MP3-плеер

Олег с неподдельным интересом рассматривал маленькую коробочку, что очень бережно держал в руке, пытаясь понять, что за устройство попало к нему в руки на этот раз. Небольшой прямоугольник, видимо, бывший некогда белого цвета, теперь уже потерял свой прежний вид, став цвета ржавого металла. Мужчина перекатил его из одной руки в другую, достал фонарик и, направив едва живой луч света на прибор, наконец понял, что перед ним. - Джекпот! Нам сегодня определенно везет, ты когда-нибудь вообще видела такое? Не знал, что они вообще еще существуют! А если он еще и на… Хах, и правда! Да я его на рынке за милую душу толкну. Когда первой восторг от находки схлынул, мужчина все же решил не горячиться, зная, что этот древний, как сам мир, MP3-плеер на батарейках может еще и не заработать, а тогда грош ему цена. Примостив фонарик на грудь трупу, который и являлся бывшим владельцем такой редкой, лишь бы работала, вещицы, Олег снял теплые руковицы и выудил из внутреннего кармана почти новую батарейку. «Последняя», - мужчина горестно вздохнул. – «На фонарь же берег, дохнет ведь уже, зараза». С трудом найдя место, куда батарейка должна вставляться, Олег все-таки сумел включить аппарат. На потресканном экране, еле различимым шрифтом высветилось приветливое: Welcome… Суровое, успевшее обрасти щетиной лицо мужчины, со множеством далеко небезобидных шрамов, озарила детская восторженная улыбка, примерно такая бывает у тех детей, что вот-вот получат долгожданную игрушку. Безлунную ночь осветил поистине искренний смех, прозвучавший в темноте, подобно раскату грома. Олег замер, не смея дышать. Это были очень долгие секунды в тишине, которую нарушало лишь потрескивание фонаря, да стук его собственного сердца. Он прождал еще минуту и только потом окончательно успокоился, а во тьму полетело проклятье. «Ну, вот чего ты развеселился, дурак? Ну плеер, ну здорово, но ведь не настолько, чтобы с жизнью расстаться! Скажи спасибо, везунчик чертов. А что если бы тебя услышали те, что парня убили? - мужчина печально взглянул на уже успевший оледенеть труп. – И ведь это далеко не люди, те бы вещи забрали. А так ни ножевых, ни пулевых ранений, укусов нет, следов заражения тоже, и гадай теперь, что бедолагу прикончило…» Окончив себя хаять, Олег опять обратил своё внимание на дивную находку, которая еще чуть-чуть, и могла бы стоить ему жизни. Вставив один наушник в ухо, вставлять два он попросту боялся, мало ли кого в этот момент угораздит подкрасться к нему, он тыкнул в слишком маленькую для его пальца кнопку пуска. Сначала звук мелодии был едва различим, пока он все же не додумался прибавить громкость. Песня будто бы даже была ему знакома, легкий и приятный женский голос разбавлял мужской вокал. Сама музыка была очень легкой и ненавязчивой. Олег даже закрыл глаза, наслаждаясь этим звучанием, и понимая, как же это прекрасно слышать хоть что-то кроме своего собственного голоса. А потом понял, точнее, разобрал: там звучали его слова, ЕГО слова! Слова его родины, его языка. Мысль о том, что мертвый мог быть его земляком, русским, очень огорчила, сердце мужчины сжалось… А следом за ним и огромные ладони в кулаки. И если до этого Олег намеривался просто прихватить с собой немногочисленные вещи мертвяка и оставить его похороны на совесть снега, который, черт бы его побрал, мел вот уже целых три дня, то теперь эта мысль показалась ему дикой. Разве мог он позволить, чтобы родная душа сгинула вот так? В этом проклятом мире и так слишком мало того, ради чего стоит жить. В мире, в котором все новые и новые границы между людьми строились и воздвигались каждую секунду, одно оставалась неизменным: за своих здесь сражались до конца. И пусть проповедники говорят, что все люди одинаковы, и что в такое время священный долг каждого помочь ближнему, да только все это сказки для маленьких. Скорее тебе воткнут ржавый нож в сердце, пока ты будешь проверять собственные скудные припасы, что хотел поделить с кем-то. Когда из семи миллиардов людей в живых, по последним подсчетам, осталось не более одного, когда земля стала не пригодна для производства пищи, когда дожди стали настоящим чудом, а солнце не являлось человечеству вот уже полгода. Мир, где за банку тушенки человек убивал и будет убивать, нет места честности и благородству. Есть только один долг - долг жизни. Каждому из них некогда повезло, и он выжил, и это же стало их основной целью. Они живут ради жизни, платят за тот шанс, что был дан им всем когда-то. И все же, коли