В мире должно быть равновесие.

      Зверь почти всегда был один, исключая встречи с Лесником, чтобы проверить его успехи по хранению фонаря. Он старался как можно реже ходить рядом с таверной. Не потому что там шумно и светло — хоть это и играло немаловажную роль, однако, было не главным фактором. Далеко не главным.       Люди любили петь. Рассказывать о себе. Веселиться и танцевать. Зверя раздражал этот шум, однако, даже не он отталкивал монстра от этого места. Было там нечто такое, при виде чего бессердечную тень брало чувство зависти, которого, в принципе, у него быть не должно. Оно опутывало заточенную в фонаре душу липкими щупальцами, как обычно сам Зверь опутывал тела своих жертв ветвями эдельвудского дерева. Отвратительно, мерзко. Однако, даже бесчувственному монстру это не чуждо. Как видно, не такой он и бесчувственный.       Мастер и Подмастерье. Имен их не знал никто в этой таверне, да и они сами обходились лишь этим призванием. Мастер был высок, аристократичен, с черными волосами, уложенными в аккуратный чуб и немного зачесанными назад. С красивой горбинкой на носу и властным взглядом черных, как угли, глаз, пронзающим душу насквозь, оставляющим в ней осколок льда, заставляющий подчиниться воле мужчины.       А был Подмастерье. Это был совсем ещё ребенок, наивный и робкий. Подмастерье был невысок, а волосы его светлыми локонами спадали на плечи. Он был добр, тих и прилежен. Делал всё, чтобы порадовать мастера, даже… позволял ему водить себя на привязи. И лишь в душе Подмастерья осколки льда, оставленные Мастером, превращались в пламя, в силу которого управлять им было ещё легче. Подмастерье был влюблен.       Мастер тоже любил своего Подмастерье. Сначала — лишь физически. Заставляя его кричать его имя. Стонать, доводя до исступления. Оставляя на бледной мальчишеской коже свои метки: следы от веревок на запястьях, укусы по всему телу, шрамы под левой лопаткой. Сначала Подмастерье был лишь его собственностью, слугой и тем, кто сможет послужить для плотских утех. Однако, затем Мастер начал понимать, что золотистые локоны делают мальчонку похожим на маленькое солнышко, а улыбка его греет душу мужчины, как если бы огромный кусок холодного и неприступного ледника поднесли к жерлу вулкана. Мастер был влюблен в Подмастерье — и потому присвоил его себе окончательно, не отпуская дальше, чем позволяла это длина веревки. И то, потом притягивал его ближе к себе.       В мире всегда должно быть равновесие. Каждому Мастеру — свой Подмастерье. Каждому монстру — свой человек. Каждому фонарю — свой хранитель.       Зверь всегда знал, что ему это чуждо. Любовь? Какая глупость. Главное, чтобы горел фонарь. Остальное — не важно. Зверь бродил по лесу, преследуя Лесника. Заставляя его завлекать несчастных путников глубже в лес. И чем дальше в лес они заходили, тем больше эдельвудской смолы было в запасе. Тем дольше горел фонарь и тем дольше Зверь был жив.       Два мальчика на одной поляне. Лесник лежит, еле дыша. Пташка улетает с изящными золотыми ножницами, сделанными в виде прекрасной цапли. Или журавля? Не важно. Важно, что они остались на этой поляне — только Зверь, оплетенный ветвями Грег и Вирт, смотрящий на монстра с нескрываемой яростью.       — Я согласен. — Подростковый голос звучит более, чем уверенно. Он твердо решил, что лучше сам останется здесь, чем позволит брату умереть. В конце концов, Грег был совсем маленьким. Ему жить да жить… да и в семье его любили больше, чем Вирта. С самого рождения брата на старшего сына совсем перестали обращать внимание. Стихи слушали и коротко кивали, говоря сухое «молодец». Забывали про концерты. Не приходили даже на родительские собрания. Главным и самым важным стал Грегори, а Вирт не смел этому мешать. Больше не смел.       Губы монстра тронула легкая ухмылка. Пусть этого не было заметно во тьме, однако, светящиеся глаза немного прищурились, придавая тени с ветвистыми рогами легкий оттенок лукавости.       — Ты уверен? Пути назад уже не будет.       — Да. — Голос Вирта предательски дрогнул. — Только отпусти Грега.       Ухмылка стала ещё шире. Даже в этой густой тьме можно было увидеть два ряда острых, как бритвы, зубов монстра. Ветви отпустили маленького мальчика с чайником на голове. Лесник тоже пришел в себя.       — Отведи его к Изгороди. Сам тоже можешь быть свободен. — Голос Зверя был более тягучим и глубоким, нежели голос Мастера, однако, от этого он был лишь убедительнее и властнее. Вирт опустил голову и тяжело вздохнул, затем опускаясь на колени и поднимая фонарь. Его плечи тут же обвили ветви, а щеки коснулась ледяная ладонь монстра. Зверь все так же ухмылялся.       — Ты сам сделал свой выбор. Ты о нем пожалеешь. Не раз пожалеешь. Но тебе понравится… — Вирт не успел ответить ничего, чувствуя холодный и властный поцелуй. Отвечая на него, будто загипнотизированный. Чувствуя, как ветви лишь крепче сжимают его, будто обнимая и согревая. Защищая от холода наступающей зимы.       И теперь Зверь наконец был счастлив. Наконец все было на своих местах.       Теперь и у него был свой Подмастерье.