Слишком часто мне говорили фразу «береги себя», но никто не сказал «я буду тебя беречь». © Эльчин Сафарли
— Микаса, как он? — Я принимаю из рук подруги ружьё и встаю с грязного пола, чтобы заступить на дежурство. Разминаю шею и подавляю смачный зевок — спать некогда. Микаса кидает тяжёлый взгляд в сторону улицы. — Всё ещё там, — отвечает она и поправляет шарф, натягивая его до подбородка. Я узнаю этот жест, киваю и, закинув ружьё за спину, выхожу на свежий воздух, поёжившись от неприятного вечернего холода. Очередной бешеный день подходит к концу. На улице уже сгустились сумерки, сквозь облака прорезаются острыми точками первые звёзды. Вечерняя заря потихоньку затухает где-то на западе. В кустах громко, почти оглушительно, трещат сверчки, атмосфера вокруг аж болезненно спокойная, и я снова сдерживаюсь, чтобы не зевнуть. Так, ну и куда мне? Бегло осматриваю территорию нашего временного лагеря и замечаю у дерева знакомую макушку. Ага. На краю колодца очень удачно обнаруживается недавно наполненное кем-то ведро (вроде Саше нужна была вода, она там капитана зашивать собралась), поэтому я быстро набираю фляжку и направляюсь к Армину. Он стоит чуть согнувшись, опирается локтем о ствол дерева, и я кладу руку ему на плечо: — Ну, как ты? Протягиваю фляжку, холодную, как лёд. Армин вздрагивает, оборачивается и смотрит на меня. Его лицо белое, как луна. В сердце что-то неприятно колет, и я неосознанно сжимаю пальцы на его плече. — Уже лучше, — отвечает он и принимает из моих рук воду. Голос его едва заметно хрипит. Я молча смотрю, как он полощет рот, чуть морщится от холодной воды, умывается, с благодарностью возвращает мне фляжку, хмурится, когда не видит с моей стороны никакой реакции, — и чувствую такую тяжесть, как будто все внутренности разом чугуном налились. Лицо Армина бледное, измученное, он выглядит так, словно за день постарел на несколько лет, и я вдруг сама начинаю ощущать себя на грани тошноты. Открываю рот, чтобы сказать что-то — и молчу. Чувство вины забивает лёгкие, душит так, что и слова произнести нельзя, и я не могу даже толком осознать, перед кем больше виновата. Перед теми незнакомцами, которым размозжила сегодня головы? Или всё же перед Армином, которому пришлось убить человека, потому что я облажалась?..* * *
— Саша, Конни, Жан, за вами лошади! — Голос капитана прорвался сквозь топот копыт и скрипучий визг тросов. — Елена, прикрой нас с телеги! — Есть! — откликнулись мы хором. Ребята перехватили лошадей и ушли чуть в сторону, я же пришпорила своего скакуна и вырвалась вперёд, оказавшись посреди дороги. Посмотрела на мчащуюся впереди телегу с Армином на облучке и нахмурилась. Итак, что мы имеем? В воздухе на каких-то усовершенствованных приводах гоняют и стреляют в кого ни попадя туча полицейских из карательного отряда, которых уже отправились рубить в капусту капитан с Микасой; где-то впереди от нас удирает катафалк, в котором наши нерадивые похитители-гробовщики везут Эрена и Хисторию; а мы впятером мчим за ним на полной скорости. И при всём этом мне надо как-то перелететь из седла прямиком в телегу, желательно не словить по пути шальную пулю и не разбиться в лепёшку под колёсами. Ясно. Выполняем. Приказ есть приказ, что уж тут. — Будьте осторожней, — прикрикнула я ребятам напоследок, вновь хлестнула поводьями и наконец поравнялась с телегой Армина. Что ж, время показывать фокусы! Подпрыгнула в стременах, забралась с ногами на седло, прикинула траекторию, резко оттолкнулась и кривым кувырком приземлилась прямиком в повозку. Надо же, получилось! Больно ударившись предплечьем и перекатившись на бок, я присела на одно колено, для устойчивости упёрлась пяткой в заднюю стенку телеги и быстро сняла со спины ружьё. И как раз вовремя — кто-то заметил мои акробатические выкрутасы и решил продырявить мне голову. Однако я оказалась быстрее. Звук собственного выстрела оглушил меня до звона в ушах, плечо неприятно заныло, когда отдача всадила в него приклад. Я постаралась сконцентрироваться на этих ощущениях, лишь бы не смотреть на то, как подстреленное мною тело с кровавым месивом вместо головы катится по дороге. Быстро перезарядила оружие и снова нацелилась на врагов. Я не знаю этих людей. Я не жалею их. Нет. Приказ есть приказ. Отключив все чувства, кроме физических рефлексов, сбила в воздухе ещё тройку полицейских и умудрилась позорно промазать в