"... будь счастлив сейчас, без причины... или ты никогда не будешь счастливым вообще".
Солнечный свет неприхотливо стелился по комнате, подсвечивая маленькие пылинки золотым. Он не ломался из-за различных вещей, которые служили для него преградой, а мягко обходил их, заполняя собой пространство вокруг. Он начал проникать сюда сквозь тонкий тюль на раннем рассвете, а теперь, к десяти часам утра, господствовал везде, словно теплая и вкусно пахнущая вода в наполненной до краев ванной. В открытую форточку, вместе со струящимся светом, залетали приятные, щекотавшие кожу порывы ветерка, заставляя пылинки в сияющих платьях ускорять темп своего танца, делая его чуть ли не бешеным и головокружительным: облететь вокруг комнаты, вверх-вниз, вверх-вниз, поменяться партнерами, теперь - по диагонали, обернуться вокруг себя. И, наконец, покой. Пришло время занять свое место на какой-нибудь забытой рамке с выцветающей фотографией или опуститься на стол из прозрачного стекла, откуда, через некоторое время, тебя смахнут пушистой тряпкой, отправляя в новый полет. Свежий воздух всегда пахнет определенно по-своему. Не так, как воздух из кондиционера или пропущенный через вентилятор, не так, как воздух, наполненный запахами свежей выпечки и ароматами кофе, и даже не так, как стерильный и кристально чистый воздух, подающийся в аппаратах для ингаляций или искусственного дыхания. Этот ветерок пролетел тысячи километров, вобрав в себя шелест молодой листвы и влагу прозрачной речки, осторожно коснувшись невесомого облака и спрятавшись в высокой полевой траве. И вот теперь, оказавшись в маленькой комнате, он звенит и искрится в солнечных лучах, отдает все то, что собирал с таким трудом, а затем вылетает прочь, чтобы снова постичь и вобрать в себя только ему одному ведомые богатства. Внезапно все замирает. Свет прекращает попытки проникнуть в последние темные уголки, пылинки зависают прямо в воздухе, становясь недвижимыми, а ветерок осторожно ложится на пол, пригибая голову и сливаясь с мягким белым ковром. На огромном сабвуфере стереосистемы загорается голубой огонек, светящиеся часы показывают ровно десять утра, а из колонок скромно и мерно начинает звучать Вторая баллада Шопена, написанная в заводном фа-мажоре. На большой высокой кровати с декоративными металлическими ножками зашевелился маленький комок, медленно стягивая теплое и легкое одеяло с головы. Щурясь от яркого света, девушка потерла глаза, вытянула ноги и протяжно зевнула, одновременно расплываясь в широкой улыбке. Угольные растрепанные волосы спадали на лицо, и Софи, помотав головой, убрала их за уши, поджав нижнюю губу. Упав на огромную подушку позади себя, девушка закинула руки за голову, вслушиваясь в приятные аккорды фортепиано, а затем, медленно поднявшись на ноги, босиком закружилась по комнате в вальсе. Левая нога чуть назад, правая в сторону. Приставляем. И еще раз, еще раз, еще раз! Снова по кругу! Музыка, преломившись, стала скорой и беспокойной, поэтому Софи с легким сердцем подошла к соковыжималке, зная, что скоро ноты вновь польются нежно и плавно, приобретя веселый оттенок. Дорогая техника работала почти бесшумно, перемалывая в себе мягкие дольки спелого апельсина и не мешая дальше кружиться под великого композитора. За окном шуршала листва вековых деревьев, стуча в окно-во-всю-стену маленькой квартиры-студии. Софи жила в новой современной многоэтажке, которая находилась в том районе, где еще только должны были начать возводить новый жилой квартал, поэтому деревья были еще не срублены, а маленькие белочки носились по их ветвям взад-вперед, изредка спускаясь на землю, чтобы закопать пару-другую желудей. Девушка, отпивая свежевыжатый сок, насыпала горстку кедровых орешков в металлическую плошку и, распахнув окно, высунулась на улицу почти полностью, чтобы поставить лакомство на гибкую ветвь стоящего рядом деревца. Воздух и звон листьев захлестнули её с головой. Не прошло и пяти минут, как к миске с орешками осторожно приблизились две игривые белки. Каждая из них хотела добраться до цели первой, ни на секунду не забывая опасливо оглядываться по сторонам. Их маленькие коготки мягко цеплялись за морщинистую кору, не давая животным сорваться вниз. Чуть позже послышался радостный писк и щелканье. Софи рывком выбросила корпус за пределы квартиры, желая схватить одну из белочек, однако, испугавшись, грызуны ринулись прочь, а девушка обиженно потёрла носик, закрывая окно, но не забирая с собой мисочку. Синий