Flashback
— Чонин, пожалуйста, открой дверь, — умолял слегка дрожащий голосок. Кёнсу караулил своего возлюбленного, как верный песик, сидя под дверью. Уже час прошел с тех пор, как Чонин вернулся сам не свой домой и отправился прямиком в ванную комнату, заперев дверь на задвижку. Кёнсу беспокоился бы меньше, случишь подобное впервые… Но на его памяти уже было несколько случаев, когда Чонина приходилось возвращать к реальности. Первый произошел спустя месяц после того, как они съехались. Тогда Кёнсу нашел Чонина с петлей на шее. Его возлюбленный лежал на шелковых простынях их двуспальной кровати бездушным манекеном. Кёнсу жутко перепугался тогда, словно маленький ребенок, который потерялся в универмаге в толпе безразличия… такой маленький, размером с горошину, брошенный… Кёнсу до сих пор помнит, как схватил телефон тогда, чтобы вызвать скорую помощь; как непослушными пальцами старательно набирал нужные цифры, но в конечном итоге сбросил вызов; как наполненные немой просьбой глаза Чонина не делать этого, резали сердце без ножа. — Чонин, не будь таким жестоким. Открой дверь или на худой конец, выключи воду и поговори со мной! Стук, еще один и еще. Костяшки болезненно ныли, а Кёнсу винил себя за слабость… Тогда, три года назад, Чонину удалось замять ту ситуацию, словно это был незначительный сон. Кёнсу и сам не понял, как умудрился поверить ему, что подобного не повториться. Он верил, надеялся, молился и делал все, чтобы сделать Чонина счастливым. Иллюзия счастья, так называет то время Кёнсу, продлилась около года… Второй случай Кёнсу относил ближе к реальности, так как он застал любимого за разведением гербария в кладовке. Именно тогда, вместе с гербарием, завяли все бутоны, что цвели в сердце Кёнсу.***
— Чонин, тебе не кажется, что в доме пахнет какой-то травой? — Думаешь? Я ничего не чувствую, — Чонин, как ни в чем не бывало, зашел на кухню, вовлекая Кёнсу в свои объятия. — Отпусти, иначе бекон пригорит, — и Чонин отпускает, чмокая Кёнсу в макушку. — Может ты беременный? — хихикает Чонин, усаживаясь за стол. — От него и рецепторы стали чувствительнее… Мм, как думаешь? — Ну, это вряд ли, — улыбается Кёнсу, соскребая бекон лопаточкой сначала в тарелку Чонина, а затем и в свою. — Но это было бы прикольно, — подмигнул Кёнсу, усаживаясь напротив возлюбленного. — Не думаю, что я смогу вытерпеть двух детей, — задумчиво произнес Чонин. — Да если бы не один из них, ты бы уже с голодухи помер! — И не только с нее… Вот так просто и совершенно не к месту, разговор зашел в неприятное для обоих русло. Чонин понял, что ляпнул лишний, хоть и очевидный факт. А Кёнсу сразу же поник… и начал ковыряться в тарелке, выдавив перед этим неловкую улыбку. — Извини, не хотел, — Чонин отодвинулся на стуле, протягивая Кёнсу руку. Он всегда так делал: протягивал руку, усаживал на колени и крепко прижимал Кёнсу к себе, ломая его в своих объятиях. — Давай забудем об этом. Все будет хорошо. Ты ведь знаешь, что мы справимся. Ты справишься! — как мантру, нежно проговаривает Кёнсу без единой запинки и дрожи в голосе. — Да, знаю, — звучит в ответ от Чонина. Он сидит так энное количество времени… убаюкивает своего любимого… о чем-то думает. А Кёнсу успокаивается, засыпая у него в руках. Уже позже, придя в себя, Чонин укладывает посапывающего Кёнсу в постель. Ложась рядом с ним, Чонин ловит себя на мысли, что уверенности не прибавилось, ни на грамм.***
— Я ухожу по делам, Кёнсу-а, тебе что-нибудь нужно? — зашнуровывая повидавшие виды кеды, интересуется из прихожей Чонин. — Нет, в холодильнике полно еды, — опираясь на косяк, Кёнсу внимательно наблюдает за манипуляциями Чонина, не скрывая при этом улыбку на лице. — Что будешь делать? — затыкая уши наушниками, бубнит Чонин, который сконцентрировал все свое внимание на выборе трека «под настроение». — Хотел прибраться в кладовке. — Что? Ты что-то говорил? — Нет, ничего, — улыбается Кёнсу, подмечая для себя, что мелодия кажется ему жутко знакомой. — Ну, я пойду, — помахав рукой на прощанье, Чонин скрывается из виду, на скорости спускаясь по ступенькам. — До вечера, — фраза в никуда, которую Чонин «слышит» перед уходом каждый день, приближает мечтательного Кёнсу ближе к его собственному домашнему уюту. И не так важно, как громко играет музыка в наушниках любимого, Кёнсу верит, что Чонин чувствует, с какими эмоциями он закрывает за ним дверь, когда провожает и встречает его…***
