Императорский кот

Предупреждение: жестокость, намек на пытки. Это глава была написана в соавторстве с Фафниром, и над ней поработало аж три автора. Спасибо огромное за твою помощь, Фафнир. У вас крепкие нервы? - читаем, нет - пьем валерьянку и потом читаем =) POV. Лев. Когда медведь вывел этого волка, кровь в моих венах вскипела. Какое это тело, какой взгляд. Сама непокорность. Живой, как жизнь. Хорош. Мои руки непроизвольно потянулись в новому холсту. Он пока был не готов, не подготовлен и не мог быть шедевром. Но я художник, и под моими руками этот грубый и непокорный холст заиграет всеми цветами красного. Это будет закат. Кровавые всполохи на белой коже, крик, как песня, хруст костей и звуки рвущихся связок. О! Я надеюсь, что его кровь будет бить фонтаном, и на холсте отразятся его эмоции: боль, судорога и экстаз от того, что умирает. Да! Огонь побежит, как лучи заходящего солнца; потоки крови, как мазки, лягут на распятое великолепное полотно; слезы будут капать на его щеки, и он будет, как роза, в цвете алой крови. Ох, скорей домой. Скорей творить. Теперь этот холст мой. Волка связали по рукам и ногам и засунули в рот кляп, так что говорить он не мог, но зато продолжал жечь меня своими ненавидящими глазами. Сколько кар они мне обещали, но он бессилен передо мной. А скоро станет таким невероятно прекрасным и совершенным. Я подарю его телу вечную красоту. Мой замок встретил меня шумом и суетой. Я нетерпеливо сошел с коня и, потянув свою драгоценность вниз и закинув ее на плечо, стал спускаться в подвалы. Именно там была святая святых, моя мастерская. Место, где я мог творить и создавать свои шедевры. Мой храм красоты. Я отдал приказ: - Свет! Раб зажег факел и побежал вниз, поджигая таких же собратьев. Я вздохнул и, когда тьма рассеялась, ступил на крутые ступени. Я шел быстрым шагом, изредка поправляя на плече свою ношу. Я наслаждался мыслью о том страхе, который вскоре проступит через его кожные поры. Красота. Вошел в просторную светлую комнату. Стены, пол, потолок - все было выкрашено белым. Уж очень мне нравилось, как алое смотрится на белом. Иногда даже потолок покрывали красные брызги, подтеки и разводы. Посередине комнаты стояло два столба. Вошло двое слуг, за их спинами маячил мой раб. Здоровенным львам не понадобилось много времени, чтобы привязать руки волка разведенными в стороны так высоко, что ноги только кончиками пальцев касались пола. Раб упал на колени и стал привязывать ноги. Но к тому моменту от нетерпения я уже почти задыхался. Снял с себя рубаху и подошел к своему холсту. Он все так же смотрел на меня с яростью, бросая вызов. От этого тело пробила дрожь, и желание творить и восхвалять его в своих творениях только прибавилось. В моих руках блеснул нож с острым лезвием. Я быстрыми, точными и привычными движениями срезал с него такие ненужные тряпки, что скрывали от меня его совершенство. Рука дрогнула от нетерпения, и тонкая струйка потекла по ноге волка. "Ох! Я начинаю творить! Как же это прекрасно - чувство удовольствия вперемешку с азартом". - Тебе так идет этот цвет, - прошептал с придыханием я и выдернул кляп из его рта. - Скоро ты станешь моим величайшим творением. Моей жемчужиной. Как же красиво на тебе смотрится красное. - Ты псих, - волк с омерзением посмотрел на меня. - Больной ублюдок! Ты ничего от меня не получишь. Придется тебе твой экстаз получить где-то в другом месте, а я уж точно его тебе не дам. - Ничего, сейчас ты заговоришь по-другому. Я подошел к столу, где красиво и по порядку лежали ножи, и стал выбирать, касаясь руками каждой "кисти". Наконец-то остановился на одном с небольшим и тонким лезвием. Поднес его к глазам, рассмотрел и подошел к волку. Я осмотрел свой холст и нанес первую линию на коже чуть выше соска. Красная "краска" тонкими струйками потекла вниз, и я с восторгом смотрел на это великолепие. Мой холст начинал оживать красками боли и крови. Как же это прекрасно. *** Снова меня таскают на руках, им медом намазано? Но оказаться на кровати в горизонтальном положении, без тряски, было равносильно попасть прямиком