Два сапфира

      Стояла абсолютно обычная ночь. Не было ни чистого и безоблачного неба, ни яркой и полной луны, освещавшей бы полянку, тоже, к слову, отличавшуюся от привычной для нас: она, располагаясь около глубокой, но не сильно широкой речки, представляла собой просто-напросто скромную территорию с внушительным количеством пней, оставшихся после прихода сюда человека несколько лет назад. Остатки некогда высоких и величавых деревьев сейчас покрылись мхом, обросли ползучими травами, либо вообще сгнили. На некоторых, правда, появились цветы: простые, лесные, но от этого не менее красивые, — они поднимали свои головки к небу, захламленному облаками, через которые еле-еле пробивался тусклый свет корки месяца. На этой поляне даже тропинки нормальной не было, просто примятая или вырванная трава показывала, что здесь бывали живые существа: жители деревушки, находившейся неподалеку, изредка приводили сюда немногочисленных коров, дабы напоить животных, а после вернуть в родной хлев, ведь заблудиться в этом лесу было до смешного просто. Даже человек, проживший рядом пару десятков лет и знавший лес как свои пять пальцев, мог пропасть на недели, месяцы, а мог и не вернуться вообще. Ведь каждый лес хранит тайну, и этот — не исключение, поэтому местные старались лишний раз не подходить именно к этой поляне, открывающей чудесный вид.       Среди стрекотания кузнечиков, шелеста травы, качаемой ветром, и редких вскриков ночных птиц послышался плеск воды. Не настолько громкий, чтобы перекрыть собой звуки не спящего никогда леса, но и не настолько тихий, чтобы его не было слышно.       На берегу, медленно выходя из воды, показалась девушка. Она была далеко не красавица. Точнее, красивой ее назвать было очень сложно. Слишком худощавая, настолько, что ребра без труда можно было пересчитать; бледная кожа, отдающая синеватыми оттенками; невысокая, напоминающая подростка: угловатая фигура, острые локти и колени, выпирающие ключицы; не хищные, но заостренные черты лица, высокие скулы, тонкие бледные губы, еще и потрескавшиеся вдобавок; негустые волосы тускло-бледного цвета, секущиеся на концах, длиной до плеч. Ее можно было бы спутать с ребенком, который по непонятным причинам оказался здесь в таком виде, если бы не одно "но". Чешуя. Не столь много, но достаточно, чтобы понять, что человеком она не является. Чешуя начиналась на уровне низа живота, а на спине примерно у копчика. Она оплетала ноги, словно создавая "юбку", доходящую примерно до середины бедра, скрывающую то, что обычно находится в этом месте у людей. Сама чешуя была такой же обычной, как и девушка: не блестела, не переливалась, — она была еле заметна.       Существо, плавно двигаясь, дошло до середины поляны, выбрав наиболее удобный для сидения пенек, оно устроилось на нем и принялось ждать.       Впрочем, долго скучать ему не пришлось. По тропке, еле-еле видной, проходящей по краю поляны, ведущей к селению, появился мужчина. Не молодой, но и не старый, лет тридцати пяти-сорока. Вероятнее всего, он шел домой из соседнего села, решив сократить путь через лес, будучи, видимо, очень храбрым, или безрассудным, или, что вернее всего, подвыпившим. Нетрезвому и нечисть — не враг. Проходя мимо, мужчина заметил одинокую фигурку, сидящую в центре. Он остановился, собираясь спросить, почему она тут оказалась, почему сидит, почему обнажена. Но вопросы, продиктованные добрым и простым сердцем, так и не слетели с губ, потому что человек попал в ловушку, он увидел то, что его погубит, то, от чего не спастись — ее глаза — единственное яркое цветное пятно на бледном теле. Насыщенного ярко-синего цвета, напоминающие сапфиры, камни, о существовании которых человек и не догадывался, — они притягивали, держали, не отпускали.       