— Кёнсу, иди сюда, — как можно милее цедит Чонин, час назад вернувшийся домой. — Подожди, я только загружу белье в стиральную машину. — У тебя есть 10 секунд, иначе… — а иначе быть не могло… На их совместном проживании настаивал Чонин — парень с плохой репутацией. Поговаривали даже, что он зарезал человек ножом, чтобы выплатить долг каким-то бандитам. Впрочем, вокруг него всегда ходило много слухов… Кёнсу это не беспокоило, потому что он был не просто влюблен в Чонина — он болел им… Как это обычно бывает в фильмах: простенькая девушка с храбрым сердцем влюбляется в плохого парня. Она бегает за рыцарем из своих снов; таскает для него коробочки с завтраками, которые накануне готовились до поздней ночи; сдает его долги в библиотеку, отстегивая неприятной женщине-библиотекарю пару «зеленых»… Словом, сама не замечает, как становится его безликой тенью. Вот и Кёнсу был по первости таким, пока Чонин не столкнулся со своей тенью лицом к лицу. Тогда то и произошел их первый поцелуй… Такой непостоянный и неуравновешенный… Чонин умудрился поставить себя так, что Кёнсу стал еще более годным и идеально подходящим на роль его спутника жизни. Кёнсу всегда приготовит поесть, наведет порядок в доме и будет без оглядки любить, ждать и с трепетом относится к парню с кучей недостатков и проблем. Чонин был уверен в этом. — Иду, — донеслось с другого конца квартиры. Кёнсу бросает ком из грязного белья перед стиральной машиной, немедля идя на зов любимого. — В чем дело? — только и успевает спросить Кёнсу, которого грубо хватают за запястье, дергая на себя. — Ты прибирался в кладовке?! — сдавливая худенькую ручку, продолжает напор Чонин. — Я ведь говорил тебе об этом утром! — не выдержав, Кёнсу срывается на крик, за что получает пощечину и летит в сторону, со звуком приземляясь на пол. Он старается не показывать, что ему больно. Однако обида и агрессивный настрой Чонина, вызывают у Кёнсу соленый ливень из глаз. Чонина тем временем начинает трясти. Он зарывается руками в химию на голове, до боли сжимая в кулаках пряди белых волос. Словно не веря в произошедшее, он стоит так какое-то время, находясь в своей галактике… В чувство его приводит Кёнсу. Жертва неадекватного поведения своего возлюбленного, поднимается с пола и мокрыми от слез руками, с силой сжимает плечо Чонина, от чего тот резко дергается. Кёнсу страшно. Он не верит, что Чонин поднял на него руку вот так просто и безо всяких сомнений. — Кёнсу, я… — Чонин опускает руки вместе с клоками белых нитей. Его по-прежнему трясет и, казалось, уже и тошнит от происходящего… — Чонин, тебе нужно успокоиться. — Я, я… — Да приди ты в себя! — Кёнсу сам не успевает понять, как выпускает из плена плечо Чонина; как замахивается и ударяет его кулаком по голове, но замечает, как пропадает страх в глазах Чонина. От этого Кёнсу становится совсем не по себе, ведь за какие-то несколько минут, он умудряется увидеть в глазах любимого трех, совершенно не похожих друг на друга людей.***
Кёнсу проснулся от того, что кровать неестественно сильно покачивалась из стороны в сторону. Сопровождалось это глухими стуками и непонятным шорканьем. — Чонин… Кёнсу резко разворачивается лицом к Чонину, сдергивает с него одеяло и застывает, раскрыв рот. Напряженные руки Чонина, с силой, прижимали к лицу подушку, лишая тело воздуха. Пальцы на ногах были подогнуты — Чонин то елозил ногами по простыни, то избивал ими матрас… Делал ли он это осознанно, Кёнсу не мог сказать… Он много раз пытался привести Чонина к доктору и наоборот. Но в результате он огребал болезненные пощечины, за которые вскоре, получал успокоение на три, а, то и шесть месяцев. Это время было как затишье перед бурей. Чонин вел себя, как совершенно здоровый и адекватный человек, который дает отсчет о своих действиях. Он проводил время с Кёнсу за просмотрами фильмов