Поцелуй из будущего

Тсуна ловил себя на мысли, что мало жалеет, что угодил в это странное будущее. И дело вовсе не в приобретаемом им опыте. Да, здесь много плохого. Очень. Его постоянно бьют, он многое потерял в этом мире. Но было все же кое-что, что он приобрел. Например, безнаказанную возможность наблюдать за Хибари. Мужчина в упор не замечал его робких взглядов, брошенных вскользь и несколько жадно, а Тсуне того и надо было. Хибари из их времени никогда не позволял травоядным на себя пялиться, сразу прибегая к кардинальным мерам, а взрослому Хранителю Облака было глубоко наплевать. И Савада активно впитывал в себя все, что касалось тайного объекта обожания. Тсуна никогда не вдавался в подробности. Ему просто нравился Хибари Кёя. Он воспринимал это как факт своего существования, даже не заметив, когда все это началось. Просто в один момент пришло осознание, что близость Кёи волнует его куда сильнее, чем случайное прикосновение Киоко-тян. Не было никаких метаний, Тсуна все равно не думал, что его влюбленность выльется во что-то серьезное, ведь для Хибари он просто еще одно никчемное травоядное. Юноша просто запирал все в себе, по привычке шарахаясь от разгневанного главы Дисциплинарного комитета, хотя на самом деле хотел прижаться, усмирить этот бесконтрольный гнев. А в этом мире все было не так. Хибари Кёя сильно изменился. Стал более сдержанным, расчетливым, не таким равнодушным. Привык, должно быть, к обществу травоядных вокруг себя. У привычного Хибари Тсуна редко когда мог разглядеть что-то на лице, кроме вскользь пробегающей по вечно хмурому лицу тени интереса или волнения, и серебристые глаза, на которые спадала всегда слишком длинная челка, неизменно окатывали презрением. Савада не знал, что в будущем так повлияло на характер Облака, но теперь он все чаще замечал синеватые задорные искорки. Особенно во время тренировок, словно Хибари нравилось это все. Тсунаеши на интуитивном уровне чувствовал, что мужчина бьет его слабее, чем на самом деле может. Но как только Савада показывал, что знает про слабину Хранителя, Хибари маниакально усмехался и выбивал из него это ощущение, да так, что Тсунаеши потом долго не мог встать на ноги. Было немного обидно, что брюнет получает столько удовольствия от избиения его тщедушной тушки, но юноша прекрасно понимал, почему Облако это делает. С каждой жестокой, выматывающей до полубессознательного состояния тренировкой Тсуна становился сильнее. Удавалось проще контролировать пламя и себя самого. А потом, после прохладного душа, счастливо и немного по-идиотски улыбаться, прижимаясь спиной к стене и подслушивая, как Хибари хвалит его, жестко, сухо, в присущей ему манере, но хвалит перед Реборном. Пусть голос звучит равнодушно, но юноше (как, впрочем, и аркобалено) удается уловить нотку удовлетворения. Словно Хибари понимает, что каждой тренировкой выковывает из мальчишки такого босса, которого он сам примет. Перед которым сможет склонить голову. Кроме некоторых чисто внешних изменений, Тсуна подмечал и другие вещи, которые у Хибари из их времени еще не проявились. Как оказалось, у Облака потрясающая красивая улыбка, от которой внутри разливается приятное тепло. Правда, улыбку Кёи ему довелось увидеть всего пару раз, но это была действительно улыбка, а не пугающий мрачный оскал. Еще у юного Хибари не наблюдалось никаких сторонних привычек. Будучи взрослым, он обзавелся ими в великом множестве или же просто перестал контролировать себя до такой степени. Когда мужчина о чем-то сосредоточено думал, то или теребил короткую прядь волос, или кусал бледную нижнюю губу, а когда отпускал, то она наливалась краснотой, и Тсуне от этого становилось по-странному жарко: как-то слишком соблазнительно это выглядело. Тсунаеши стыдился своей испорченности: ему казалось неправильным так заглядываться на своего Хранителя, тем более старше его на десять лет. Про Хибари из своего времени так много думать он не смел, тем более думать в