Подарок

В звенящем от холода воздухе танцевали крупные снежинки. И тёмные крыши, и припаркованные у дома машины, и уткнувшиеся в меховые вороты припозднившиеся прохожие, и деревья, покрываясь снегом, становились похожими на декорации к сказке. Мороз разрисовал причудливым узором из ломких линий окна домов. И фигуры людей, которые готовились к празднику, причудливо расплывались за стёклами, а паутинки гирлянд, казалось, могли заполнить светом всю улицу. Почему-то совсем не было холодно. Я стоял на обледенелом парапете шестнадцатиэтажки и смотрел на людей, спешивших по тёплым уютным квартирам. Сверху они, запакованные в пуховики и замотанные несколькими слоями шарфов, казались беззащитными и нелепыми, а ещё очень-очень маленькими и странно-счастливыми. Сейчас, в последние предпраздничные минуты, отступали неудачи и прегрешения, оставляя место предвкушению. Вдруг новый год окажется лучше? Вдруг мечты, наконец, исполнятся? — Тебе не холодно? — вопрос заставил меня задуматься. Холодно? Да, наверное, мне должно быть холодно: рубашка давно промокла от снега, тонкие джинсы, кажется, примерзли к телу, и снег облепивший парапет приятно покалывал босые ступни. Седые волосы, собранные в косу, с упоением трепал ветер. — Нет, — детально проассоциировав все ощущения, я смог дать точный ответ, — Спасибо, что пришел. — А куда мне еще идти? — Девеан, застопорив железную дверь, чтобы та не закрылась, встал рядом, хотя на сам парапет, конечно, не полез. Он был одет ничуть не теплее меня, разве что вместо рубашки его торс туго обхватывала футболка с весьма провокационной надписью. — Спускайся, а то ветром снесет… — тихо посоветовал надзиратель и подал крепкую ладонь. — И что? Разве, я не заслужил сегодня немного удовольствия и праздника? — я протянул руки к густому беззвёздному небу и отчаянно расхохотался, чувствуя, как ледяной воздух забивает лёгкие. Нет, сегодня я не останусь в стороне. Этот праздник может дать мне немного тепла, и отказываться от такого подарка не собираюсь. — Найди себе кого-нибудь и получай удовольствие хоть всю неделю, — грубо подсказал мой надзиратель, и тут же, словно извиняясь, пояснил. — В такие ночи не стоит разбрасываться силой: весь мир меняется; обновляются энергетические потоки. Страшно представить, что произойдет, если в них кто-то вмешается… особенно, существо, подобное тебе. Вряд ли даже творцы смогут исправить последствия. Я, проассоциировав злость и разочарование, скривил лицо. — Ничего лучше не мог посоветовать? Ужасно… провести праздник с какой-нибудь не особо брезгливой нимфоманкой. Лучше уж всю ночь просижу с тобой. И, подтверждая свои слова, я опустился и устроился на парапете, смешно свесив ноги вниз. Джинсы сразу промокли. — «Лучше уж»… — повторил Девеан и, кажется, усмехнулся: — Какая незавидная участь — сидеть со мной! Хотя, наверное, я должен сказать спасибо, что своем личном рейтинге ты поставил меня чуть выше «не особо брезгливых нимфоманок»… Я чувствовал его горячее дыхание на своем затылке. Мужчина стоял слишком близко. Подумал, что если немного отклонюсь назад – смогу прижаться к нему и украсть немного тепла надзирателя. Последняя мысль была проассоциирована, как заманчивая. К тому же Бездна сегодня была особо тиха и с комментариями не лезла. Поэтому, не понимая, что делаю, я поддался секундному порыву. Девеан был широким и по-домашнему тёплым. Когда я прикоснулся к нему, надзиратель вздрогнул и даже попытался отстраниться, но потом понял, что в этом случае я упаду, и замер. Я поерзал на парапете, устраиваясь удобнее, прикрыл глаза. — Какое ты загадаешь желание? — Чтобы подопечный больше не использовал меня в качестве спинки кресла… — А если серьёзно? — Не знаю, — на этот раз в голосе Девеана скользнула нота сомнения. — Желаний у меня всегда много. Одно… самое-самое