Шрамы

А ведь сердце у Мукуро и впрямь не самого лучшего качества - хотя, конечно, многие ошибаются, считая, что его, сердца этого, нет. Ошибаются относительно его души - и вовсе она не черная, в ней целая гамма цветов; просто гамму эту видеть не дано никому кроме ее владельца. Да и, собственно, чего уж там - относительно Мукуро невозможно не ошибаться. Иллюзионист же высшего уровня, черт его дери. А у Рокудо и взгляд такой - мягкий, ласковый, с хитринкой; а его улыбка настолько притягательна, что противиться ей и не верить кажется верхом безумия. И весь он обманчиво тощий, изящный, ни за что не догадаешься об огромной силе, скрытой в этих узких разноцветных глазах. Руки у Мукуро тонкие и холодные; Хром вздрагивает, когда медиум, убирая волосы с ее шеи, проводит по ней пальцами. Девушка /не девочка уже, ее тринадцать улетели, рассеялись дымом времени/ его видеть не может - спиной ведь стоит - потому лишь краснеет и подается назад, навстречу этим прикосновениям. И Рокудо понимает ее, привлекая к себе поближе, кладя ладони на ее прикрытый белой тканью живот. Юноша аккуратно, медленно выправляет подолы рубашки из юбки, чтобы просто быть еще немножко ближе к телу Наги. Его Наги. Его девочка все такая же болезненно худая и хрупкая, что в тринадцать лет, что в семнадцать; ее ребра все так же легко пересчитать, лишь слегка проведя по ним пальцем. Мукуро, наверное, смог бы сыграть на ней, как на ксилофоне - она бы наверняка ему в этом не отказала. Эта малышка никогда не умела ему отказывать. Хром едва слышно охает, когда Рокудо задевает стесанную кожу чуть ниже груди. Он хмурится от своей внезапной догадки; отталкивает ладони девушки, когда та пытается остановить его, и резко дергает ее рубашку вверх. - Мукуро-сама... Очередная битва оставила на спине его девочки новый шрам; на ее узкой, с выпирающими лопатками спине эта рана выглядит пугающе огромной, пугающе тяжкой, пугающе... смертельной. Рокудо Мукуро ненавидит. Он ненавидит этот страшный шрам, эту проклятую мафию, в которой и сам погряз, как в болоте, и девочку эту глупую за собой утащил; ненавидит Наги, идиотски смелую, отвратительно решительную Наги, которая так рвется быть сильной, быть полезной, просто "быть" - для Вонголы, для друзей и - больше всего - для Мукуро-самы. Но больше всего на свете иллюзионист ненавидит себя. Ненавидит себя за свой отвратительный характер, за свою чудовищную силу, за тягу к насилию; презирает за то, что связался с мафией, и за то, насколько велик его интерес. А еще - безумно, до дрожи - ненавидит свою привязанность к этой бледной, измученной девочке. И то, как она сейчас шепчет извинения за свою слабость - тоже. Мукуро не целует ее, скорее прижимается - подбородком, губами и носом - к тонкой, точно рисовая бумага, коже между лопатками. А после, уже лбом ощущая бешеный стук созданного им же сердца, просто спрашивает: - Зачем ты нас мучаешь? Не "себя", а "нас". Хром кусает губы, едва не плача - и не из-за дикой боли, не из-за сотни других ранений, которыми Докуро всегда шла к Рёхею; Хранитель Солнца в исцелении никогда не отказывал, как и в отчаянной просьбе смущенной девушки никому не рассказывать. Особенно Мукуро. А Хром яростно вытирает слезы запястьями, потому что "нас", потому что Мукуро-сама так близко - вот же он, не иллюзия, а тот самый-самый реальный Рокудо Мукуро, которым не восхищаться нельзя. И она ради него и в огонь, и в воду, и на колючую проволоку кинется, тысячу новых ранений получит, сдохнет, если потребуется - что угодно, только защитить его дайте, хоть немножечко нужной побыть. И, наверное, самую малость - эгоистично желается, чтобы он ее шрамы вот так вот нежно целовал.