Болотистая местность

Вечера в этом городе давно нельзя было назвать вечерами в полном смысле этого слова. Это скорее был прыжок, или падение, мимолетное, но заметное, когда солнце закатывалось за горизонт бетонно-панельных домов. Вечера эти были сухи и пусты как едкая пыль вдоль обочин шести полосных дорог между разными кусками страны. Междугородние трассы, ведущие тебя откуда угодно куда угодно, - одно из таких мест которые тебя меняет. Ты обязательно что то теряешь или что то находишь. Нельзя свернуть на трассу и съехать с нее одним человеком. Приехав домой, после тяжкой поездки ты можешь не обнаружить любимую колоду игральных карт, а можешь найти заколку под пассажирским креслом. Ты можешь обрести нирвану, f можешь подавившись сухостью пыльных обочин потерять последнюю нить рассудка. А можешь, как я, потерять свой последний смеющийся вечер. *** Наверняка машина ехала тяжело. Дорога с легкостью могла слышать эти глухие удары на своей располосованной спине. Резкий рывок резиновых покрышек или, например, тот неожиданный момент, когда на секунду оказываешься в невесомости из-за тухлых яиц или пустой банки из под пива, разбросанных на дорогах. Вся эта тяжесть, скатившаяся на кончики колес, неслышно для меня отбивала похоронный марш, подобный тому , что играл в моем сердце. Впрочем, адекватный человек, как один из тех, что едет в машинах около меня - серьезный, усталый взгляд, жена на соседним сиденье, на задних дети в количестве от одного до трех и воздушный след алкоголизма на щеках, с непредвзятой откровенностью в обычно обстановке заявит мне, что я кретин. И почему бы ему не оказаться правым? Наверно потому что такое бывает лишь в скучные, словно дорожная пыль вечера. Сегодня же он также отчетливо слышит эту торжественную трагедию, гуляющую у него под сердцем, словно плохое предчувствие. Все эти люди, где то на пересечении самих себя слышат эту песню торжествующий погибели. *** Я знаю, вы не хотите спрашивать, но все же отвечу. Она была отвратительна. Ее руки цвета болота, впрочем как и вся кожа. Глаза мутные, как те мелкие речки, на которые деды возят нас рыбачить летом. А волосы были цвета собачьего кала. От нее пахло дорогими духами и дешевым шампунем. Острая шея скрыта водолазкой, на которой вечно собиралась разные пушинки, пыль и волосы. Она была отвратительным болотом, а котором я тонул день за днем, раз за разом, как глупый, трехногий осел. Закрывая глаза перед сном я видел ее. Я слышал ее смех в пустоте утреннего автобуса. Я слышал запах этого мерзкого шампуня среди булок в буфете. Я находил в словах буквы ее имени. Я хотел дышать воздухом, которым дышит она. Я ненавидел ее и хотел отнять у этого мира. Все о чем я мечтал это забвение. Все о чем я хотел мечтать это она. *** Я ехал, колеса все также стучали, а небо и дети в проезжающих мимо машинах устало прикрывали глаза и сонно зевали, пока липкая пыль оседала на их глазах. *** Я усмехался над тем, как точно выбрал время для этого. Ирония - тонкая нить, что связывает лоскутные моменты нашего бытия в неприглядный старый плед, пылящийся на верхних полках. Тот вечер был совсем как этот. Без ощущения пыли на передних зубах, скорее смех наполнял пустоту. Такой вечер, когда дети наполняю муравьиным роем улицы и дворы до тех пор, пока последние лучи не оставят на их веках тяжесть беззаботной усталости, который я тогда еще не был лишен. Это не тот вечер когда я увидел ее среди миллионов прохожих, или когда она случайно пихнула меня, засмотревшись на птиц. нет. Это вечер, когда закурив на балконе я захотел засыпать с чьим то именем на губах. Это вечер, когда я впервые почувствовал ее присутствие. Докурив и сплюнув на соседского кота, я проводил тот день и вернулся, еще не зная ее, но сегодня я могу клясться до истощения костей, что она была всегда. Это болото было всегда. Просто мне до того вечера удавалось наступать на редкие участки суши. Она всегда была. Она есть и сейчас. Там. Сзади. Спит в этом чарующем звуке угнетения под своим сердцем. Спит, а солнце и пыль оседают на ее волосах *** Я еле успевал в парикмахерскую до закрытия. Пробки, лужи, парочка наглых водителей и испорченные жижей мартовских луж новые брюки. Я спешил, я опаздывал, но не опоздал. Я позвонил в дверь твердо, но ненастойчиво как учила меня мать. Дверь открылась, а вместе с ней рассыпался я. На миллионы маленьких осколков, скопившихся где то в носках моих ботинок, но все это лишь на миг, пока она не забрала бутылку из моих рук и слегка приобняв , сказала "проходи" Эти волосы, которых лишилась моя голова, это штаны и весь я - есть моя жертва тогда, но почему то я продолжаю терять себя и сейчас? *** Серое солнце, лучшее на что я могу рассчитывать, но я прячусь и прячу от него за старыми шторами цвета хаки. Они были покрыты плесенью еще до того как плесень появилась на этой бренной земле. Я поправляю шторы и снова ложусь в теплую и серую кровать, где некрасивая родинка на красивом плече занимает роли важнее чем я. *** Парк никогда не был моим местом, однако в тот день я хотел что то менять, менять все вокруг и заодно себя. Я вывернул себя, вычистил и поставил на голову, все для того чтобы сойтись с самим с собой что вечера этой новой жизни можно тратить среди старух, деревьев и детей, растущих вокруг нетленных и бесконечно пыльных лавочек. Судьба та еще шлюха, прикрывающаяся шторами скромности. Тогда, в парке, в свете старого, желтого фонаря, чья то другая рука лежала на красивом плече с некрасивой родинкой. *** Карманы мои набиты чеками и рецептами из той аптеки на конце города, где я покупаю свое снотворное. Каждый раз я езжу туда просто чтобы купить себе спокойный сон, которого я был лишен неделями, может и месяцами. Я покупаю втридорога пустую тьму на 5 часов в сутки, просто чтобы иногда набирать воздух в свои позеленевшие, заболотившиеся легкие. Но теперь и сейчас все эти белые, шумные пузырьки не для меня. Я дарю его моей зеленой пыльной нимфе.