четвёртый раз, когда телега подскочила на кочке. Тьфу ты, чёрт! Лихтерманн, соберись! Едва успела перезарядиться, как дно телеги вдруг прошила пуля прямо рядом с моим сапогом. Ух, это было близко. Перекатом ушла вбок и уже интуитивно вскинула ружьё в ту сторону, откуда пришёл выстрел, но меня опередила внезапно выскочившая, как чёрт из табакерки, Микаса. Один её мощный удар ногой прямо по темечку — и женщина-полицейский, нацелившаяся уже на Армина, потеряла равновесие и рухнула в телегу, а я, подскочив, тут же приставила дуло к её затылку. Секунда промедления. Выстрел. ... Что? Осечка?! Я даже в мыслях не успела проорать «какого чёрта?», как вдруг всё пошло не по плану. Раз — женщина внезапно вскочила и ногой выбила у меня из рук ружьё. Два — повозка поймала колесом очередную яму, я не удержалась на ногах и упала прямиком на копчик, ободрав кожу на спине о бортик телеги. Три — откуда-то издалека Микаса закричала моё имя. Четыре — перед глазами сверкнуло холодной сталью дуло полицейского пистолета. Ох... вот дерьмо, она же убьёт меня. Она, чёрт возьми, сейчас выстрелит мне прямо в лицо! Дальше же произошло что-то совсем странное. Оглушительный выстрел вышиб из меня дух, в ушах страшно зазвенело, и я едва не сошла с ума от ужаса, подумав, что это застрелили меня и я сейчас доживаю свои последние секунды. Однако боли не было, да и сердце продолжало колотиться, как бешеное... А уж когда женщина, замерев с тупым выражением на лице, как-то странно накренилась и мешком вывалилась из повозки, выронив пистолет, я вообще перестала что-либо понимать. А потом увидела Армина. Армина, моего милого, доброго лучшего друга я увидела с дымящимся револьвером в руке. — А-Армин? — прошептала я севшим голосом, пока он, изменившийся в лице до неузнаваемости, засовывал пистолет обратно в кобуру. Так это... Это он стрелял? В голове будто молот о наковальню приложили. Армин? Убил человека? Невозможно. Он что-то прокричал мне... а может, и не мне, я не расслышала. В ушах до сих пор стоял звон от недавнего выстрела (или, скорее, от шока, потому что минуту назад я сама стреляла из ружья и даже не морщилась), руки дрогнули и безвольно опустились, а я продолжала сидеть на месте тряпичной куклой и таращиться на его спину во все глаза. Как... как это произошло? Почему? Армин спас мне жизнь? Как через волшебный фонарь, перед глазами мелькнули такие привычные и знакомые картинки, выученные наизусть до мелочей. Армин протягивает мне горсть спелых синих ягод жимолости. Армин со сверкающими глазами достаёт из-под подушки запрещённую книгу о внешнем мире. Армин смеётся и пытается поднять меня из сугроба, пока я верещу от того, что набрала снега за шиворот. Армин крепко обнимает меня, когда мы впервые встречаемся после Троста. И внезапно, будто красным по чёрному — Армин стреляет по женщине за миг до того, как она убила меня. Пока я, не в силах пошевелиться от страха, сижу на месте и смотрю прямо в дуло её пистолета. Вместо того, чтобы выбить его у неё из рук. Просто. Выбить. Его. Из рук. — Елена! Лихтерманн, чёрт, приди в себя! — Голос Конни ворвался в уши вместе со звуками конского топота, свиста тросов и выстрелов, и я резко очнулась, вспомнив, где нахожусь. Начала в панике метаться по телеге, уклоняясь от пуль и пытаясь взять себя в руки. Чёрт, а ружья-то нет больше!... В углу заметила её пистолет, которым понятия не имела, как пользоваться, быстро схватила его и, забыв прицелиться, выстрелила в ближайшего полицейского. Только в последнюю секунду заметила, что была у него на мушке — видимо, как раз об этом мне и кричали. Странный пистолет, похожий на сигнальную ракетницу, оказался однозарядным, а патроны к нему улетели вместе с той женщиной, так что я быстро тянусь к Армину, и он, не оборачиваясь, протягивает мне револьвер. Всё это — молча. На разговоры времени нет. Проверяю патроны в барабане, крепко сжимаю рукоять, как сжимал её Армин, прицеливаюсь — глубокий вдох — и стреляю...* * *