таком направлении, боялся оказаться пойманным с поличным за неуместные мысли и быть избитым. С этим же, взрослым брюнетом было проще – он не считал Тсуну грязью под ногами, хотя и не стал относиться с особым трепетом. Это против воли дарило надежду. Вот и сейчас, слушая лепет Джанинни, Тсуна не сводил глаз со стоявшего в стороне Хибари. Мужчина плавно перекатывался с носка на пятку, засунув руки в карманы. У Савады дыхание перехватывало. В самом начале он думал, что пределом для фантазий был брюнет, облаченный в кимоно, но нет, эпиком стал именно такой Кёя, каким он видел его сейчас. Без пиджака, с закатанными рукавами, обнажающими сильные руки. С расслабленным узлом галстука и расстегнутым воротом рубашки, в котором виднелись узкие росчерки ключиц. Тсунаеши разве что не облизывался на мужчину, который с равнодушным видом слушал речи техника Вонголы. Гокудера бросал на него обеспокоенные взгляды, но Тсуна в ответ лишь улыбался и качал головой. Друга в такие вещи он посвятить не мог. И ни за что не хотел, чтобы Хибари все понял. Его вполне устраивает отстраненное игнорирование мужчины. В их времени у него даже этого нет. *** Савада битый час возился в постели, тщетно пытаясь уснуть. Перед глазами в сотый раз проносилась картинка из недавнего прошлого: он, изрядно уставший после очередной тренировки, еле стоит на ногах, тяжело дыша и смотря на усмехающегося Хибари, постепенно приближающегося к нему. Тсуна понимает, что еще один удар не выдержит, он и так умудрился в течение полутора часов не подпускать к себе Облако и не получить ни одного удара. Юноша прикрывает глаза, прикидывая, куда Кёя может ударить, и вздрагивает, когда чужая теплая ладонь опускается на плечо и несильно сдавливает его. - Молодец, зверек. Хорошо постарался сегодня. Прекрасный повод, чтобы окончательно потерять сон, верно? Объект невинной юношеской любви впервые открыто похвалил – Тсуне хотелось летать, но тогда он смог только придурочно улыбнуться вслед уходящему Хранителю. А теперь не мог сомкнуть глаз. Промучившись еще несколько минут, Савада обреченно вздохнул и тихо выбрался из постели, стараясь не разбудить сопящего Гокудеру. Хаято всполошится, а это ему ни к чему. Дверь тихо скрипнула, когда Тсуна едва слышной тенью выскользнул в коридор, но Хранитель не проснулся, только повернулся на другой бок. Тсуна облегченно выдохнул и пошел по коридору, поглядывая на пляшущие на стенах тени от редких огней. Он любил их базу ночью: тут тихо, все спят и можно расслабиться, полностью погрузившись в свои мысли. И еще Тсунаеши давно хотел прогуляться ночью по базе, пока никто за ним не следит. Потому что было кое-что запретное, куда никому нельзя было соваться. Его кабинет. Или не совсем его. Тсуна никогда не думал о себе и о себе из будущего как об одной и той же личности. Он из этого времени казался кем-то далеким, непостижимым, отчаянным, бесконечно любящим свою семью, готовым пойти на смерть, чтобы ее защитить. И юноша думал, что его кабинет как-то поможет ему найти свое место в этом мире, что-то приобрести, как-то обрести спокойствие. Каково же было его удивление, когда все в один голос запретили ему туда соваться. Тсуна расстроился, но перечить не стал, хотя мысленно негодовал очень долго. Его не пускают в его же кабинет! Не правда ли, неслыханно? Зато наконец-то выдался случай, когда он может нарушить это правило. Ведь все сейчас спят, и даже всевидящее око Реборна за ним не следит. Он свернул в узкий перешеек коридора и встал перед заветной дверью. Рука уверенно сжала прохладную ручку, одно движение – и дверь бесшумно открывается, впуская незваного гостя. Тсуна плотно закрыл за собой дверь и хлопнул по выключателю, удивившись, насколько естественным вышел жест. Словно он не раз его проделывал. Окинув взглядом кабинет, Тсуна невольно присвистнул: такой чистоты в его комнате никогда в жизни не было. В огромном стеллаже папки с документами стоят точно по номерам, на столе бумаги громоздятся