не изменяется, но я никогда его не загадываю — оно… слишком невыполнимое, чтобы терять крохи надежды. Поэтому, в последние мгновения, я просто выхватываю из головы что-нибудь и загадываю. С семьёй бы увидеться неплохо… — Расскажи про неё. Почему ты ушёл от них? Девеан несколько минут помолчал, а потом медленно, неохотно заговорил. — Их мир ненастоящий. Такой кукольно-игрушечный домик. Там всегда хорошая погода, яркое солнце, улыбающиеся, счастливые люди. Нет бедности, страшных болезней и грязи, приличествующей большим мирам. Нет, конечно, история знала и войны, и катастрофы. И умирают люди, как везде. Но после того, как несколько столетий назад все окончательно сформировалось и успокоилось, мирок стал слишком приторным. Он замер, как муха в янтаре, и больше не развивается. И семья у меня такая же — беззаботная, безалаберная и счастливая. Все подшучивают друг над другом, не взрослеют и даже не собираются. Каждый день — праздник. Я не знаю, как это правильно передать, но мне было сложно жить с ними, там. Тесно. Хотелось чего-то настоящего, а не только приевшихся шуток. Вся наша жизнь была подчинена одной цели – борьбе со скукой. Поэтому я искал способы изменить это, понять, почему наш мир такой, как можно вырваться из этого болота. Нашел… случайно, а может, так было угодно высшим силам… записи того, кто создал наш мир и моего отца. Он был творцом Отступником. С таким длинным списком прегрешений, что Хель и Алив в сравнении с ним — невинные дети. Мой надзиратель замолчал. Судорожно выдохнул сквозь плотно сжатые зубы. Девеану было больно вспоминать. Я не торопил его. — В работах описывались удивительные вещи. И эксперименты. Я так погрузился в страницы дневника, что забыл о том, что участь Отступника, который уже прошел по этому пути, была незавидной — его уничтожили. Увы, привыкший к тому, что в нашем мире просто не может произойти ничего плохого, я перешел от чтения к практике. Отец несколько раз просил меня остановиться… Но то ли не воспринимал это, как серьезное увлечение, то ли также был уверен в своем всесилии. Все закончилось в момент, когда один из экспериментов вышел из-под контроля. Отца не было рядом, чтобы остановить это. Все, что он успел — спасти маму, но не мою еще не рожденную сестру. В тот день от нашего мира уцелела жалкая треть. Меня изгнали. Какое-то время я ходил по другим реальностям, пытаясь заткнуть чувство вины. Потом незаметно для самого себя оказался слугой Алив, продав ей свою жизнь. Только спустя десяток лет, я узнал, что это отец, несмотря ни на что, упросил родственницу присмотреть за мной. Возможно, сейчас родители бы выслушали меня, но я уверен, что ничего исправить все равно не получится. — Извини… — я прислушался к глухому стуку сердца Девеана — почему-то оно не забилось быстрее. Как же тепло… Только сейчас я понял, что пока надзиратель рассказывал про свой мир, заключил меня в осторожные объятия, укрывая от снега и, кажется, всей реальности. Какой же он всё-таки огромный. Возражений не было. Наоборот, появилась почти забытая ассоциация защищенности. — Ничего, считай это моим подарком, — откликнулся Девеан. Мир застыл на сломе, отсчитывая последние минуты. И, казалось, его потоки, перестаиваясь, проходили через меня. И в этот момент, казалось, я могу… — Нет! Мало! Я вывернулся из рук мужчины и подскочил на парапете. Надо сказать, что даже он несильно возвышал меня над громадой надзирателя. На десяток сантиметров — не больше. Но смотреть на Девеана сверху вниз было приятно. В его двухцветных глазах было какое-то непонятное мне чувство, которое никак не получалось проассоциировать. — Что ты ещё хочешь? — каждое слово было произнесено отдельно от остальных, медленно и тягуче. Я задумался. Бездна по-прежнему молчала, и это сыграло свою роль. Наклонившись к лицу