Морфий.

Морфий. Обладает сильным болеутоляющим и противошоковым действием, кроме того, он изменяет эмоциональные реакции и способность восприятия, ослабляет сознание вследствие угнетения различных отделов центральной нервной системы. Я познакомился с ним как раз тогда, когда познакомился с милым на вид парнишкой. Мы были похожи. Его семья не заботилась о нём так же, как и моя не заботилась обо мне. Родители, что в нём, что во мне, видели только вещь. Нас отличало только одно. Он был из богатой и примерной семьи, а я вырос среди бутылок пива или другого дешевого пойла. Отец в детстве часто меня бил, говоря, что так он воспитывает меня, и перестал, когда я впервые сломал ему нос в ответном ударе. Понял, что если буду только реветь ничего хорошего не выйдет. А его заставляли посещать светские вечера, следовать этикету, улыбаться своей лучезарной улыбкой и красить глаза специальной тушью. Ему это было отвратительно. Когда мы впервые столкнулись, у него были темные круги под глазами, а сам он улыбался как сумасшедший. От него несло чем-то медицинским. А когда он вцепился в мои штанины, пытаясь подняться, потому, что ноги его не держали, я скинул их и просто ушёл. Вот так просто. Пусть заботится о себе сам, наркоман. Но на следующий день, он появился в моей школе. Я тогда учился в выпускном классе. Нам представили его как До Кенсу, мальчика из замечательной обеспеченной семьи. А сам он выглядел как загнанная собака. Я долго пялился на него даже тогда, когда он сел рядом со мной и неуверенно поднял глаза. То ли он не узнал меня, то ли наоборот, но он неуверенно улыбнулся и опустил голову. После школы он никогда не задерживался, сразу же шёл домой. Я жил от него через два дома. Сам за собой не замечая, я начинал присматриваться к нему. Бывали дни, когда он приходит словно живой, веселый, общался со всеми, а бывали дни, когда он мог послать или нахамить даже учителю. Но ему ничего и никогда не делали, ведь он из богатой семьи. А однажды я увидел его, пробегающего мимо окон моей квартиры. Я просто не смог оставаться дома. Я бежал за ним, пока тот не остановился и не откопал в парке под деревом пакетик с каким-то порошком. А потом... Он нервничал, поэтому совсем не смотрел, сколько вдыхает. Я только знал, что это очень много. Почему я не стал его останавливать? А Зачем? Наркоманы - это уже потерянные люди. - Ну и что, легче стало? Он резко обернулся и с полными ужасом глазами уставился на меня. Но заплакать ему не дала эта дурь. Он начал истерически смеяться и причитать: - Наконец-то! Наконец-то мир стал цветным! Наконец-то... - Ты больной что ли? - Наконец-то... - До Кенсу! Вставай, придурок! - Наконец-то... Хорошо, что мой отец поехал в командировку, поэтому я спокойно принёс его к себе. Кенсу был худым и костлявым, обдолбанным и как в прошлый раз пахнущим препаратами. - Какая яркая комната! Он восторженно смеялся, а я скептически оглядывал комнату: серый потолок, серые стены, черный стол, черная кровать с обычным бледно-синим постельным бельём, белая люстра, черный шкаф-купе. Сколько же надо нюхнуть этой херни, что бы такое пошло? Единственное, что я сделал, это разок двинул ему по лицу, чтобы он отключился. Меня просто заебал его истерический смех. На следующий день, когда я проснулся, на кухне вкусно пахло. Он умеет готовить. Именно эта мысль прошибла меня, когда я ел его омлет. - Спасибо... - Завались. Он виновато склонил голову. Я не стал спрашивать, почему он это делает, и где берёт эту дрянь. Единственное, что он попросил, так это помочь ему. - Наркоман - это уже потерянный человек. Сел однажды, сядешь дважды. На его глаза навернулись слёзы, и он просто ушёл. Я впервые почувствовал себя мразью. Он держался два дня. Держался так же, как держался и я. Бывало, что он просто начинал беззвучно плакать на уроке, и только я знал, что это ломка. Ему нужно было еще этой дряни. - Ладно. Но на это может уйти месяц, или два, или даже пол года. - Что? - Я согласен. Вот так на третий день, я сломался, когда увидел его в парке на лавочке, возле его тайника. Он не взял оттуда это херню, просто так он старался перебороть себя. Он был счастлив. Его больные глаза засветились счастьем и надеждой, а обветренные губы расплылись в улыбке. - Проходи. Моих родителей не будет еще целый год, здесь только дворецкий. - А он... - Он тоже пытается мне помочь... - Ясно. Мы поднялись в его комнату. Она была в нежных кремовых тонах. В остальном всё почти так же как у меня. Я, перед тем, как мы войдём, сразу предупредил, что буду использовать старый способ, который, как я считаю, наиболее лучший. До окончания школы он будет в неё ходить, но под моим присмотром, а на весь оставшийся день и ночь я его никуда не выпущу. Он согласился. В этот же вечер я смазал его руки кремом и привязал веревкой к спинке кровати. Но не вместе, чтобы не затекли. Дворецкий кормил его с ложечки, да и вообще всячески ухаживал. Он был замечательным человеком. В этот вечер я остался у Кенсу дома, ночевал вместе с ним, на небольшом диванчике, который прикатил дворецкий из соседней комнаты. Крик. Кенсу кричал и плакал. Этой ночью