Касательное ранение

Не все корабли, которые уплывают во тьму, пропадают, не увидев рассвета. (Стивен Кинг) Теперь их поцелуи совсем не такие, как раньше. Обрубок, оставшийся во рту Мерлина дергается, когда Гарри случайно задевает его своим языком, и это почти отвратительно. Хуже – только когда Мерлин забывается – к счастью, с ним такое бывает нечасто – и пытается говорить: он неуклюже выплевывает мычание, слипающееся в уродливые комки, а потом замирает, плотно стискивая челюсти, как будто боится, что не сможет удержать поток невнятных звуков. Впрочем, Гарри уверен, что скоро они оба привыкнут к переменам, они всегда привыкают, просто по-разному: Мерлин стирает прошлое, а Гарри – превращает в камень. Раньше Мерлина звали Эдди Стоун и он собирал свои жидкие волосы в хвост. Когда Эдди стал Мерлином, у него забрали имя и волосы. Раньше Мерлин великолепно целовался и умел говорить «я хочу тебя» так, что у Гарри вставал сразу же, как у школьника, открывшего любимый порножурнал. Когда Мерлин стал Артуром, у него забрали язык – но имя все же не вернули. Документы Эдди Стоуна были сожжены в крематории, а матери Эдди Стоуна выслали обезображеный до неузнаваемости труп и письмо со скупыми официальными извинениями. Гарри до сих пор помнит Эдди, хотя все остальные уже забыли, даже сам Мерлин, ставший Артуром, скорее всего, забыл, как в последний день перед принятием титула, просил Гарри помнить о нем, о нем-прежнем, что бы ни случилось, сколько бы времени ни прошло, и Гарри согласился; иногда ему кажется, что он выжил только поэтому – чтобы помнить об Эдди, а теперь и о Мерлине, ведь джентльмен должен всегда держать данное слово. Сейчас сам Гарри – кандидат на титул Мерлина, один из трех. Его шансы не слишком высоки, скорее всего, новым Мерлином станет Чарльз Арлесс, он освободит титул рыцаря Агравейна, который сможет занять Гэри Анвин, это будет вполне уместная награда за спасение мира. Все очень просто, теперь Кингсмэн снова отвечают на все вопросы быстро и сообща, как во времена основателей – возможно, это постоянное решение, возможно – скоро все снова вернется к правилам, принятым при Кинге, Гарри не может сказать с уверенностью. Но по крайней мере, одно старое правило уже пустили в ход: Артур отрезал себе язык – это, разумеется, всего лишь символическая жертва, такая же как большой палец сэра Кея, который обязуется больше не прикасаться к оружию, и имя Мерлина, который клянется оберегать орден, оставаясь в тени: доказательство абсолютной верности, которой не оказалось в Честере Кинге. Гарри даже не знал, что это правило восстановлено. Он пришел на акколаду, на день отпросившись с больничной койки, в его черепе была дыра, прикрытая кожным лоскутом, его мысли путались. Гарри стоял у стены, опираясь на трость, как старик, и смотрел на Мерлина: тот вышел в центр круга, чтобы прочесть клятву Артура, главы Кингсмэн – Гарри тогда еще улыбнулся ему и подумал, что из него выйдет хороший Артур, такой же хороший, как Мерлин. Тот встал на одно колено, склонил голову, прижимая правую руку к сердцу, рыцари поклонились в ответ, принимая клятву, а потом Мерлин взял с низкого стола, где лежали скипетр и меч, символы власти, что-то маленькое, что-то острое – Гарри едва успел различить отблеск на лезвии – и, широко раскрыв рот, полоснул по своему языку. Одного разреза оказалось недостаточно, Мерлин – уже Артур – повторил движение, и его язык упал на каменный пол залы присяги. Сэр Кей, главный медик, наблюдавший за акколадой, подозвал двоих санитаров, чтобы те остановили кровь и увели Мерлина – но на это Гарри уже не смотрел, ему казалось, что его собственная рана вскрылась, кровь течет по лицу. Король отдает свой язык, чтобы доказать: он не станет лгать рыцарям. Они позволили Честеру Кингу оставить язык, а он обманул их всех, больше эта ошибка не должна повториться, и, обещая похоронить чужие ошибки вместе с Кингом, новый Артур принес старую клятву. Пожалуй, временами Кингсмэн слишком привержены традициям, но, в конце концов, именно традиции держат вместе большую часть рыцарей, не дают всему рассыпаться. Наверное, несмотря на головокружение, Гарри мог бы тогда сорваться с места, вмешаться, прервать ритуал, отнять у Мерлина лезвие, как это сделал бы герой средней руки любовного романа или приключенческого фильма, но он остался стоять у стены. Мерлин всегда знает, что делает, и спорить с ним бесполезно, за проведенные рядом годы Гарри превосходно это понял: там где он сам попытается обойти правила, Мерлин будет следовать им до конца, до последней капли крови. К тому же Гарри до сих пор почти уверен – достаточно, чтобы не спрашивать, но не