Look at me

Почему-то перед этим дублем у Тарона плохое предчувствие. Он знает, что ему ничего не грозит, что путы на руках и ногах ненастоящие, а поезда нет и в помине, но, даже прилагая всё своё здравомыслие, он не может усмирить давящее ощущение тревоги в груди. Потому что тени на стенах пляшут слишком тревожные танцы, а металл рельсов неприятно холодит затылок. Единственное, что его хоть немного успокаивает, – это Колин, который стоит сейчас вне кадра и периодически ободряюще улыбается молодому актёру, глубоко засунув руки в карманы пальто. Тарон старательно пытается избегать смотреть на своего партнёра по съёмкам, но взгляд поневоле всё равно возвращается к статной высокой фигуре, и в груди что-то обрывается, ненадолго заглушая неприятные предчувствия. Ему хочется подойти к мужчине и крепко к нему прижаться, почувствовать защищённость и тепло, но сделать это мешают верёвки, опутавшие конечности и чёртовы правила приличия, запрещающие приставать к женатому мужчине. Мэтт командует «мотор» и начинается шоу, где он должен выложить всего себя на потеху публике, орать громко и надрывно, а материться так, словно от этого зависит его жизнь. Собственно, по задумке, именно так и есть. Всё проходит прекрасно, пока чувство, до этого росшее в груди незримой волной, не накрывает с головой. И он слепнет. Поначалу Тарон не понимает, что произошло, продолжая всё делать по сценарию, но с каждым тикающим коротким мгновением понимание затапливает сознание, а страх заполоняет собой каждую клеточку организма. – Я ничего не вижу! Это восклицание вырывается из его груди надрывным завыванием, полным первобытного ужаса. Потому что вокруг – темнота, и он не может разглядеть ничего сквозь неё, как не напрягает своё зрение. Эта темнота давит и тащит на дно, заставляя дрожать от страха. – Пожалуйста! Я ничего не вижу! Встревоженные голоса доносятся до парня будто бы через толщу воды, но он сам дёргается, связанный по рукам и ногам, подобно выброшенной на берег рыбе. Тарону хочется кричать что есть мочи и царапать себе лицо, потому что он. Ничего. Не видит. Осознание этого убивает, лишает рассудка. Почему. За что. Неужели никогда он больше не увидит солнечного света? Неужели он теперь вынужден будет жить во тьме неизвестности, слабый и беспомощный?! – Пожалуйста, пожалуйста, я ничего не вижу, – он всхлипывает, не понимая, что творится вокруг, и силится освободиться, но верёвки держат крепко, больно врезаясь в кожу запястий. Почему его до сих пор ещё никто не освободил?! Он не хочет, не хочет быть один в этой кромешной темноте, не хочет двигаться наощупь, не хочет быть калекой, которому не доступны краски летнего дня и рассвета весной. Он. Хочет. Всё. Видеть. Но вокруг по-прежнему темно. Заботливые ладони, освобождающие его от пут, появляются слишком внезапно, так что Тарон на мгновение перестаёт истерить, ощущая каждым своим нервным окончанием прошивающее тело тепло там, где к нему прикасаются. Его поднимают на ноги, следом впечатывая в жёсткий воротник пальто, так, чтобы даже пискнуть не смел, властно надавливая на затылок и вплетаясь пальцами в волосы. Успокаивая, одним только эти жестом обещая, что скоро всё закончится и наступит облегчение, а боль и страх покинут напряжённые мышцы. – Перестань. Ну же, тихо. Сейчас всё пройдёт, потерпи, – Тарон слышит голос Колина, успокаивающие интонации в мягком баритоне поневоле заставляют судорожно, полурасслабленно выдохнуть, прижимаясь теснее, обхватывая руками за талию с силой и остервенением. – Почему я ничего не вижу, почему, я не хочу… – парень судорожно всхлипывает и цепляется пальцами за талию мужчины, который сейчас