Memory.

А у Юнги снова рецидив. Рука перетянута выше локтя прочным резиновым жгутом, между пальцев зажат небольшой шприц, а в нём бесцветное, немного мутное вещество. Мин зарекался, говоря твёрдое "нет", он не сядет снова на героин, но что-то в его системе даёт сбой. Спустя полгода он срывается, вновь опускаясь на социальное дно. Парень закусывает губу, задерживает дыхание и уверенно вводит иглу в набухшую вену. Сердце стучит, как сумасшедшее, о грудную клетку, грозясь вскоре, пробив рёбра, вырваться, прежде чем собьётся, разорвётся изнутри на куски, банально не выдержав передозировки. Внутри Юнги давно сгнили цветы и раскиданы бабочки, с оторванными крыльями, иссохшие. Ещё не полночь и даже не полнолуние, от которого обычно Мину тоскливо на душе. Всего лишь восемь вечера, середина серого буднего дня, четверг или может быть пятница? Он не помнит и не хочет знать какой сейчас месяц, сегодня в нём желание себя убить. Оборвать бессмысленное существование, причём даже не на полпути - пока в крови наркотик, её поджигает, бьёт по периферии и дарит цветные сны. Вокруг Юнги больше нет четырёх стен, они растворяются на фоне мерцающих огнями галактик. Он видит звёзды далёкие, яркие, млечный путь и кажется, может до него дотронуться. Только пальцы тотчас почернеют, истлеют и рассыплются прахом в никуда. Он не протянет долго без кислорода, пара секунд - и граница, темнота. Мин моргает и наваждение расплывается, будто чернильная клякса на белом листе бумаги. В тетрадке разлинованной синим и с красными полями, на которых неровным почерком очередное "скучаю". И снова 28-ое, который месяц как "нет", а у Юнги, кажется, уже давно мигрень. Он считает дни "которых нет", отправляет письма, на "адрес которого нет". Он снова хочет писать о чужих запястьях, с мелкими шрамами, следами от сигарет. Вспоминая, как теснились на маленьком балкончике, он у перил, а Хосок сзади, придерживая за талию, чтобы тот вниз не слетел. Ведь там слишком заманчивая пустота, а сверху звёздное небо и вокруг них только сизый дым. Чон курил ментоловые, а Мин вишнёвые, покрепче поцелуи контрастов, сквозь никотин. И если бы Юнги только мог вернуться в те дни, когда было "вместе и до конца". До того как передозировка, чёрные ленты, белые цветы, по парапету и в облака. У Мина снова рецидив, он на кровати в тёмной комнате, а на полу постельное, резиновый жгут, шприцы. В грудной клетке бешено колотится сердце, его "Надежда" ждёт в конце пути.