Попав под власть чар, мужчина больше не контролировал свое тело, больше не владел им. Он молча, восторженно и с восхищением глядя на существо, подходил к нему, желая прикоснуться. А девушка, медленно поднявшись, начала отходить назад, к воде, не разрывая зрительного контакта. Она не звала, не уговаривала, не манила, не соблазняла, — она не говорила, хотя голос ее погубил немало рыбаков, предпочтивших лодки берегу. Она не смотрела под ноги, боясь упасть и упустить жертву, потому что наизусть знала расположение всех выступающих корешков и вьющихся растений, ямок и кочек. Ведь это была не первая ее жертва. Сколько их было всего — не знала даже она сама — девять, одиннадцать, а может, и три десятка. Она выходила лишь тогда, когда ей становилось скучно, появлялось желание еще раз проверить силу своих глаз, что сверкали подобно звездам. Хотя, может, их сияние напоминал взрослым людям блеск новеньких монет, — ведь люди падки на деньги. А детям… Детям, скорее всего, именно звезды, потому как про деньги они еще не знают. Детей было намного, намного меньше, чем взрослых. Их появление здесь ее не волновало — может, с родителями поссорились, может, с друзьями на спор, может, желая доказать что-то своему объекту воздыхания, а может, из чистого любопытства, — да разве так важна причина? Она не помнила всех тех, кого погубила. Она помнила лишь нескольких.       Миловидную женщину — свою первую жертву. Она шла с корзинкой яблок, постоянно оглядывалась по сторонам, крестилась, достаточно красивое лицо ее превратилось в уродливую гримасу, что отражала всю гамму страха и надежды, что боролись внутри. Вот только ничего ей не помогло: черты лица разгладились, превращая в одну из красавиц деревни, стоило ей заглянуть в сапфировые глаза.       Потом была девочка, совсем маленькая, ей было около одиннадцати-двенадцати. Рыжая, с распущенными волосами, ярко горящими от непонятного восторга глазами, — неизвестно, что она тут делала, но попалась так же, как и те, кто был до нее.       Следующим запомнившимся был мальчик, точнее, парень лет пятнадцати. Ничего примечательного во внешности, кроме, разве что, веснушек, которые понравились существу. На той поляне от него остался кусок штанины, и без того порванной, зацепившейся за колючий куст.       После парня был дедушка. Эдакий старец "божий одуванчик". Чистота его сердца была видна даже во взгляде. Именно поэтому, скорее всего, он стал одним из тех немногих, которых она запомнила. Его бесконечно добрые и понимающие тускло-серые глаза понравились ей ничуть не меньше рыжих веснушек или волос.       А этот мужчина, что не замечает, что уже по горло в воде, ей тоже запомнится. Своим черным сердцем и красными руками. В молодости он убил свою первую жену, носившую под сердцем двойню. Он, конечно, сожалел потом о содеянном, но руки не отмыть от въевшейся крови, а сердце не отчистить от впитавшейся тьмы.       И сейчас, глядя на то, как тело погружается на дно, а кожа синеет, — вода еще ледяная, начало весны все же, — существо думает, что все люди в какой-то степени интересны. Существо понимает, что оно еще не раз выйдет на этот берег, эту опушку. Ведь у каждого леса есть своя легенда, и этот — не исключение.       Легендой этого леса является она — существо, окрещенное монстром, которое впервые вышло из воды чуть более полугода назад и уже успело напугать людей. Все знали, что она существует, знали, где она находится, пугали ею детей, а те, в свою очередь, друг друга. Все всё знали, но продолжали ходить по этой проклятой поляне, надеясь, что сегодня не их черед уйти и не вернуться.       А существо… А что существо? Она чувствует скуку, обыкновенную человеческую скуку от подводной жизни и желает ее украсить, тем более что она нашла чем. Люди ведь такие разные, но каждый из них по-своему интересен, поэтому она будет продолжать приходить сюда, поджидая новую жертву. Не говоря ни слова, но заманивая взглядом. Люди разные, но схожи в одном — они продаются молча, не произнося ни звука, не делая ни единой попытки освободиться.       Все, абсолютно все, продают свою душу и тело молча. Продают за жалкую и смешную цену — два сапфира.