Взгляд назад

Когда-нибудь он обязательно найдет оправдание для себя, почему он это сделал. Когда-нибудь он поймет, что всё это изначально было нацелено на провал. Когда-нибудь он просто пожалеет, что пять лет назад не сказал «нет». ххх Дима бесцельно листает блокнот, который, впрочем, был ему без надобности, но, по непонятной причине, так вовремя оказавшийся под рукой. Он никак не мог припомнить, почему именно этот предмет канцелярии ему захотелось порвать. На часах уже шестой час вечера. В студии давным-давно никого нет. — Ты здесь? В проеме материализуется фигура Самойлова. И хоть Снейк знал каким-то шестым чувством, что тот придет, неожиданное появление заставило его всё-таки вздрогнуть. — Тебя это удивляет? — саркастические нотки в голосе не удается никак подавить. Самойлов легонько пожимает плечами. — Не совсем. Была мысль, что либо Бекря, либо ты тут будешь. Он подходит ближе и садится рядом. Дима не реагирует на то, что Глеб сидит слишком близко, нарушая пределы личного пространства. Его очень уж занимают клочки несчастного блокнота на коленях. Странно, он даже не помнит, когда успел так изуродовать его. А следующее, что он еще мог припомнить — это грубый поцелуй и руки Самойлова, вжимающего его, Хакимова, в диван. Вопроса «Зачем?» в голове у Глеба просто не существовало. Он делал, потому что хотел. Ему было проще. У Димы же в голове была система. И ему было гораздо сложнее. Они слишком быстро перешагнули эту грань, когда дружба стала рассматриваться в несколько искаженном свете. ххх — Мне надо уехать. Эти коротко брошенные слова глухо ударяются о стены небольшой кухни, где они находились. Глеб хмуро смотрит на Снейка через стол. Ему кто-нибудь говорил, что начинать утро с плохих новостей — дурной тон? Даже если это утро начинается в два. — Чача? — Глеб намеренно придает голосу этакую небрежность. Но Дима не слепой и не глухой. Он отчетливо понимает, что думает об этом Глеб. Отнюдь не хорошее. — Я не могу сидеть без дела. И ты знаешь, «Наив» я не кину, даже ради тебя. Последнее говорить было вовсе не обязательно. Но уже поздно. Глеб с минуту смотрит на Снейка, словно оценивая его впервые. Словно ища ответ на вопрос. Но ничего не находит и тогда равнодушно говорит: — Хорошо, как скажешь. Удачной поездки. Этот тон холодит сильнее, чем все ветра севера. — Глеб, послушай, я серьезно не… — Да всё нормально. Правда. Всё равно мы с Костей на творческий вечер же едем, — это выделенное интонацией «мы» неприятно режет по ушам и заставляет Хакимова поморщиться. Глеб как-то криво ухмыляется и решительным шагом покидает кухню. Дима смотрит на мятую пачку сигарет, оставленную на столе. Покачав головой, он ничего не говорит, просто уходит, тихо притворив за собой дверь. И только в Питере Хакимов поймет, что своим поступком он сильно пошатнул собственническое чувство Глеба. И только через полтора года он осознает, что это послужило отправной точкой для завершения. ххх В это слишком холодное лето Снейк окончательно всё понял. Он смотрит прямо перед собой на пустой стул. Зачем он пришел сюда? Ведь знал, что Глеб сейчас не дома. Но привычка возвращаться к нему все еще осталась. Да и ключи от его квартиры не были выкинуты. Запах вишневого «Капитан Блэк» слишком явственно ощущается в этой квартире. И Дима не удивляется. Уже нет сил. Тем более он давно ожидал что-то подобное. В двери поворачивается ключ, и на пороге замирают шаги. И через полторы минуты в кухню заглядывает Глеб. — Ты… — на какую-то долю секунды он словно обдумывает, что сказать. Но махает рукой и исчезает в глубине квартиры. До Снейка доносятся тихие проклятья и шорох. Ему остается надеяться, что эти проклятья не в его честь. — Давно ты тут? — спрашивает Глеб, возвращаясь. Хакимов отрицательно качает головой. И этого достаточно. Самойлов не старается скрыть свое радостное настроение. Легкая улыбка на губах, от которой Снейка коробит. Надо отдать должное Самойлову — он не притворяется, будто всё, как раньше. Но Диме было бы проще, если Глеб, хотя бы из уважения не демонстрировал, как ему хорошо. Почему же Хакимову так сложно это принять? — Знаешь, как это называется? — каким-то глухим безжизненным голосом спрашивает Снейк. — Знаю. Измена. Дима молчит. Добавить ему нечего. А Глебу нечем возразить. ххх — Вот. Перед Глебом появляется черная офисная папка. Медленно переведя взгляд с неё на Диму, он осторожно берет её в руки. — Что это? — Официальное подтверждение того, что я ухожу. Нет. Быть такого не может. Самойлов смотрит на листы бумаг, испорченных типографской краской, смотрит и пытается понять, где эта шутка заканчивается и когда можно смеяться. — Это бред. Я не отпущу тебя. — Ты в самом деле думаешь, что я нуждаюсь в твоем одобрении? Конечно, не нуждается. Глеб еще раз пробегает глазами по листу бумаги, которое Снейк так громко назвал «официальным». Даже уйти он не мог тихо и без лишней суеты. — А что, если я против? — вновь подал голос Глеб, закрывая папку и подавляя желание разорвать все к чертям. — Откуда в тебе такая упертая уверенность, что все решается только с твоего благословения? — Димина горечь всё равно слышна за показной иронией. — Хотя бы ответь, почему? — Я не привык быть третьим. Самойлов изначально знал ответ на свой вопрос, но всё же, когда Снейк это высказал, становилось не по себе. Не от того, что Снейк всё знал, нет. От того, что это его так задело. — Патетических криков и истерик, конечно, не дождешься. Мы не в том возрасте, чтобы устраивать сцены из-за измены, — его голос звучит сухо и холодно. — Да и мы не расписывались, слава Богу, в вечной любви и верности. — Почему ты мне раньше не сказал? — Расписаться? О нет, оставь, у меня нет слабости к … — Я про Него. Ты мог сразу мне всё сказать, почему молчал? Снейк ничего не говорит, просто молча разворачивается и уходит, оставляя Самойлова. Глеб с минуту стоит на месте, вслушиваясь в шаги за дверью. Ему хочется побежать следом и остановить его. Может быть, извиниться. Может быть, отказаться от брата и стать рядом с Димой. Но Глеб остается на месте. Кого он обманывает? Ведь даже Хакимов понял, что от Вадима не избавиться никак. Глеб так и будет тянуться к своему брату даже в ущерб, может, самому себе, не говоря уж о других. И Снейк здраво рассуждает, что ему не место в этой системе. Третий априори не нужен.