огонек, доселе горящий на сабвуфере, потух, и беспокойные клавиши рояля наконец затихли. На гладком ламинате от ступней девушки оставались запотевшие следы, которыми она, готовя завтрак (свежий салат, заправленный дорогим оливковым маслом), вырисовывала бабочек, зайчиков и цветы с пышными бутонами. А когда овощи были нарезаны и в определенном порядке уложены в глубокую стеклянную миску в форме полусферы с чуть приплюснутым дном, Софи снова открыла окно и, свесив ноги и купая их в зеленом шуршащем океане, принялась завтракать. Ветер с нежностью молодой матери гладил её кожу и осторожно целовал в шею, разбрасывая по воздуху волосы. На балкон, находящийся справа от окна Софи, выглянул молодой мужчина примерно тридцати лет, глубоко вдохнул, а потом, взглянув на девушку, покрутил пальцем у виска, но при этом не скрывая нежной и доброй улыбки мудрого старца. Он закурил. Софи смотрела, как клубы ядовитого дыма выходят из его рта, тут же растворяясь в избытке воздуха. Ветер уносил яд прочь от девушки, а она терла ногу об ногу и смотрела вдаль на кружащуюся стайку птиц. На секунду ей показалось, что она может с легкостью соскользнуть с подоконника и отправиться вместе с ним, единясь с природой, однако рассудок вовремя взял верх, возвращая её в квартиру. Почистив зубы и умыв лицо, Софи сидела на полу, скрестив ноги, и упорно смотрела в большое зеркало, то хмурясь, то ясно улыбаясь. То, что смотрело на неё оттуда, вовсе не было ею: мрачный поблекший взгляд, бледно-синеватая кожа и явно выделяющиеся синяки под глазами. Губы изгибались лишь в легкой улыбке, когда душа танцевала в потоках счастья и гармонии, питаясь добротой каждого человека на этой планете. Именно поэтому Софи всегда слишком много времени уделяла своему идеальному по всем параметрам макияжу: пудра, нанесенная поверх тонкого слоя детского крема, отчего та становилась абсолютно незаметной, черная тушь, а затем немного голубой, на самые кончики ресниц; изогнутые линии бровей, подчеркнутые блеклым карандашом. И тогда синяки исчезали, голубые огоньки туши подчеркивали радость в глазах, а брови делали лицо более открытым и дружелюбным. "Если бы внешность человека была бы такой же, как и его душа, то жить было бы значительно проще". Гудящий звук лифта напоминал шум парохода, мерно плывущего по течению. Если закрыть глаза, то можно увидеть разноцветных экзотических рыб, снующих в пенящейся воде, темные коралловые островки, мелькающие вдалеке, и аккуратные белоснежные дома, стоящие по одну сторону, на морском берегу, окруженные низенькими заборами с желтоватой подсветкой по периметру стен. Солнце слепит глаза, отражаясь в водной глади. Чайки молча пролетают над головой. Слышно только рокот парохода. В меру громкий звон внезапной волной смывает прибрежный рисунок, оставляя после себя строгие стены лифта. Все кричит о своей любви к окружению. Исхудавший кот пригрелся на бетонной плите, вытянув лапы. Семейство одуванчиков россыпью забрело на ярко-зеленую поляну, подсвечивая её собой. Редкие прохожие праздно шли по своим делам, не поддаваясь спешке и суете. Софи плыла вместе с ними в невидимом потоке вязкого времени, держа руки на лямках салатового рюкзака, в который она убрала толстый блокнот с выписанными стихами излюбленных поэтов, скетчбук с прикрепленной к нему шариковой ручкой, парочку бутербродов с докторской колбаской, несколько упаковок аскорбинок и гематогена, старенький плеер, три пары наушников и бутылку воды. Ноша была практически невесомой, отчего девушка чувствовала себя в несколько раз свободнее, чем кто бы то ни был. Дойдя до парка, Софи нашла свободную скамейку и устроилась на ней со всеми удобствами, закинув ноги, но предварительно сняв темные криперы. Шум города мешался с манящим шелестом листвы, который девушка, казалось, слышала всегда. Парк пах лесом с громадными елями и душистым ковром мха под ногами. Медленно плыли облака. Слышалась скрипка. Уличный музыкант стоял напротив маленького фонтана, нежно водя смычком по тонкому грифу инструмента. Софи достала блокнот и начала рисовать. Юноша играл на листе кофейного цвета, а сзади него располагалась спиральная лестница, уходящая вниз, сужающаяся в перспективе. На ступенях лежал потрепанно-рваный ковер. Альтовый и скрипичный ключи заняли свои места по левое и правое плечо. Путаясь в волосах, на молодого человека, по велению Пера Художника, опустилось несколько бабочек. У его босых ног раскинулась мелкая ровная трава, словно он стоял