обнимает его так участливо, с бесконечной заботой, перебирая пряди на затылке. – Что, чёрт побери, происходит? Тарон, что случилось? – это Мэтт. Подходит ближе, и в его голосе слышится обеспокоенность пополам с нервозностью. – Думаю, ничего страшного не произошло. Тарон, у тебя ведь и раньше глаза страдали от яркого света? – парень только кивает на эти слова, вслушиваясь в успокаивающий ритм сердцебиения Колина, потому что этот звук сейчас – единственное, что не даёт ему упасть в позорный обморок. – Это из-за яркого света. Он просто ослеп на несколько минут, но, я уверен, вскоре всё придёт в норму. – Я надеюсь на это, – режиссёр продолжает стоять рядом, положив ладонь на плечо Эджертона, но сейчас тому больше всего на свете хочется, чтобы во всём мире исчезли все звуки и ощущения, кроме тех, какими с ним делится Колин. Он слышит, как встревоженно переговаривается их команда, техники и операторы, но эти звуки – лишние и ненужные, сейчас только раздражают. – Тарон, посмотри на меня. Парень задушено стонет, крепко зажмурившись и ещё отчаяннее и сильнее вжимаясь лицом в грудь мужчине, судорожно шарит руками по чужой спине, боясь потерять и этот ориентир тоже. Почему-то ему кажется, что мужчина в любой момент может уйти, оставив его одного, в этой страшной, неизвестной тьме, совершенно одного. – Тарон, – пальцы Фёрта цепляют парня за подбородок, заставляя поднять лицо на нужный тому уровень, и, не выдержав буквально сквозившего в воздухе напряжения и неодобрения мужчины, Тарон разлепляет ресницы. Щурится поначалу подслеповато, недоверчиво, смаргивая слёзы, но сквозь тёмно-серую пелену определённо проступает лицо Колина с обеспокоенно нахмуренными бровями, и Эджертону хочется рыдать от облегчения и счастья, накрывающего его с головой. Он вновь всё видит. Возможно, ещё не так чётко, как прежде, но яркие пятна, постепенно обретающие человеческие черты, определённо лучше мутной плёнки вместо привычной картины мира. Они стоят так какое-то время, полностью забыв о том, что вокруг есть ещё люди, а затем синхронно отводят друг от друга смущённые взгляды. – Теперь всё хорошо? – Колин заботливым жестом проводит ему по щеке большим пальцем, смахивая застывшую капельку влаги, и Тарон благодарно кивает, не спеша, впрочем, отпускать лацканы пальто мужчины. – Что ж, тогда на сегодня, думаю, мы закончим. Но тебе придётся с этим что-нибудь сделать, окей? – Мэтт дожидается утвердительного кивка и уходит, махая рукой их команде. Съёмочный день на сегодня окончен. – Дойдёшь сам? – Нет. Я… я не уверен. Поможешь мне? – Тарон бросает на мужчину короткий взгляд, стараясь не выдать себя и не показать всю степень «нуждаемости» в том, но Фёрт, кажется, и без того понимает, каково сейчас молодому человеку – страшно, неловко и муторно от любой мысли, что подобное может повториться. – Конечно, – он находит руку парня своей, сжимая подрагивающие от пережитого прохладные пальцы. Ведёт медленно и осторожно к выходу из тоннеля, периодически притормаживая, потому что Эджертон то и дело спотыкается, казалось бы, на ровном месте, и бросает виноватые взгляды. Колин не подгоняет его, понимая, что после произошедшего тому трудно сориентироваться, просто подхватывает за талию поджарое тело и позволяет судорожно цепляться за плечо сильными пальцами, пока парень следует за ним точно след в след. Словно вокруг непролазная топь, и от каждого шага зависит его жизнь. Они шумно заваливаются в трейлер молодого человека, и Фёрт помогает тому увалиться на покрывало, которым укрыта постель. Тарон поглядывает на него снизу вверх, чуть щурясь от пробивающегося в окошко света фонаря, и Колин задвигает