-настоящему. И поцелуй, разделяющий его вкус на двоих, становится восхитительно чувственной точкой в нашей игре. Сугизо обнимает меня, распутывая верёвки на ногах, растирая запястья и лодыжки, на которых кожа порозовела от моих судорожных рывков. - Ты в порядке? Я улыбаюсь в ответ. Тело кажется невесомым, и впервые за последний месяц так спокойно. - Да, Ясу, я в норме. Помоги мне встать, – ноги не слушаются, и я тяжело опираюсь на его руку. Он качает головой, помогая мне дойти до двери. Хочется в душ и упасть в мягкие объятья постели, ощущая себя в абсолютной безопасности, когда он рядом. - Джун… прости меня… – мы стоим под струями душа, и его пальцы скользят по моей шее, словно он хочет забрать себе ту боль, которую причинил мне. – Я слишком увлёкся. - Ничего, – я слабо улыбаюсь. – Но мне кажется, что лучше бы нам не рисковать так больше. Сугихара кивает, втягивая меня в поцелуй. Он может быть безгранично нежным. А может подавлять своей властностью, которая каждый раз вынуждает меня опускаться перед ним на колени. Но я люблю его. Любого – нежного, жестокого, но неизменно моего. И я знаю, что он тоже любит меня, много сильнее, чем может показаться со стороны. Мы храним свои тайны за дверью небольшой комнаты без окон, полной наших стонов и видевшей все грани моего подчинения. А за её стенами мы рок-звёзды, закадычные друзья, ласковые и предупредительные любовники, знакомые так давно, что не осталось даже тени мысли о смущении или тайнах. И я твёрдо знаю, что никогда не оставлю его, не смогу уйти, даже представить каково это – жить без него. Мой Ясу. Мой убийца, мой любовник. Мой единственный Господин.