настолько, чтобы не хотеть спросить – что Мерлин сам предложил восстановить эту часть высшей акколады; мало быть хорошим Артуром, нужно еще и казаться им. Настоящий джентльмен умеет приносить жертвы. И Гарри, конечно же, сумеет смириться с тем, что поцелуи с Мерлином уже никогда не станут прежними. Гарри будет по-прежнему называть его Мерлином, так они договорились: он предложил вернуться к «Эдди» – шутки ради, Гарри никогда не был близок с Эдди так сильно, как с Мерлином – но тот только покачал головой, и, подавшись ближе, провел пальцами по подбородку Гарри, а потом прочертил ногтем на его шее крупную, безошибочно узнаваемую «М». Они знают язык глухонемых – Гарри только поверхностно, Мерлин намного лучше – но им обоим не слишком походит общение жестами; к счастью, за годы близости они успели сказать друг другу достаточно слов, чтобы сейчас хватало прикосновений и посланий, написанных от руки, когда это по-настоящему необходимо, или когда хочется поговорить о чем-нибудь стороннем – или когда Гарри просто хочется лишний раз полюбоваться на почерк Мерлина: выведенные его рукой буквы просто совершенны, не слишком острые, не слишком округлые, они твердо стоят в строчках, как в строю, можно подумать, что Мерлин всю жизнь готовился лишиться языка. Почерк самого Гарри напоминает кардиограмму – буквы с острыми углами нервно скачут по строчкам, иногда ручка едва не прорывает бумагу, особенно если он торопится. Они любят смотреть друг другу в глаза во время секса. Гарри нравилось, обнимая Мерлина за плечи, подавшись вверх, впускать его язык себе в рот, а потом сосать, стиснув губами, Гарри нравилось, когда Мерлин лизал его пальцы или, склонившись ближе, шептал что-нибудь на ухо; раньше он обращал на эти вещи не слишком много внимания, но все равно их помнит, не уверен, что хочет забыть, перестать перекладывать с места на место в памяти и просто выбросить – это было бы удобно, но едва ли честно по отношению к Мерлину, и даже ко всеми остальными забытому Эдди Стоуну. Гарри снова целует Мерлина, на этот раз – стараясь не касаться ни обрубка языка, ни мягкой слизистой на дне рта, он только легко дотрагивается до неба, сразу за деснами, и тут же подается назад – он чертовски боится все испортить, как будто всю его уверенность в собственных силах раскидало по американскому асфальту, когда пуля пробила череп. Но Мерлин двумя пальцами касается его губ, молча приказывая не говорить ни слова, и, склонившись ближе, целует Гарри в шею, одними губами, слишком осторожно, непривычно нежно – кажется, так целовался Эдди Стоун – потом чуть прихватывает его кожу зубами. Гарри, приоткрыв рот, проводит языком по подушечкам пальцев Мерлина – и вдруг вспоминает, что раньше, в самом начале, всем рыцарям при первой акколаде сдирали с пальцев кожу, изымая их из дактилоскопических баз, но от этого правила отказались уже давно, теперь вступающий в Кингсмэн не обязан приносить в жертву ни капли собственной крови, достаточно части души. Потом Гарри заставляет себя выгнать из головы все мысли о прошлом, особенно – о чужом прошлом, не имеющем к нему никакого отношения. Потом он заставляет себя выкинуть из головы еще и все глупые вопросы: кладет ли Мерлин в свой кофе так же много сахара, как раньше, если больше не может чувствовать его вкус или что он закажет в пабе, когда, наконец, найдет время сходить куда-нибудь выпить с Гарри вместе. Или стоит ли снова пытаться попробовать заняться с Мерлином оральным сексом и, если у того хоть что-то получится без языка, каково это будет – кончить в пустой рот. Сейчас определенно не время для таких вопросов. Ослабив узел галстука, Гарри начинает расстегивать пуговицы. Через полтора часа начнется совещание высшего круга, на которое Гарри не приглашен – они будут выбирать нового Мерлина, кандидатам присутствовать запрещено – большую часть этих полутора часов он может провести с Мерлином и не намерен больше тратить ни минуты. Сейчас они оба могут не думать о людях, которых убил Гарри, потеряв над собой контроль в церкви и о людях, которых убил Мерлин, активировав вшитые Валентайном импланты, они могут не думать о крови, которую вобрали в себя камни залы присяги, они могут не думать о хаосе, подступающем со всех сторон, с каждым днем все ближе, сколько бы Кингсмэн ни пытались его остановить. Гарри приказывает себе – он представляет при этом голос Мерлина – верить, что теперь все будет хорошо. Чарльз Арлесс станет Мерлином. Гэри Анвин – раньше Гэри Анвина звали Эггси, но скоро все об этом забудут, даже он сам – станет Агравейном. Новый Артур будет править рыцарями Кингсмэн долго и справедливо, ко всеобщему благополучию.