и поеданием пиццы, водил на свидание и даже дарил цветы. А потом опять случалось то, чего Кёнсу всем сердцем мечтал избежать… — Почему ты это делаешь? — спросил той ночью Кёнсу, когда Чонин начал приходить в себя. — Делаю что? — Ты еще спрашиваешь… — Кёнсу сидел на своей половине кровати, слегка качаясь и прижимая ноги к груди. — Тебе нехорошо? Может воды принести? — Чонин взял Кёнсу за руку, притягивая его к себе. Тот не сопротивляется и, слегка дрожащим комочком, оказывается подле Чонина, который с трепетом прижимает его к себе. — Я тут подумал… может, нам стоит уехать? — Давай. — Правда? — Кёнсу приподнимает голову, заглядывая в глаза Чонина. — Да, почему бы нам не уехать на эти выходные за город. На море, например. — Ах, ну конечно… Можно и на море… Кёнсу искренне улыбается, не смотря на то, что его план о переезде в другое место рухнул. А Чонин, словно не подозревая этого, нежно целует Кёнсу в губы. Он вновь сделал вид, что ничего не произошло, и он не имеет к неважному состоянию Кёнсу никакого отношения…***
— Здесь красиво, не правда ли?! — Кёнсу выбегает из уютного бунгало и устремляется на встречу с морем. — Очень, — соглашается Чонин, следуя неспеша за своим скачущим парнем. Когда Кёнсу замирает в шаге от воды, Чонин подходит и обнимает любимого со спины. Перед ними сейчас открывается прекрасный вид на море. Их тела окутывает прохладный ветерок с запахом морского бриза и песка. А солнце, что постепенно скрывается за горизонтом, только сильнее будоражит их юные сердца. — Чонин, несколько дней назад ты опять… — Пытался уйти в лучший мир? — Что? — Кёнсу пытается развернуться, но Чонин не позволяет ему этого сделать. — Взгляни, перед тобой сейчас открывается бесконечность… — Ну, я бы так не сказал, ведь на самом деле… — Чонин не дал Кёнсу договорить, закрыв его рот своей ладонью, по-прежнему сковывая хрупкое тельце в объятиях одной руки. — Признай, ты не задумывался о каких-то теориях, когда бежал к морю, — склоняясь над ухом Кёнсу, продолжает свою «игру» Чонин. — Так и я, не задумываюсь о том, стоит мне хвататься за веревку или лезвие ножа, чтобы попасть в лучший мир. Когда-то давно, Кёнсу бы сказал, что слова Чонина — бред сумасшедшего. Но теперь и сам Кёнсу, находился на грани этого сумасшествия и, кажется, видел смысл… Тао уже несколько раз умолял Кёнсу оставить Чонина и вернуться к реальности, где есть место спокойствию и здравому смыслу, — к тому, что в их отношениях заменял страх и постоянное беспокойство. Но Кёнсу был терпелив, поэтому продолжал ждать и верить, пока сам не заметил, что увяз. Их совместное проживание можно было сравнить с семьями, где жены подвержены постоянному насилию, но, не смотря на побои, по каким-то причинам не могут оставить мужа-тирана. И Кёнсу смело приравнивал себя к ним… То ли это страх, психологическое давление или слепая любовь, не давали Кёнсу оставить Чонина, то ли глупость и жалость, которые удерживали редкие порывы Кёнсу сбежать. Он и сам не знал наверняка.***
— Если не брать во внимание тот странный разговор, выходные у моря прошли довольно-таки не плохо, — с гордостью заявляет Кёнсу в сообщении, адресованном Тао. — Только не говори, что ты все еще веришь, что он изменится. Или веришь? — Тао поражала тупость лучшего друга, и он откровенно мог об этом ему говорить, — Нет, я все понимаю, ты его любишь и все такое. Но что, если что? Он уже поднимал на тебя руку раз, а ты все надеешься, что второго раза не будет? — Я не знаю, как это объяснить. — А что здесь объяснять-то? Хотя нет, ладно. Знаешь, я могу дать тебе один совет. Хочешь? — Ну, хорошо, панда благодетель, поставь друга на путь истинный, — отправляет Кёнсу в ответ, а сам хихикает при этом. Все попытки Тао серьезно поговорить всегда превращаются в нечто очень забавное, а порой и постыдное, поэтому Кёнсу не ждет от друга чего-то грандиозного в ответ. — Найдите третьего. На случай, если такими темпами ты тоже спятишь, третий, хотя бы позвонит дядям и тетям в белых халатах, чтобы они забрали тебя с Чонином и привели обоих в чувство, — Тао говорил об этом с полной серьезностью, на которую он только был способен. Он знал, что Кёнсу может воспринять это как качественную, но довольно обидную шутку, но не как совет. — Знаешь, это немного обидно. Да и боюсь, что не найдется в мире еще один Кёнсу, который захочет залезть в одну лодку со мной и Чонином. — Скорее сесть на один член, — вот так с легкостью, Тао уводит от неприятной темы не только себя, но и Кёнсу, который и так пленен Чонином на всех фронтах. Серьезный разговор сходит на «нет», но на сердце Кёнсу по-прежнему остается отпечаток от него.***