Мы пережили много всякого дерьма. Бесконечно много. Вторжение в Шиганшину, потерю семьи, три года нечеловеческих тренировок, битву в Тросте, гибель почти всех наших друзей. Нас всех будто протащили за шкирку через ад. Исключением не стал никто — и даже Армин. Конечно, я это знала. Но только сегодня я наконец увидела последствия того, как сильно нас изменил этот трижды проклятый мир. Увидела своими глазами то, что всегда знала, но не хотела признавать. Армин убил человека. Всего одного человека — и внутри у меня всё переворачивается, когда я вижу, сколько страданий ему это приносит. Для него, неприемлющего кровопролитие и насилие, стремящегося всегда избегать конфликтов и ценящего чужую жизнь больше, чем кто-либо, отнять эту жизнь собственными руками, обрубить существование этого человека — не просто поступок из ряда вон. Это ужас от осознания своей чудовищности, чувство вины, которое теперь будет грызть его каждый божий день. И всё из-за меня. Я убила около десятка человек. Мои руки теперь в крови не то что по локоть, а по самые плечи, но — вот так чудеса — мне плевать. Так что же случилось тогда? Что помешало мне выбить пистолет из рук той женщины и пристрелить её, прежде чем Армин успел это сделать?! Как я могла позволить ему сделать это?! Я зверела всякий раз, когда Армину причиняли боль. Мне хотелось перегрызть глотки всем, кто хоть пальцем прикасался к нему, кто хоть на мгновение заставлял его страдать. И вот история перевернулась немыслимым образом — теперь Армин страдает по моей вине. — Армин, слушай... Я хотела... — наконец говорю я, и он смотрит мне в глаза. Дыхание тут же перехватывает. Весь сформулированный в голове диалог вдруг куда-то исчезает, будто кто-то хлопнул в ладоши, стоит только встретиться с ним взглядом. Мне становится физически плохо, когда я с ужасом понимаю, что из-за меня это прекрасное, чистое море в его глазах сегодня окрасилось кровью. — Что? — Он подталкивает меня продолжать говорить, а я не могу. Зажмуриваюсь — крепко, до кругов перед глазами, — чтобы не видеть, не представлять, как в синеве его глаз расплываются кровавые потёки. — Извини, я... столько всего сказать хотела, пока сюда шла, но когда увидела, как тебе плохо... — Я хватаюсь за ружейный ремень и глубоко вздыхаю. — Не знаю даже, с чего начать. Прежде всего — спасибо, что спас меня сегодня. Я так благодарна, что слов подобрать не могу, меня до сих пор в ужас приводит мысль о том, что я действительно была бы сейчас мертва, если бы не ты. Но... Где-то над головой вдруг громко ухает филин, и меня словно прорывает. — Я не понимаю, почему из-за моих ошибок постоянно страдают все, кроме меня, — говорю я и морщусь: голос звучит будто из могилы. — Мне, возможно, стоило бы побеспокоиться, нормальный ли я вообще человек, если после убийства десятка людей не чувствую ни малейших угрызений совести. Но я просто не могу понять: раз уж я такая бесчувственная сволочь, что же тогда за дурацкий ступор на меня нашёл там, в телеге, когда та баба приставила дуло к моему лбу? Мне достаточно было сделать одно движение, чтобы обезоружить её, и тогда тебе не пришлось бы делать то, что ты сделал, и ты не страдал бы из-за этого так сильно! Жмурюсь и крепко стискиваю кулаки. — Я оплошала, Армин. Прости меня. В том, что ты сейчас стоишь тут и мучаешься, моя вина — и только моя. Честно, я бы всё отдала, чтобы вернуть время назад и... — И что? — вдруг спрашивает Армин, и я, всё ещё не открывая глаз, внезапно чувствую его на критически близком расстоянии от меня. Даже не услышала, как он подошёл. Да что со мной сегодня такое? — Ты предпочла бы, чтобы я ничего не сделал и просто позволил тебе умереть? Ты действительно пошла бы на это, лишь бы только я не замарал руки в крови? Голос его едва уловимо звенит, и я вдруг с удивлением и ужасом понимаю, что он злится. — Нет, Армин, я!.. — вскидываю голову и выпаливаю громко, не давая ему продолжить. — Я не это имела в виду, просто... Я... Не знаю, как объяснить даже... Наверное, глупо прозвучит, но я хотела как можно дольше ограждать тебя от этого, защитить, не позволить идти на такие вещи, переступать через себя. Я ведь знаю тебя, Армин, и знаю, как тяжело ты будешь переживать такое, поэтому должна была предвидеть подобный исход. Оттого и злюсь на себя. Я-то человек пропащий, со мной уже всё кончено, раз я, не моргнув и глазом, перебила сегодня столько людей, но ты... Я пересиливаю себя и смотрю в его глаза. Они блестят растерянностью, отчаянием, смесью ещё нескольких неразличимых эмоций, а ещё в них всё так же плещется море. Чистое, голубое море. Как и всегда. Засмотревшись на него, окончательно путаюсь в словах, подхожу на шаг ближе и машинально поправляю ворот его плаща, пытаясь собраться с мыслями. Армин не двигается — лишь вздрагивает, когда я случайно касаюсь