жалюзи практически вплотную, получая за это благодарный кивок. – Если ты позволишь, я сейчас вернусь. Постарайся не уснуть за это время. Он и в самом деле вскоре приходит, уже переодетый в свитер и мягкие брюки, сжимая в руке какой-то пузырёк – совсем небольшой, поблёскивающий своими стеклянными боками в длинных пальцах. Парень, честно обещавшийся бороться со сном и даже одержавший небольшую победу в этой неравной битве, приподнимается на локтях, внимательно наблюдая за Колином. Сейчас, в потёмках, его глаза широко раскрыты, выделяясь на чересчур бледном лице завлекательными чёрными провалами, глубокими и полными тайн. Уперевшись коленом в постель совсем близко от бедра Тарона, Колин не может оторвать взгляда от этих омутов, смотрящих на него так умоляюще, с такой надеждой, несколько мгновений, скользя взглядом по лицу парня, по тёмным губам и волне волос, падающих на чистый лоб. – Эти капли должны помочь, – мужчина отвинчивает колпачок, и Эджертон недоуменно хлопает ресницами, но всё же беспрекословно закатывает радужки и запрокидывает голову, чтобы Фёрту было удобнее, затем обиженно шипит и жмурится. – Щиплет, чёрт! Он упирается лбом Колину куда-то под грудную клетку, обхватывая руками за талию, жмётся и вновь щурится, дышит нарочно тяжело и глубоко, слишком трогательный в этом детском жесте, чтобы на него можно было злиться. – Не будь ребёнком и дай мне закапать тебе второй глаз. Это снимет воспаление и даст надежду, что завтра ты сможешь разлепить веки, – мужчина слегка толкает его в плечо, и ласковый тон его слов совершенно не вяжется с их сутью, так что Тарон беспрекословно подчиняется, поглядывая настороженно и так внимательно, что у Колина создаётся впечатление, будто он засушенная бабочка, которую накалывают на булавку, чтобы после скрыть от солнечного света толстым стеклом и рассматривать целыми днями. И вновь ситуация повторяется, только на этот раз Фёрт не спешит отталкивать доверчиво прижавшегося молодого человека, только замирает на минуту и, кажется, даже не дышит, словно опасаясь спугнуть это боязливое и робкое существо. – Тарон, мне так не удобно. – Ох, я… Чёрт, прости, я забылся… Колин, прости пожалуйста, – парень отчаянно смущается и делает попытку отодвинуться, но ему мешает опустившаяся на плечо рука мужчины. – Подвинься, – это сказано слишком тихо, чтобы быть правдой, но Тарон решает довериться своей интуиции и внутреннему напряжению, которое очень не хочет отпускать Фёрта куда-либо, так что он поспешно передвигается к стене, освобождая место. Его сердце рискует выпрыгнуть из груди, когда тот опускается рядом, совсем близко, грея ему бок теплом своего тела. Потому что он не ошибся. Эджертон прижимается ещё теснее, пряча лицо на груди у Колина и свободно выдыхая. Потому что ему тепло, уютно и он чувствует волну поддержки, исходящую от этого потрясающего человека. Потому что рука Колина обхватывает его за плечи и позволяет быть ещё ближе. Они лежат так какое-то время, но Тарону не даёт покоя кое-что, что он не смог бы охарактеризовать при всём своём желании. Видимо, он не может наслаждаться тем, что ему преподносит сама судьба, как бы ему самому это не хотелось. – Я сейчас усну, так что, наверно, тебе лучше уйти, – он шепчет это устало и сонно куда-то в отворот рубашки Колина, которая виднеется в вырезе джемпера, при этом отчаянно желая, чтобы его не услышали и не выполнили дурацкую просьбу. На пару мгновений в трейлере повисает тишина, не нарушаемая даже их совместным дыханием, а затем Фёрт слегка ёрзает рядом с ним, устраиваясь поудобнее, и едва ощутимо выдыхает на самое ухо: – Я лучше останусь, если ты не против.