ровными стопками, в органайзере полный порядок. Единственное, что выбивалось из чинной обстановки, так это раскрытый ежедневник, исписанный его убористым, немного корявым почерком, и ручка, брошенная на блокнот, словно хозяина кабинета что-то отвлекло и он впопыхах бросил писанину и выбежал в коридор. Тсуна даже невольно обернулся в сторону двери, словно тот другой он мог в любую секунду вновь зайти в кабинет. Вздохнув, юноша сел в мягко скрипнувшее под его весом кресло и провел кончиками пальцев по лакированной поверхности стола. Осевшая на пальцах пыль подтвердила его догадку – сюда никто не заходил с того самого дня, как взрослый он оказался в гробу. Тсуна быстро пролистал ежедневник, и взгляд невольно зацепился за последнюю запись. «Сказать Кёе, что…» - иероглифы обрывались, подтверждая еще одну, сделанную ранее, догадку. Взрослого Саваду действительно выдернули из кабинета в силу каких-то обстоятельств. И он зовет Хранителя Облака по имени – от этого приятно дрогнуло сердце. Может, и у него с Кёей из их времени наладятся хоть какие-то нейтральные отношения, ведь в будущем брюнет не настолько агрессивен. Хотя было безумно любопытно, что же он хотел сказать Хибари?.. Тсуна еще раз обвел взглядом кабинет, стараясь запомнить каждую мелочь, впитать в себя всю окутавшую его атмосферу. Хоть он и противился, но, видимо, стал хорошим боссом, более ответственным и аккуратным. Как и стоящая на столе фотография в красивой рамке, где он в обнимку с… Стоп. ЧТО?! Юноша резко схватил снимок, уставившись на фото. Неизвестный фотограф запечатлел стоящих в парковой аллее двух молодых мужчин. Один был высоким брюнетом, обхватившим за тонкую талию невысокого стройного шатена. Мужчины самозабвенно целовались, полностью игнорируя то, что их снимают. В брюнете без труда узнавался Хибари, а вот шатен… Тсуна не мог поверить, что это он сам. Слишком… слишком хорошо, чтобы поверить в это. Ведь на снимке Хибари обнимал и целовал его так, словно Тсунаеши – самое ценное, что есть в его жизни. Щеки обжег румянец – этого же просто не может быть! Кёя в этом времени его напрочь игнорирует, не говоря уже о том, что избивает до бессознательного состояния! Тсуна дрожащими руками поставил фотографию на место и нерешительно поднялся. В голове копошился рой мыслей, а единого ответа на все свои вопросы Савада не находил. В этом мире только Хибари мог ответить ему. И Тсуна направился к нему, перебарывая страх, робость и смущение. До Хранителя он почти добежал, потому что сознание вопило, что надо немедленно повернуть назад, пока он еще жив, но Тсунаеши упрямо мотал головой, заставляя себя шагать вперед, постоянно одергивая пижамную куртку. На пару секунд замереть перед дверью, вдохнуть воздух в легкие и постучать, застывая. - Войдите, - раздалось почти сразу, и Савада облегченно выдохнул. Не разбудил. - Простите за беспокойство, Хибари-сан, - юноша прошел в комнату, освещенную тусклым светом ночника. Кёя сидел в кресле, заложив пальцы между страницами книги, которую держал в руках. - Савада? – Хранитель удивленно приподнял бровь. – Чего это ты шляешься? - Я… мне не спалось, - Тсуна замялся, комкая в руках низ куртки. – И я… В общем, я был в своем кабинете. - Тебе же запретили туда ходить, - мужчина недобро щурится, откладывая книгу в сторону. - Я ослушался. И нашел там… фото, - закусив губу, проговорил Тсуна, не сводя глаз с побледневшего Хибари. - Разве это что-то меняет? – Облако быстро взял себя в руки, твердо посмотрев в расширенные карие глаза. - Многое, - юноша сделал неуверенный шаг навстречу. – Вы меня любите? Ну, меня из вашего, этого времени? - Люблю, - вздохнув, ответил Кёя, прикрыв глаза и упустив тот момент, когда Савада подошел к нему достаточно близко. - А я люблю вас, - губ касаются чужие раскаленные губы. Небо, кажется, совсем страх потерял. – И в этом, и в любом другом времени. Хоть вы и вечно меня бьете. У Хибари что-то обрывается внутри. Эти слова. Его Савада сказал