— Чонин, у меня есть для тебя хорошая новость, — кричит Кёнсу, пряча положительный тест на беременность за тюбиками на полочке в ванной. Он не верит своему счастью и, кажется, готов поделиться этой чудной новостью со всем миром. Через несколько дней будет уже месяц, как его мутит с поводом и без. И ведь даже едва выпирающий животик, ничуть не смущает вечно жующегося Кёнсу. — Ну, пополнел, подумаешь, — сказал он как-то Тао по телефону, за что получил нагоняй от лучшего друга. — Я бы на твоем месте приобрел тест на беременность, — только и сказал Тао закончив возмущаться, и повесил трубку. Кёнсу сомневался еще день, пока его любимый рамён не оказался в унитазе, став последней каплей в чаще терпения. И теперь, на радостях, Кёнсу выбегает из ванной и бежит в спальню, где застает Чонина перед зеркалом. — Чонин, нам нужно поговорить, — вдохнув побольше воздуха, решился-таки Кёнсу. — Да, давай поговорим, — Чонин разворачивается и идет по направлению к Кёнсу. Он аккуратно берет его за руку, неспеша отступая вместе с ним к зеркалу, а затем ударяет его свободной рукой и резко дергает на себя, отпуская. Кёнсу не удерживается на ногах и летит прямиком в зеркало, осколки от которого разлетаются в разные стороны. — Этот твой Тао, наверное, бесподобен в постели, да? — Чонин говорит это с ядом, вот только Кёнсу уже не слышит его. По его рукам и ногам стекают струйки крови. Белая ночная рубашка и трусы впитывают алый цвет. Кёнсу, как тряпичная кукла, пытается выровнять свое тело. Одной рукой он упирается об пол, а другой невольно скользит к промежности, еще сильнее пачкая руку в крови. — Ч-чонин. Наш ребенок, что с ним? — заглянув в меняющийся взгляд Чонина, Кёнсу отключается, падая на осколки.Конец Flashback
— Чонин, вот за что ты так со мной, а? После всего, что я вытерпел, ты продолжаешь так ко мне относиться. Это больно и чертовски обидно, знаешь ли. Слышишь меня, ты… Ха, конечно нет. Кёнсу поднимается с пола и собирается уйти в спальню, чтобы собрать свои вещи, но чувствует влагу, подступившую к ногам. Он смотрит под ноги, наблюдая за тем, как розового цвета жидкость вытекает из-под двери ванны. А затем… Полицейские уже вышибают деревянную дверь, из которой вытекает поток крови вперемешку с водой. В наполненной кровью ванной лежит бездыханное тело Чонина… (его волосы, как и все вокруг, окрасило в алый цвет). Руки его были искромсаны лезвием ножа, который валялся на полу среди различных тюбиков… А обессиленные пальцы Чонина, удерживали положительный тест на беременность.Спустя 5 лет.
Зиму сменила весна. Ее прохладный воздух нежно окутывал прохожих, мирно идущих на работу. Солнце тем временем, едва ощутимо припекало землю, отогревая ее после морозов… А в стороне от будней, на скамейке сидел Кёнсу, зорко наблюдающий за детской площадкой, на которой резвилось его любимое чадо — лучик света, в его плененной душе. Тучки невольно начали собираться на небе, портя прекрасную атмосферу, созданную вокруг Кёнсу. Прохожие один за другим, начали доставать из своих сумок зонты, так сказать, готовясь заранее. Родители детишек с игровой площадки, повысовывались из окон, загоняя своих спиногрызов домой. А Кёнсу… — Чонин, пойдем домой, — молодой папа подошел к краю детской горки, ловя темненького мальчика, который скатился прямо в его руки. Кёнсу подхватывает резво смеющегося малыша и, имитируя самолетик, бежит вместе с ним по направлению к дому, подхватывая его смех. Кёнсу счастлив, что может заботиться о своем маленьком и до боли в сердце любимом Чонине… Он знает, что его то он никогда не оставит и они будут проживать хорошую жизнь… вместе.