Девеана так близко, что его дыхание коснулось моих губ, и, смакуя каждое слово, прошептал: — Раз строгий надзиратель запрещает мне получить удовольствие от полёта, я хочу потребовать равноценную замену — компенсацию-подарок, — выдержав паузу, я выдохнул ему в губы, — Позволь мне почувствовать тебя… А затем преодолел расстояние в несколько сантиметров. Губы у него были холодные и шершавые. Я коснулся их очень осторожно, ожидая, что меня обязательно оттолкнут и обматерят. Легкое прикосновение сложно было назвать поцелуем. Но едва ощутимый разряд прошил мое тело от мозга до сердца, заставив его сбиться с привычного ритма. Девеан не оттолкнул и не отстранился. Только разорвал это прикосновение, посмотрел мне в глаза, будто надеялся видеть что-то кроме привычной пустоты. — Ты помнишь, что физическое удовольствие — риск? — Ум-гу… — ассоциация предвкушения внутри нарастала волной, и мне было плевать на риск. В удовольствии полета был один существенный недостаток. И именно надзиратель мог его компенсировать — дать ощущение нужности. — Или где-то есть закон, что с подопечными спать нельзя? Особенно если это тощие бездушные парни? — Серег, — Девеан усмехнулся. — Не переигрывай. *** А потом уже он поцеловал своего подопечного — тощего бездушного парня. Дразнящим прикосновением, Девеан обжег холодное лицо Серега, словно выточенное изо льда. Прикусил нижнюю губу, чуть потянув на себя, и тут же провел языком, зализывая крошечную ранку — его первую метку. Недовольно завозившись, но даже не думая отстраняться, Серёжа впился пальцами в плечи мужчины, и тоже обвёл языком его согревшиеся губы, пытаясь углубить поцелуй. У поцелуев Девеана был вкус мяса, табака и виски. Он смял отяжелевшую от снега и льда ткань рубашки, надавливая ладонями на спину парня, стараясь прижать его еще ближе к себе. Рот надзирателя сминал губы Серега, словно не целовал, а стремился выпить его дыхание. Прохладные узкие ладони неуверенно скользнули под футболку, исследуя живот и грудь мужчины, задели отвердевшие соски и прочертили дорожку вниз, под ремень брюк, подсказывая, как именно Сережа хочет почувствовать своего надзирателя. Девеан тихо и довольно зарычал, разорвав поцелуй. Парень тяжело захватил ртом воздух, вспомнив про необходимость дышать. Внутри у него все скручивалось и сжималось от подступающего наслаждения. Казалось, от паха по всему телу натягиваются тонкие струны, управляя им, словно марионеткой, заставляют льнуть к мужчине, срывать с себя обрывки тонкой рубашки, впиваться пальцами в плечи Девеана. Желать большего… настолько отчаянно, что Серег был готов унизиться до мольбы. Он уже искал слова, путающиеся в сознании, но мужчина опередил его. — Я поделюсь с тобой своей душой… Чувствуй. Линии мира натянулись до предела, сходясь в Сереге. Закрыв глаза, он пытался уцепиться за реальность, утопая в нахлынувших ощущениях. Сейчас Серёжа в объятьях огромного надзирателя казался как никогда хрупким и беспомощным; он все прижимался и прижимался к Девеану, словно надеялся стать с ним одним целым. Не отпуская парня ни на мгновение, мужчина повернулся, сев на широкий парапет и утянул за собой подопечного. Серег с готовностью устроился у него на коленях, обхватив ногами бедра. Мужчина, огладил его поясницу и, легко приподняв и продолжая удерживать, переместил руку к застежке джинсов. Треск, с которым оторвалась непослушная пуговица, заглушил требовательный, капризный стон Сережи. Пока парень, неловко ворочаясь, пытался избавиться от брюк и смешных трусов, Девеан обхватив ладонью небольшой член Серега, надавил пальцем на головку, растирая каплю смазки. Острое, болезненное удовольствие пронзило Серега, заполняя холодную бездну желанием и жаром. Мужчина нетерпеливо рванул свой пояс и белье. Снова приподняв легкое, почти невесомое