Вместе?

Баскетбольный мяч сердито стучит по потрескавшемуся неровному асфальту, негодующе отскакивает от деревянного щита, не попадая в кольцо, на котором жалкими обрывками мотыляются остатки сетки, и падает в большую лужу, обдавая грязными брызгами белую футболку высокого парня, и без того заляпанную бордовыми пятнами. - Замечательно просто! – рычит он и со злостью ударяет ногой по мячу, и тот отлетает к железной сетке, которая тут же начинает возмущенно вибрировать. Несмотря на не очень позднее время на баскетбольной площадке пусто, дождь закончился совсем недавно, и теперь испещренный выбоинами и проросшей травой асфальт гордо поблескивает свеженькими лужами, в которых словно гигантские светлячки мерцают только что загоревшиеся фонари. Тихо, безлюдно и спокойно. Именно поэтому Макс и пришел сюда. Меньше всего ему сейчас хотелось видеть кого-то, кому нужно отвечать на тупые вопросы, фальшиво улыбаться и делать вид, что все хорошо. Черта с два все хорошо! И уже не будет. Больше не будет. Эта мысль острой иглой засела в груди и колет нестерпимо больно, так, что выть хочется. А еще хочется побиться головой вот об этот влажный асфальт под ногами. Ну как можно быть таким придурком? Ну когда ж он думать-то научится, прежде чем делать что-то? Хотя, что уж там, поздняк метаться, все что мог, он уже натворил. - Черт! Черт! Черт! – каждое слово сопровождается ударом ноги по сетке, хочется чтобы было больно, но толстая резиновая подошва кеда смягчает удары, так, что почти не чувствуется, только сверху слетают потревоженные капли воды. Они путаются в волосах, впитываются в одежду, скользят по лицу, но Макс их не замечает, начнись сейчас ливень он и то, наверное, не заметил бы его, слишком упоенно он продолжает молотить по сетке, вымещая на ней накопившуюся злость, словно она – виновница всех его проблем. Но постепенно удары замедляются, стихают, у Макса словно садится батарейка, он весь как-то обмякает, обессилено виснет на сетке, цепляясь за нее пальцами и уткнувшись лбом в переплетенную проволоку. Выдохся. Он стоит тихо, не шевелясь, только прикрытые веки чуть подрагивают от щекочущих ресницы капель дождя. Железная проволока больно впивается в кожу, даря какое-то мрачное удовлетворение, и пальцы сжимаются еще сильнее. Боль отвлекает. - Хэй! Голос раздается совсем близко, и отчего-то становится трудно дышать, приходится глотать воздух ртом большими порциями, почти насильно проталкивая внутрь. Показалось или…? Крепко зажмуренные веки медленно раскрываются, и сперва с непривычки виднеется только размытый силуэт, расчерченный ромбами баскетбольной сетки. Но постепенно фокус зрения восстанавливается и очертания силуэта приобретают четкость, и Макс может рассмотреть, как в черных растрепанных волосах блестят капли влаги, как сжимаются в тонкую полоску искусанные губы, - Рома всегда их кусал, когда нервничал, - и даже небольшие пятна крови на его белой майке-алкоголичке и те видно. При виде россыпи маленьких бордовых пятнышек на белой ткани нос Макса начинает болезненно пульсировать с удвоенной силой. Наверняка завтра будет такой шнобель, что на улицу стыдно будет выйти. Хотя какая к черту разница. Заслужил. Сейчас впору добавки просить. - Ром, я… - начинает хрипеть он будто не своим, жутко прокуренным голосом. Стыдно раскрывать рот, стыдно в глаза смотреть, поэтому Макс предпочитает пялиться на ямочку на квадратном подбородке, она как раз по центру проволочного ромба получается. Странно, что он пришел. Зачем? После того, что случилось, Макс был уверен, что друг его теперь за километр обходить будет. От тихого на грани слышимости «прости» у Макса волоски на руках становятся дыбом и сердце начинает биться как ненормальное. Ямочка на подбородке уже не так интересна, и он настороженно вглядывается в синие глаза, которые в тусклом свете фонарей кажутся черными. - За что? – Он определенно чего-то не догоняет, разве это не он должен просить прощения? - За то, что ударил, - Рома виновато смотрит на нос Макса и подходит ближе. – Просто ты меня немного удивил. Немного? Макс не может сдержать скользнувшей по губам усмешки, и Рома тут же повторяет эту слегка кривоватую улыбку. Так было всегда: один смеялся, другой подхватывал, один грустил, другой начинал грузиться за компанию. С самого детства они словно настроились на волну друг друга и жили на этой самой волне, пока совсем недавно у Макса в голове что-то не перемкнуло. А он, идиот, нет чтобы молчать, он к Ромке поперся и выложил все как есть, так еще и целоваться полез. И фиг с ним, с разбитым носом, он еще легко отделался, и с душевными метаниями-переживаниями он бы молча смирился, если бы у него рядом Ромка был… только вот зачем он теперь Ромке нужен такой ущербный? Но сейчас-то он здесь... Зачем? Макс пытается прочитать ответ на этот вопрос на лице Ромы, но у того сейчас такое странное выражение, какого Макс еще ни разу не видел. И снова стало страшно, потому что не знаешь, то ли он снова врежет по морде, и тогда это уже точно будет все… то ли он сейчас улыбнется своей привычной улыбкой «все-пучком» и скажет: «Да ладно, Макс, замяли!» Только вот Рома не делает ни того, ни другого. Он вплотную подходит к сетке и отзеркаливает позу Макса. Пропускает пальцы в отверстия, задевая сжавшиеся похолодевшие руки, касаясь осторожно, словно дикую собаку гладит. А Макса от этого легкого прикосновения ведет так, что он еле на ногах держится, если бы не чертова сетка, точно бы свалился на мокрый асфальт. Если бы не чертова сетка, можно было бы коснуться не так, только одними кончиками пальцев, а всем телом, распластаться друг о друга, чтобы больно было, чтобы дышать стало трудно… Только вот… - Роооом, - тянет он еле слышно, почти жалобно, на полноценный вопрос у него просто нет ни сил, ни смелости. Но тот понимает. Они всегда понимали друг друга, им иногда даже слова казались лишними. - У нас всегда с тобой так было… - Рома почти шепчет, как и Макс уткнувшись лбом в сетку, отчего тот чувствует на коже его дыхание. – Один чем-то увлекался, другой тут же подхватывал увлечение. А помнишь, как мы в девятом классе в одну и ту же девчонку влюбились? - Макс согласно мычит, давая понять, что все он помнит. Еще бы, они тогда впервые серьезно поссорились. – И болели мы всегда вместе. И сейчас это то же самое, да, Макс? Один начинает, другой подхватывает? - Я не знаю, сейчас решать тебе, - выдавливает из себя Макс, он не может разглядеть лица Ромы, оно слишком близко, но он продолжает вглядываться в это расплывчатое мутное пятно. - Я просто не знаю, как это – без тебя… - голос друга звучит потерянно и почти отчаянно, но Макс вдруг улыбается так широко, что успокоившийся было нос снова разболелся. Уверенность, что все будет хорошо, раздувается внутри, словно воздушный шарик. Ведь у него тоже с этого началось, с осознания, что без Ромки его нет. - Значит, будем болеть вместе? – улыбается он, вжимаясь щекой в сетку и ощущая через проволоку тепло стоявшего вплотную друга. Тот ничего не отвечает, но Макс чувствует, как ему в щеку утыкается холодный кончик носа, а по рукам скользят влажные от дождя пальцы.