в рай. - Отдыхай. Даже такой сильный воин, как ты, может устать после всего, что было тобой пережито. Отдохнешь, и тебе станет лучше. Я едва слышал, что шипит змей, но слова успокаивали бешеное биение внутри, всполохи жара затихали и исчезли совсем, наконец, я смог погрузится в сон. Утро встретило солнечным светом и шумом. Открываю глаз и вижу, что на меня в упор смотрит вчерашний змей... ну смотрит и смотрит... Закрываю глаза и... - ТЫ?! Змей моего удивления не разделяет. - Зови меня Зратх... - Несущий жизнь... несущий жизнь..., - послышалось со всех сторон. Это слуги замерли, кто с кувшином нагретой воды, кто с подносом с едой, и все перешептывались и смотрели на меня чуть ли не с благоговением. Удивительно, но я почувствовал себя в безопасности, и настроение оказалось не таким плохим теперь, даже аппетит появился. Видно, Зратх будет завтракать со мной. Змей терпеливо ждал меня за столом. Что ж, хозяин дома гостеприимный, меня пока все устраивает. - Почему все они так смотрят на меня? - все же задаю вопрос, не прерывая жадного поглощения предложенного куска полусырого мяса. Но ответа долго не было, я поднял глаза, змей задумчиво изучал взглядом мой живот, подпирая кулаком щеку. - Я, кажется, задал вопрос... - Да? Да... у змей дети редкость, потому мы чтим всех, кто носит в себе жизнь... Теперь ты часть нашей семьи. Тебе больше не надо волноваться, здесь ты в полной безопасности. Рядом со мной. - Что за глупость... Зачем? Рукой уже подношу кубок с вином к губам, но его у меня выхватывают. Наверно, я сейчас смешно выглядел, такое сильное удивление было написано на моем лице. Чертов змей, он меня еще будет ограничивать! Но по взгляду я понимаю, что эту битву мне не выиграть. - Тебе этого нельзя. Вредно для ребенка. На, лучше выпей молока. В руку мне тут же всучили предлагаемый напиток. Впрочем, против этого я ничего не возразил. Молоко, я люблю молоко. Быт в замке оказался не очень отличным от того, что было в замке Севериана. Разве что меньше зависти... Как там мой волк... Где его носит? Только бы он был еще жив. Лишь бы смог выбраться из того кошмара... Дни без него тянуться долго, неделя, вторая, третья на исходе. И каждую неделю я набирал вес все больше, и живот рос, будто по часам, и внимание Зратха росло вместе с ним, он не давал мне и минуты свободного времени: гимнастика, растяжки, упражнения в воде. Но даже занятость не давала мне покоя, все мысли были только о Севе, где он, как он... жив ли он. Если побыть эгоистом, то я стал чувствовать себя лучше, больше не тошнило на каждом шагу, единственное только резкие запахи и некоторые кушанья заставляли меня зеленеть и, о позор, грохаться в обморок. Настроение менялось постоянно, как погода зимой. В один день настроение, как обычно, поменялось, и я захандрил и отказался вставать с постели. Змей решил меня заставить, притом, очень изощренно на мой взгляд. Его прохладные пальцы прошлись по моему животу, щекотно очень. Я засмеялся и свернулся в клубок, неудобно однако, живот упирается в грудную клетку, так сложно дышать. Змей снова раскрутил меня из этой, по сути, кошачьей позы, и, облокотив спиной о свою грудь, обхватил руками живот и стал поглаживать кончиками пальцев. Я непроизвольно замурлыкал, было приятно и тут же потянуло в сон. Змей продолжал свои действия, а я откинул голову ему на плечо и, прикрыв глаза, уткнулся в изгиб шеи. Слегка шершавые чешуйки щекотали губы. Он снова провел, но уже всей ладонью снизу вверх и остановился на самом верху, словно прислушался. И тут же ребенок толкнул его изнутри, и змей расплылся в улыбке. Зратху очень нравилось касаться моего ребенка, я это заметил, я, в общем, был ему безразличен, наверно, это все их традиции. Я никак не мог их понять. Так же как не мог понять, почему он не хочет отпустить меня или хотя бы найти Севериана, выкупить. Я просил, я обещал, что все верну до монетки, но змей отказывался, и мне показалось, ему что-то известно, о чем я не знаю. Подозрительно, очень. Из-за своих подозрений я отгородился от мужчины, от чего он обеспокоился и теперь буквально