ты встретил «родного» человека, услышал родную речь, можешь быть уверен, не предадут. Сами умрут, но накормят. Превратятся в сосульки, но согреют и отдадут последние. Просто повелось так. Вот оно где – единство! Ни тела, ни помыслов, но души. Вытащив злополучный наушник и выключив плеер, Олег сплюнул за мерзлую землю и, не думая, полез в сумку за лопатой. Долбить ледяную землю, да еще и на ветру, рискуя привлечь бог знает каких тварей, не самая лучшая затея, но если оставит его сейчас, век совесть мучать будет. Бережно оставив плеер все там же, на груди убитого, мужчина отошел на два шага и принялся за дело. Первые сорок минут были самым настоящем мучением, земля ну никак не хотела поддаваться, пару раз Олег даже подумывал бросить эту затею, но пересилив себя, продолжал механически долбить мерзлую корку уже порядком заржавевшей лопатой. В этот момент им владело миллион различных чувств: от тревоги до самой настоящей радости. «Я не видел своих уже пять лет, последний раз я слышал звук родной речи пять лет назад! Так и невольно подумаешь, что один в мире остался! И начнешь разговаривать сам с собой», - он ухмыльнулся и продолжил. Наконец, не самая лучшая, зато настоящая могила была готова. Олег взял все вещи товарища, которые собирался забрать с собой, и, скрепя сердцем, сбросил их в могилу. Часы на ходу, охотничий нож, револьвер на три патрона, теплая куртка и запасные сапоги, четыре ломтя сала и полбуханки темного, а по плесени, и очень старого хлеба. Все полетело вниз, даже добротный военный рюкзак Олег не позволил оставить себе. Пришла очередь и самого хозяина вещей. Подтащив того к краю, Олег проверил, закрыты ли его глаза, а затем, сам не знает почему, перекрестил того трижды. В бога он не то чтобы не верил, но относился с подозрением, к тому, о чем говорят фанатики. А жест скорее был воспроизведен невольно, механически, как память прошлых лет, когда над его головой еще светило солнце, а губы его не знали вкуса крови и пепла. Он счастливиц, так говорили ему те, кому так и не довелось увидеть мирное небо. На что он лишь качал головой и говорил, как человек, переживший многое и имевший опыт жизни и до, и после: - Поверьте, лучше не знать, как было раньше, чтобы не иметь возможности жалеть сейчас. Мне было 20, когда это случилось, с тех пор минуло 13 лет, и ни о чем я не жалел так сильно, как о прошлом. А любая жалость - она убивает. «С того-то разговора и прошло пять лет, кажется», - подумал и толкнул мертвого в землю. Дальше все пошло в более резвом темпе. Засыпав и притоптав землю, Олег с чистой душой и тяжелым сердцем, ведь призрачная надежда на продажу перепавших на его совесть вещей могла принести неплохую прибыль, направился обратно к своему рюкзаку, когда заметил в свете фонаря еле заметную деталь. Тот самый плеер, видимо, упал с груди трупа, когда Олег тащил товарища, забыв об этой вещице. Около минуты мужчина держал его в руках, пожирая глазами. Его буквально распирало от желания оставить его себе и насладиться звучанием родных песен. Услышать голос и понять, что в этой вечной ночи ты не один. А с другой он уже отказался от остальных вещей. Дрожащей рукой он все же опустил плеер на могилу. Но, спустя три шага в строну, вернулся и взял его обратно. - Прости, прости, друг. Но тебе он больше не понадобится, а я и так сделал, что мог. И, схватив рюкзак, Олег ровным шагом направился вперед, туда, на едва заметные огни палаточного городка. Сегодня он не боялся, что кто-то подойдет к нему со спины. Ни зверя, ни человека не увидит он сегодня до самого города. Наушники в ушах, а громкость на максимум. Только он, один из тех, кто выжил в той войне, и дорога, да черное, как смоль, небо. И все равно ему, что мир пал на его глазах. Что на его руках и от его рук умирали и будут умирать люди. Что 13 лет назад небо загорелось, а сирены всего мира выли одну долгую и убивающею любую надежду ноту. Что атомные снаряды летели к земле, сметая все на своем пути, вырывая жизнь с корнем, истребляя и губя. Что само понятие "человечество" было извращено, а те немногие, что остались живы, стали подобны животным. Его мир рухнул в одно мгновение. А сам он пал жертвой новой жизни. И все же, несмотря ни на что, он остался человеком. И в этом пустом, казалось, никчемном существе, разгоралось пламя надежды. Надежды, что мир изменится. «Аааа, да все это сказки для младенцев», - махнув рукой, подумал Олег, и уже второй раз за этот час ночь осветил настоящий искренний смех, подобный смеху ребенка…