тело, Девеан, отвлекая, начал покрывать скулы и шею подопечного поцелуями. Пальцы сжали тонкую кожу, сильнее разводя ноги парня. Надзиратель понимал, что без подготовки, скорее, причинит им обоим боль, но по нервам било отчаянное желание Серега чувствовать хоть что-нибудь — неважно удовольствие или муку. И, впившись в покрасневшие губы новым голодным поцелуем, Девеан толкнулся в кольцо плотно сжатых мышц. Парень дернулся, едва сдержав крик, но послушно обмяк в прочном захвате надзирателя. Покрывая лицо и плечи беспорядочными поцелуями–укусами мужчина, с трудом сдерживаясь, медленно проникал в тело Серега. Парень, затихнув, хрипло дышал ему в плечо; его дрожь передавалась и Девеану; казалось, обоих колотит от напряжения, боли, ледяного жара и неправильного наслаждения. До крови прикусив кожу на плече надзирателя, Сережа вдруг резко, с хриплым проклятием подался вниз, насаживаясь на Девеана до предела, требуя, чтобы тот перестал его жалеть и сдерживаться. Только по-прежнему пытался сильнее врасти в своего надзирателя, забрать все его тепло. Он целовал его и тихо всхлипывал, подстраиваясь под нервный, рваный ритм. Захлебывался мучительным наслаждением и замирал у самой грани дозволенного. Мысли становились все более отрывочными и односложными. А потом Девеан слизывал солёные слёзы и капли пота с лица Сережи, говоря, что всё обязательно будет хорошо. Тёплые широкие ладони были везде – гладили дрожавшую от напряжения спину, ласкали затвердевшие соски. Серег тыкался в него, словно слепой щенок, пытаясь заткнуть надзирателю рот очередным поцелуем, чтобы Девеан не клялся в том, чего не сможет выполнить. Терся членом о горячий живот мужчины, ощущая, что еще немного, и он достигнет предела, и одновременно, желая его отсрочить. Никогда Серег не чувствовал себя настолько целым и заполненным… нужным. Он громко, не стесняясь, стонал, когда внутри него Девеан задевал что-то такое, что весь мир вокруг вспыхивал ослепительным светом. Вокруг них калейдоскопом узоров разливалась сила; она была повсюду, переполняя их тела и вырываясь в реальность яркими вспышками. А потом откуда-то из невообразимой дали раздался бой часов. Мир замер. И было запредельное первородное наслаждение… *** Снегопад продолжался. Мы лежали на теплой корке льда, покрывающей крышу, сплетясь друг с другом. Девеан гладил моё лицо, очертив рот, глаза, брови; убрал со лба промокшие от пота пряди волос, прошёлся указательным пальцем по скуле, подбородку, надавил на нижнюю губу. Затем почти целомудренно поцеловал меня между бровей. Потянувшись, я прикоснулся к его губам. Снова холодные… Жаль. Откуда-то из квартир слышался счастливый смех людей, встречающих праздник. Звучала музыка и хрустальный перезвон бокалов. Желаний не было, тело медленно покидали недавняя боль и отголоски наслаждения. Кожу на животе неприятно стягивала подсыхающее семя. Сердца бились, подчиняясь собственному ритму, и единственная на двоих душа снова и безраздельно принадлежала только Девеану. Надзиратель закрыл глаза. Я вглядывался в лицо мужчины, стараясь запомнить его именно таким расслабленным и умиротворённым. В голове вертелись странные ироничные, словно и не мои, мысли. В следующий момент Девеан резко отстранился, поднявшись на ноги. Одернул футболку, застегнул джинсы, встряхнул головой. — С Новым годом, — тихо произнес он и, не оборачиваясь, ушёл с крыши. Дождавшись, когда его шаги стихнут, я согласился: — С Новым… Думаю, мне стоило проассоциировать разочарование или испуг — ведь меня только что оставили. Но ничего этого не было. Возможно от того, что внутри, свернувшись лёдяным клубком, дремала родная пустота. А может быть, что неожиданно проснувшаяся ирония — приятное дополнение к подарку — нашептывала на ухо любимую шутку празднующих людей. Как встретишь Новый год, так и…