душил меня вниманием и заботой. Я все больше хандрил, ему пришлось выкинуть уже несколько перьевых подушек, которые я залил ночными слезами. Позорно, но больно сердцу, я все еще не знаю, что с ним. И вот новая ночь, новые слезы, обеспокоенное лицо змея и касание внимательных рук. Это раздражает и сильно, взял моду спать в моей комнате... Не эти руки должны были прикасаться ко мне, другие, ни он должен был обнимать меня ночами и смотреть, как растет во мне ребенок, не он должен был чувствовать, как под ладонями бьется новая жизнь. Мой Сев, мой волк, он должен был все это ощутить, кобель озабоченный. "Да где его носит!? Только бы жив был..." *** *** *** Кровь тонкими ручками струилась по светлой коже и капала на пол, покрывая его маленькими лужицами. Холодная сталь ножа поблескивала в свете факелов и оставляла новый порез. Методично, один за одним, они покрывали тело причудливым орнаментом боли. Хриплый смех рвался с губ того, кто рисовал свою новую картину. Ему не было дела до того, что чувствует его полотно. Хотя скорее было. Он хотел наслаждаться стонами, криками и дрожью. Пусть его боятся, пусть кричат. Агония, как это прекрасно. Новый порез, и новый ручеек вливается в остальные, и они одним потоком устремляются вниз. Безумные, страшные глаза мучителя и художника всматриваются в бледное лицо. Вот такое оно для него прекрасно и очаровательно. Он сам нанес этот дивный рисунок на щеки и лоб, сам своей рукой сделал его совершенным. - Ты так прекрасен, - почти интимно и страстно шепчет лев. Мучитель опускает ладонь на израненную кожу и погружает руки в красный горячий поток реки жизни. Он втирает его в кожу, еще сильнее пальцами раздирает раны и пытается как можно глубже зарыться ими в оголенную плоть. С губ жертвы срывается стон и переходит в скрежет зубов, почти скрашивая их в пыль. - Тебе ведь нравится, каким ты стал, правда? Я сделал тебя подобным богам, а сейчас сделаю выше них. Смотри. Безумец переместился за спину своей жертве, и новое еще чистое и непокрытое ржавчиной крови лезвие сверкнуло в его руках. Холодом оно коснулась спины под правой лопаткой и провела линию от позвонка по косой. Потом точным движением нанес идеально похожую с другой стороны. Он медленно подцепил край раны лезвием и стал срезать тонкую ленту кожи, оголяя мясо и мышцы. И, наконец-то, его безумного сознания коснулся первый громкий крик. Он был музыкой для безумца, его арией, его таинством. Мучителя пробила волна дрожи, и он облизал окровавленные губы и, наклонившись вперед, стал зубами рвать плоть, отрывая большие куски и тут же с хищным ревом вылизывая раны. Вскоре на спине мало чего осталось, и мастер остался собой доволен. - Божественен, ты так божественен, - шептал он окровавленными губами и улыбался, глядя в кричащее лицо своей жертве. Ему так нравилось, когда эти такие идеальные, нетронутые им губы открывались и закрывались, а из сорванного криком горла слышался только булькающий хрип. Руки безумца трепетно рисовали свое совершенство, и ему казалось, что ничего прекраснее он никогда еще не видел. А как смотрелось клеймо, оставленное на идеально гладком когда-то челе. Круглый диск его герба украшал это полотно. Оно было почти законченно. Не было и сантиметра, который бы не покрыл замысловатый рисунок. У него ушло на это два дня, но такое великолепие этого стоило. Его жертва продолжала дергаться в веревках, как муха в паутине паука, но она больше не могла видеть. Глаза аккуратно лежали чуть в стороне, присоединившись к еще кучке своих собратьев. Судорога прошла по светлокожему телу, и оно перестало подавать признаки жизнь, став навек великим полотном мастера. С тихим звоном на пол упало кольцо с гербом императора волков. На улице поднялся шквальный ветер, снося на своем пути деревья и телеги. Кони в своих стойлах заржали и забились в угол, а ночную мглу разорвал крик: - Севериан! И все стихло, словно никогда и ничего не было, и только поваленные деревья и разбитые телеги напоминали о том, что было пару секунд назад. Казалось, что эхо все еще шепчет это имя: - Севериан... Севериан...