именно это за пару часов до своей смерти. И Кёя, несмотря на то, что долго держался, игнорируя взгляды мальчишки, игнорируя свое желание стиснуть безмозглого Саваду в объятиях и зацеловать до смерти, срывается. Он резко распахивает глаза, встречаясь с испуганно блестящими карамельными омутами, и дергает наклонившегося к нему юношу на себя, рывком впиваясь в приоткрытые пухлые губы. Целует жадно, сминая губы, почти грубо скользит ладонями по угловатому юношескому телу, забираясь под пижамную куртку, шумно выдыхая, когда Савада ерзает, удобнее устраиваясь у него на коленях. Ловит губами тихий стон и отвечает на робкое движение чужого языка. И целует, целует, целует… Опомнился Хибари только когда Тсуна начал ерзать уже по весьма ощутимо затвердевшему члену. Юноша даже задохнулся, когда перестал чувствовать властные губы на своих губах. - Хибари-сан, - недовольно протянул он, снова поерзав и вырвав у Хибари сдавленный выдох. - Нельзя, Тсунаеши, - покачал головой брюнет, коснувшись щеки обиженно сопящего мальчишки. – Не могу. Ты еще ребенок. И ты взрослый мне голову открутишь. - Ну разве что только из-за этого, - вздохнул Савада, сползая с колен и одергивая задравшуюся пижаму. – Придется ждать, когда вы из моего времени созреете и перестанете звать меня травоядным. - Уже скоро, зверек, уже скоро, - на выдохе протянул Хибари, откидываясь на спинку кресла и стараясь унять дрожь в пальцах и безумное возбуждение. Это все надо просто пережить. *** - К-кёя, - тихий стон перекрыл шелест листвы. – Ну Кёя, изверг, пусти меня… - Плохо просишь, Савада, - Хибари жадно вгрызся в белоснежную шею, оставляя алеющие следы. Рубашка шатена валялась где-то в траве, и горячие руки Облака ласкали нежную кожу. - Ну Кёееея, - Тсуна потерся о крепкое бедро, прижимаясь теснее к мужчине. – Меня ждет головомойка от Хаято, пусти. - Не убедил, - хмыкнул брюнет, вжимая любовника в ствол ближайшего дерева и рывком сдергивая с него брюки. – Я так давно тебя не касался. - Я никуда больше не денусь, - Тсуна счастливо улыбается, закатывая глаза от удовольствия, когда ласковые жадные губы заскользили по обнаженной груди, а пальцы сомкнулись вокруг возбужденной плоти. – Обещаю, Кёя. - А я тебя больше никуда и не отпущу, - шатен сдавлено стонет, толкаясь в руку любимого мужчины и вслушиваясь в свистящий шепот. Хибари ждал его возвращения на поляне рядом с гробом и сразу же сгреб в охапку, стоило только Тсунаеши проморгаться и прийти в себя. Десятый Вонгола и пискнуть не успел, как был зацелован до такой степени, что просто обмяк в чужих руках, позволяя делать с собой все что угодно. - Неужели ты настолько соскучился, что готов… трахнуть меня прямо здесь? – с трудом проговорил Тсунаеши, чувствуя, как сжатого колечка мышц касаются осторожные пальцы. Хибари не стал отвечать, вновь целуя искусанные губы любимого и подготавливая его для себя. Соскучился. Безумно. Они оба потерялись в безумстве ощущений. Никогда у них такого еще не было: быстро, порывисто, жадно, стремясь выпить друг друга до последней капли, срываясь со стонов на хриплые выдохи, шепча имена друг друга и клятвы, сбитые, искренние. Тсуна надавливал пятками на поясницу мужчины, призывая двигаться быстрее и беспощадно царапая спину короткими ногтями. Хибари проникал в него размашистыми сильными толчками, пронзая насквозь, загнанно дыша в шею, опаляя своим дыханием влажную от испарины кожу. А после, взорвавшись волной крышесносного удовольствия, они еще долго будут стоять, крепко обнявшись и неспешно целуясь, отмечая день, когда все кошмарное прошлое останется позади, и впереди будет лишь бесконечная череда дней, когда они будут рядом. А где-то в другом времени, лет на десять раньше, юный Савада Тсунаеши поспешно бежит в здание школы, настораживая одноклассников слишком счастливой улыбкой и отсутствующим взглядом. А все потому, что на свое привычное утреннее: «Доброе утро, Хибари-сан», он впервые услышал почти нежное: «Доброе утро… зверек».