на поле для гольфа. Мелодия разносилась плавно и непрерывно, без резких переходов и скачков, привлекая к себе все живое вокруг. Вода в фонтане бесновалась и булькала, жадно поглощая блестящие монетки и отправляя их на склизкое дно. Следующий лист в скетчбуке заняла маленькая девочка в голубом платье с рассыпанным на нём белым горошком. Она, не придавая значения людям вокруг, увлеченно возилась в горке сухого песка, пересыпая его из руки в руку. Некогда чистые гольфы, доходящие ей до колен, покрылись тонким слоем пыли и грязи. Софи усадила её на гриб с большой шляпкой и тонкой ножкой, вложив в руки хрупкие стеклянные сосуды с пугающей жидкостью, которую кроха, не боясь пролить (а следовало бы), виртуозно "перекидывала" из одной бутылки в другую. Вокруг возвышались сосны, закрывающие собой солнце, отчего редкие золотые лучики падали только на девочку. Софи рисовала четко и быстро, не совершая ни единого лишнего движения. Равномерно заштриховать плоскость тени, контрастный краевой переход. Стоило лишь чуть-чуть прищуриться, напрягая зрение, как можно было разглядеть отдельно каждую тонкую косточку и весь скелет целиком. Каждая мышца крепится в определенном месте, обладает определенной функцией. Нельзя сделать её слишком большой или слишком маленькой, нельзя лишить своего назначения, нельзя выбиться за строгие рамки пропорций. В один из моментов скрипка начала становиться все тише и тише, пока не затихла совсем, однако девушка не перестала чувствовать себя в громадном зале филармонии. Колеса троллейбуса отбивали восьмые ноты, ручка, шуршащая и перекатывающаяся по бумаге - тридцать вторые. Гул машин появлялся ровно между ними. Только птицы аккомпанировали в своем импровизированном порядке, однако всегда угадывали. Какая-то бормотушка поначалу брала на полтона выше, но скоро исправилась, присоединившись в основном составе к уличному "оркестру". Холодный стакан безалкогольного мохито целенаправленно опустился в руки Софи, выбивая блокнот и ручку, из-за чего девушка испуганно вскинула голову и воробышком посмотрела на незнакомого парня с заразительной улыбкой и коротко остриженными волосами. Он что-то спросил, Софи что-то ответила. - Вы ведь меня рисовали, я прав? - молодой человек, поведя плечом, показал футляр для скрипки с инструментом внутри и присел рядом, закинув голову к верху. Ему на лицо упала колючая веточка дерева, раскинувшего над ними свою крону. Его голос выбивался из общей музыкальной композиции, что заставило Софи незаметно нахмуриться. Она вырвала лист из блокнота и протянула его незнакомцу, потом взглядом указала на прохладный напиток, мягко и строго, как делают только особы голубых кровей, сказав: "Благодарю". Осыпая восхищениями скорый рисунок, музыкант умолял позволить забрать его себе, а Софи согласно кивала, желая поскорее остаться одна. Из-за него оркестр вокруг затих, и наступила абсолютная пугающая тишина. Усугубив свою ситуацию, молодой человек неосторожно стукнул по покрытию скамейки. Софи попросила его уйти, и он, одарив её теплой призрачной улыбкой, удалился. Музыканты снова взялись за инструменты, но все понимали, что концерт уже был испорчен. Девушка подошла к пожилой женщине, присматривающей за малюткой, играющей в песке, молча вручила ей рисунок и так же молча удалилась, не имея ни малейшего желания слушать благодарную критику. Старый гремящий троллейбус встретил Софи резким звоном, и она, недолго думая, забралась внутрь, заняв место в самом углу у большого окна. Прислонившись лбом к нагретой поверхности, она смотрела на то, как марево поднимается над раскаленным асфальтом, люди, вытирая пот, стараются быстрее найти помещение с кондиционером и холодной жидкостью, и только дети радостно бегают, высоко поднимая колени и излучая наивный свет. Троллейбус выезжает на узкую песчаную полосу, находящуюся прямо посреди бескрайнего моря, соединяющую между собой Большую Землю и островок близ Земли. На пляже целый миллиард купающихся и отдыхающих. Море воды тонет в море человеческих тел. На горизонте господствует царское спокойствие. Облака отражаются в ряби волн. Словно теплая и вкусно пахнущая вода в наполненной до краев ванной, в открытую форточку, вместе со струящимся светом, залетали приятные, щекотавшие кожу, порывы ветерка. Софи ехала вперед, глядя на мир во все глаза. В её темной, пахнущей мышами и грязными тряпками камере, на мокрой стене, напротив неё, белой известкой было выведено сияющее:"Не ограничь себя реальностью".