он мечтал сорваться. Успокоить мне его удалось, и это задело его человеческое эго. - Ты ничтожество. Докатился до такого. Как ты еще не сдох, наркоман? Это сильно на него подействовало. Он замолчал и снова, как и тогда в классе, молча плакал. Утром мы пошли в школу. Так продолжалось вплоть до окончания школы. Стоит отдать должное, он хорошо справлялся. Даже экзамены хорошо написал, вне зависимости от того, что до сих пор тянулся к Морфию. Кстати получил он его совершенно случайно. Вместе с какими-то знакомыми он против воли родителей пошёл в бар, где ему подсыпали эту дрянь. Кто же знал, что его знакомые сидят на этой дури, а сам бар промышляет этим. Организм Кенсу был слабоват для противостояния одному разу, поэтому он быстро на неё подсел. Документы в вуз ни я, ни он еще не подали. Мы надеялись, что Кенсу до поступления более менее оклемается еще. Так получилось. На утро он проснулся в хорошем настроение, без перепадов, просто улыбнулся и попросил поесть. Потом он сходил в туалет и умылся, оделся. На мой вопрос, почему он одевается, он ответил просто. - Ты ведь, по окончанию процедур, хотел узнать, будет у меня тяга к наркотикам или нет. Не хочешь проверить? Я быстро собрался. В парке сегодня было малолюдно, поэтому я откопал это дрянь, но поднимать не стал. Его слова заставили меня удивиться и засмеяться. - Знаешь, мне еще немного хочется, но не до одури. Да и воняет это как-то... - Как собачье дерьмо? - Да, пожалуй так и воняет. Его умный вид заставил меня долго смеяться. Я понимал, что он видит мир в новых красках. Не кислотных, а реальных. Через месяц мы поступили в вуз. Тогда он предложил мне встречаться. Он сидел и плакал в пустой аудитории, когда я подбежал к нему и спросил что с ним, он так испугался, что попытался дернуться. Я не позволил. - Но я ведь наркоман, а тебе такие не нравятся... но ты мне очень нравишься... я ведь завязал со всем этим потому, что тебе было противно меня видеть таким, но я же вижу, как кривится твое лицо, стоит только глянуть меня... - Я не против. - И я... что? - Я не против встречаться с тобой. Ты ведь больше не наркоман. Я нёс его на руках из почти пустого университета, пока он ревел на моём плече и говорил, как мне благодарен. Кенсу, за то время, пока я "лечил" его стал для меня как семья. Да и мой отец одобрил, особенно метод, но про ориентацию я не говорил. Просто ему понравился зашуганый мальчик До Кенсу. Вечером, когда я уже лежал, Кенсу пришёл ко мне и тихонечко лёг рядом. - Чонин, мне страшно... - Почему? - Ты ведь никогда не дашь мне ничего с собой сделать, да? - Почему ты это говоришь? - Потому, что... ты лёг не со мной вместе, и я подумал... Я его поцеловал. Просто заткнул как в самых слащавых романах. А потом взял его. Его тело было не таким костлявым, но он оставался хрупким, поэтому я раздевал и брал его нежно. Целовал нежно. Проходился языком от плеч и вдоль позвоночника. Мял его бедра. Я был крайне удивлён, когда он дал мне баночку со смазкой, но спрашивать ничего не стал. Я просто вылил немного на его задний проход и стал легонько поглаживать, одновременно растирая смазку и принося ему удовольствие. - Ты так нежно стонешь... - Ааах~ Да, стонал он прекрасно. Я разрабатывал его анус долго, мучительно медленно. Хотел показать, что он должен выполнять всё, что я говорю, вне зависимости от того, что это будет. Хотел показать, что трахать его буду только я. Хотел показать, что я буду только трахать, а значит, что он всегда будет подставлять мне свой зад. Когда я вошёл, он вскрикнул. Я знал, что одного пальца будет мало, и я знал, что если сделаю всё резко, то порву его. Я всё это знал и всё равно сделал. Он не протестовал и не истерил, просто стонал на перебой со слезами. Ему нравилось, что я его подчиняю. Двигался в нём я очень медленно, чем вызывал у него еще больше хныканья и просьб. А потом он начал умолять. И я смилостивился. Он кричал, пока я жестко вдалбливался в его тело. На протяжении нескольких часов, я просто трахал его. А когда он весь задрожал, я позволил ему кончить, кончив спустя пару толчков после него. Я вышел из него, садясь на кровать, а он, от нехватки сил, просто завалился на бок. Из его растраханного заднего прохода вытекала моя сперма с слегка, совсем чуть-чуть, розоватым оттенком. Если бы я не присмотрелся, то не заметил бы его. - Чонин... Жалобно простонал он, пытаясь найти меня рукой. - Я здесь. Лёг рядом и прикрыл глаза, прижимая его к себе. Сейчас мы учимся на третьем курсе. В университете он всегда прячется за меня, как за своего старшего партнёра, если вдруг на него кто-то поднимает руку. Мой Кенсу слишком слаб, поскольку после наркотиков его организм испытал их последствия. Операция и лечение полностью оплатили я, который тогда пошёл работать, и родители Кенсу. Они не стали ничего спрашивать, что было странно, но сказали, что всё знают и Кенсу волен делать то, что захочет. Сейчас он идёт рядом со мной, улыбается яркому солнышку и кушает недавно купленное мороженое. - Чонин, растает. Он говорит мягко и нежно. - Ничего. Улыбаюсь, крепче сжимая его руку. Мы с ним похожи. И мы с ним вместе.