"Strangers in the night"

"Strangers in the night Exchanging glances Wondering in the night What were the chances We'd be sharing love Before the night was through" "Незнакомцы в ночи Обмениваются взглядами Пытаясь понять, Какие были шансы Любить друг друга Пока не закончится ночь" Frank Sinatra, "Strangers in the Night"

      В минуты душевного раздрая и отчаянья человеку категорически запрещено сносить все молча. Мысли подобны яду, и они могут погубить, отравить несчастного своей черной горечью. С каждым днем порция будет увеличиваться, с каждым разом надежды на поправку будет становиться все меньше. И в мире, где нельзя доверять даже самому себе, порой нужно использовать в качестве собеседника абсолютного незнакомца. Чтобы избежать предвзятого отношения, чтобы не было личных счетов и обид, чтобы услышать правду, которая, может быть, поможет отрезвить отравленный разум и внести ясность. Ни один друг, даже самый близкий, не приблизит к истине, поглощенный состраданием. Ни один психотерапевт не излечит до конца, вечный пациент – его золотая жила. Если жизнь требует совершить прыжок веры, неизвестно, что хуже – струсить и ничего не сделать или принять участие в этой авантюре без малейших колебаний.       Смена Гифальди началась недавно, он с ленцой наливал постоянным посетителям пенное дешевое пиво, время от времени подходя к кассовому аппарату и щелкая по сальным клавишам мокрыми пальцами. В «Северине» сигаретный дым можно было рубить топором – утомленные жарой байкеры в кожаных узких штанах и клепаных косухах играли в бильярд, и до тех пор, пока не наступала чья-то очередь орудовать кием, они курили и переговаривались, время от времени громогласно смеясь. Хозяйка заведения, Ванда, то и дело поглядывала на них, проверяя, что ее «мальчики» ведут себя тихо и не шалят, хотя «мальчиками» их могла называть лишь она. На деле же это были крупные бородатые дядьки, которые, все как один, любили владелицу «Северина» и относились к ней с обожанием, тихо говоря ей в след «Вот так Женщина!». Ей было где-то между тридцатью и пятьюдесятью в зависимости от освещения и ее собственной степенью заинтересованностью кавалером. Она могла кормить с рук всю эту ораву, могла же и скрутить их всех в бараний рог. Поэтому в баре никогда не было драк, и все платили за выпивку по счетам.        Сидни без интереса слушал очередной поток нытья Здоровяка Луи, предложение которого сходить на свидание в очередной раз отвергла миниатюрная продавщица из супермаркета, когда в «Северин» нагрянул посетитель, выбивающийся из устоявшегося контингента. Гифальди знал всех, кто приходил в бар хотя бы в лицо: байкеры, члены клуба психологической поддержки, расположившегося в квартале ходьбы, сторожи из делового центра после смены, живущие неподалеку, механики, которые водили с байкерами нежную дружбу и обустроили мастерскую на другом конце улицы. Но парень, зашедший на огонек в знойный вечер июля, не был членом ни одной из этих групп. Он выглядел недостаточно удрученным для психа, недостаточно грязным для механика, недостаточно крепким для байкера или охранника. Каким только ветром его сюда занесло?       Ванда растянула красные губы в улыбке при виде посетителя: недурен собой, ладно сложен, худ и молод. Ей было любопытно и в то же время немного смешно – так он выбивался из небольшой толпы постоянных посетителей.       - Не подпускай парнишку к бильярдным столам, Гифальди, я не хочу, чтобы мальчики оставили его без гроша, - тихо шепнула хозяйка бармену на ухо.       - Ты так беспокоишься о каком-то малолетнем уебке? – с сомнением в голосе спросил Сид, протерев пивную кружку и поставив ее на стойку позади себя.       - Скорее о том, чтобы у него были деньги заплатить за выпивку, - ответила Ванда прежде, чем отойти к Луи и без интереса послушать о его неудачах на амурном фронте в очередной раз и принести ему еще пару бутылочек пива.       