ледяными пальцами его тёплой шеи, и продолжает молча смотреть на меня. Ещё пару секунд стоит тишина, затем я говорю тихо: — «Тот, кто не может ничем пожертвовать, не сможет ничего изменить». Знал бы ты, как меня бесит эта твоя навязчивая мысль. И как меня бесит, что это правда. Мне плевать, если я сейчас прозвучу эгоистично, но: ты — моя надежда на то, что с этим миром ещё не всё потеряно, и я не хочу, чтобы тебе приходилось чем-то жертвовать. Тем более, ради ме... Конец фразы почему-то тонет в шерстяной ткани его накидки, которая оказывается прямо под моим лицом, и мне требуется целых три секунды, чтобы понять, что происходит. Армин обнимает меня, крепко прижимает к себе, и я, оказавшись в импровизированном коконе из его плаща, которым он меня обернул с двух сторон, вдруг ощущаю себя не в холодном вечернем лесу, а в знойной пустыне, о которой так много когда-то читала. То тепло, которое я мельком почувствовала, когда случайно дотронулась до его нагретой плащом кожи, теперь окутывает меня с ног до головы, заставляя колючие мурашки бегать по всему телу от контраста температур. И я против воли тут же начинаю тонуть в нём. — Эй... Ну, чего ты? — невнятно бормочу, в нерешительности приподнимаю руки и сцепляю их в замок на его спине, стараясь всеми силами сохранять своё агрегатное состояние, когда Армин утыкается мне в шею и прижимается щекой к моей. — Я не хочу больше слышать от тебя ничего подобного, ясно? — шепчет он, и мне вдруг хочется смеяться — и от его дыхания, щекочущего мою кожу, и от того, как забавно звучит злость в его голосе. А может просто крыша едет, вполне себе вариант. Да и как ей тут не поехать... — Не знаю, сколько времени пройдёт, прежде чем ты наконец перестанешь обесценивать свою жизнь. Ты с такой уверенностью говоришь подобные вещи и при этом даже не задумываешься, насколько она важна для других. Для меня. Армин сжимает ткань моей рубахи на спине и плечах, обнимает ещё крепче, я отчётливо слышу (или чувствую всем телом?) быстрый стук его сердца, и у меня начинает кружиться голова. — Если бы у нас действительно получилось отмотать время назад, ничего бы не изменилось. Я сделал бы то же самое. Возможно, ты права и с этим миром действительно всё потеряно, но это не отменяет того факта, что твоя жизнь — то, ради чего я готов пожертвовать чем угодно. Надо будет — пожертвую своей. — Армин... — Не хочу допускать даже мысли о том, что случилось бы, если бы я не... — Его шёпот обрывается, когда он прижимает меня ещё сильнее и отчаянно выдыхает мне в волосы, а у меня на глаза вдруг наворачиваются слёзы. — Если бы только я тогда не выстрелил — не успел или замешкался бы хоть на секунду, — я бы потерял тебя. В одно мгновение. Даже думать не хочу, что стало бы со всеми нами, если бы ты сегодня погибла. Что стало бы со мной. У меня всё поднимается к горлу, когда Армин говорит мне прямо на ухо: — Ты всегда спасала меня, защищала, но, пожалуйста, позволь теперь и мне спасти тебя. Я не хочу тебя потерять. В голове сами собой вдруг всплывают картинки — яркие, потому что все они заляпаны кровью. Против воли я представляю, что Армин не доставал из кобуры револьвер, не стрелял в ту женщину и не спасал мне жизнь. Представляю со стороны, как моё безжизненное тело скатывается на дно телеги, как тёмная кровь льётся из зияющей дыры во лбу и заливает лицо, как медленно стекленеют распахнутые от ужаса глаза. Как кричат ребята неподалёку, как кричит с крыш Микаса. Как кричит Армин. Отвлекается на меня и следом тоже получает пулю в голову. Горло крепко сдавливает, слёзы закипают в глазах. На миг расцепив руки, я утыкаюсь Армину в плечо и стискиваю его плащ, крепко прижимая к себе. Ощущаю едва заметное касание его губ на своём виске и зажмуриваюсь, боясь поверить в реальность происходящего и стараясь не обращать внимания, как ладони жжёт от невидимой крови. Чужой крови. Можно сколько угодно сценариев накидывать, трагичных и не очень, но толку от этого нет. Всегда можно сказать: «Нужно было поступить по-другому», когда всё уже произошло так, как оно произошло. Однако мы живы. И я, и он, и все остальные, и для меня, если честно, ничего больше не важно. Мы вместе прошли через многое — и, чёрт возьми, через это тоже пройдём. И неважно, чем для этого придётся пожертвовать. Теперь уже неважно.I`m free. You are my savior. I`m free. You are my guiding star. All I need Is you