Гифальди с улыбкой покачал головой. Он обожал свою начальницу за то, с какой душевной заботой она проявляла свою неискоренимую корысть. Ах, Ванда, заправская владычица мужских сердец, как ты жадна до денег и одновременно щедра своим вниманием!       Тем временем парень уже устроился у барной стойки на высоком стуле и постукивал подставкой для пива по облупившемуся дереву. Сид не торопясь подошел, откликаясь на этот вызов на морзянке. Спешить было некуда – по выражению парня было ясно, что ему нужно выпить. Желательно, что-то покрепче.       - Пиво? – без лишних прелюдий поинтересовался Сид, смерив посетителя взглядом.       Загоревшее лицо, темные веснушки, тяжелые рыжие вихры, выгоревшие на солнце и зеленые глаза – именно это увидел Гифальди, все это обрушилось на него лавиной и заставило задержать дыхание. У парня был такой взгляд, который пробирал несчастного бармена до мурашек, прошивал насквозь со скоростью автоматной очереди. Про себя Сид подумал, что их посетитель был бы первым в очереди на костер во времена святой инквизиции. Но секундное оцепенение прошло вместе со зрительным контактом, чему бармен был несказанно рад.       - Для начала, - согласно кивнул парень, глядя на свои жилистые руки. Вены выступали под кожей четко, точно линии рек на картах. Узкие запястья, выгоревшие светлые волоски, рукава широкой футболки доходили почти до локтя. Сид пытался одернуть себя не всматриваться так жадно и скрупулезно, но не мог с собой совладать.       В это время посетитель достал бумажник и посмотрел, сколько у него есть денег. Это было очень неосмотрительно с его стороны, но так Гифальди уверился, что у парнишки есть, чем заплатить.       - А поесть у вас не подают? – спросил он, отвлекая бармена от наполнения кружки пенистым пивом.       Сид вернулся, позволяя себе окинуть незнакомца взглядом еще раз. У них была разница в возрасте лет на пять-шесть, Гифальди уже начинал выглядеть на свои тридцать и больше походил на сытого кота, а вот гость еще был по-мальчишечьи угловатым и худым. Казалось, что он изморен голодом, но это было лишь обманчивой видимостью – Стинки, старый добрый друг Сида, тоже был тощим как жердь, но ел за троих. Таким худым он и остался, против конституции не пойдешь. Но гость был скорее жилистым, чем костлявым, и мышцы у него были явно крепче, чем у Петерсона.       Посмотрев быстро на Ванду, занятую болтовней с Луи и его друзьями, Гифальди наклонился и заговорщически шепнул:       - За отдельную плату могу достать тебе сандвич, дорогуша.       От такого фривольного обращения посетитель опешил, но он был слишком голоден, чтобы возмущаться, и слишком утомлен, чтобы плестись в другое место за едой. Поразмыслив, он спросил так же тихо:       - Сколько?       - Пятерка.       - Это со стоимостью орешков, - безапелляционно заявил парень, доставая мятую пятерку из кармана. Гифальди улыбнулся такой нахальности и решил, что может в качестве исключения пойти на уступки.       Поставив миску с несоленым арахисом и бумажный пакет с собственным сандвичем на стол, Сид получил деньги и спрятал их в задний карман джинс. Он приносил с собой на работу что-то на перекус, но в тот день он отвез свою дочь к ее матери перед началом смены и они, благодаря мольбам Вероники, зашли в пиццерию. Гифальди понимал, что не проголодается за ночь, а так – еще и заработал немного. Одни плюсы.       Пока парень жадно ел, желваки на его лице неустанно двигались. Он щурился от удовольствия, хотя Сидни был готов поклясться, что это обычные сандвичи с ветчиной и сыром, и они не настолько вкусные, чтобы ими так наслаждаться. Расправившись с едой, посетитель едва ли не залпом осушил кружку пива и только после этого с некоторым облегчением оперся на барную стойку.       - Впервые вижу, чтобы человек проглатывал пищу как удав, - задумчиво сказал бармен, чтобы обратить на себя внимание. Слово «глотать» в сочетании с этим юнцом оказало на Сида неожиданно возбуждающий эффект, но он отмахнулся от таких фривольных мыслей, стараясь не акцентировать на них внимание.       Парень недобро ухмыльнулся, придвигая пустую кружку со скользящей по стенкам пеной ближе к Гифальди.       - Посмотрел бы я на тебя, пропаши ты весь день на стройке, - пробубнил он, ловя ртом орешек, подброшенный вверх широкой ладонью. Гифальди почему-то заворожено пронаблюдал за тем, как арахис исчез в алой мякоти и фарфоровой белизне зубов, и от этого зрелища ему отчаянно захотелось выкурить целый блок.       Следуя сиюминутному желанию, Сид отработанным до автоматизма жестом щелкнул по пачке щелбаном, отчего пара сигарет выдвинулась из стройного ряда таких же одинаково белых сестер. Подхватив одну губами, Гифальди щелкнул железной зажигалкой и прикурил. Дым застелил глаза неосязаемо легкой вуалью, и это дарило какой-то особый покой.       - Знаешь, парень, после тюремных работ стройка кажется сказкой, но есть после них мне все равно не хотелось, - не разжимая губ, сказал Сид. В его приоритетах было не уронить спасительную сигарету в пиво, а насколько членораздельно звучала его речь, бармена волновало мало, - Куришь?       Незнакомец посмотрел в глаза Гифальди снова, и у того болезненно свело живот в спазме. Он знал, что это значит, и не желал себе признаваться. Все, на что хватило ума – это выдержать взгляд невероятно зеленых, шальных глаз, и не забыть попутно дышать ртом.       - Обычно нет, но раз ты угощаешь, - и парень улыбнулся, - Карл Футли.       Прежде чем ответить, Гифальди немного застопорился, все еще отходя от улыбки. Скулы, ямочки и щеки с темными веснушками – ему всегда нравились рыжие, но этот парень был из ряда вон выходящим. Мышцы в бронзе загара, молодая упругая кожа, волосы, в которые наверняка так удобно и приятно зарываться руками, чтобы притягивать ближе к себе, пока его рот так широко открыт и горло плотно сжимает кольцом…       - Сид, - как-то слишком дергано ответил Гифальди, протягивая пачку Карлу. Тот взял вторую сигарету и перегнулся через стойку, чтобы бармен дал ему огоньку. От того, как быстро парень приблизился, Сидни словно щелкнуло небольшим разрядом тока. Он просто хотел притянуть мальчишку за ворот белой футболки, что ему так к лицу и вгрызться в его тонкие соленые губы. Но вместо этого он поднес огонь к кончику сигареты, освещая лицо Футли теплым свечением. От этого его черты лица стали лишь острее, и Гифальди был готов проклясть себя за то, что его так возбуждает, как парень приблизился к зажигалке, вдохнул глубоко, заставляя тлеющую бумагу сгорать быстрее и ползти оранжевой искрой ближе к его губам, как его широкие брови сходятся до продольной морщинки от удовольствия первой затяжки.       Нервно стряхнув в пепельницу серый истлевший табак, Сид набрался храбрости спросить:       - Ты не местный, верно?       Получив в ответ кивок, бармен почувствовал себя увереннее. Его догадка была верна, и это почему-то тешило самолюбие.       - Я родом из Коннектикута, но сбежал из дома и отправился автостопом по штатам. Осточертело быть таким же, как все. Решил, что уж лучше меня убьют по дороге, чем сдохну от скуки в своем маленьком городишке. Но пока вроде обошлось, - доверительно сообщил Карл после очередной затяжки. Для человека, который обычно не курит, делал он это невероятно профессионально. С шиком, - У меня кончились деньги, на какое-то время пришлось остаться здесь и поработать руками. Хорошо, что на стройке была работенка. Но теперь у меня снова есть немного на дорогу, доберусь до следующего штата, там будет видно.       Гифальди слушал внимательно, отмечая про себя снова и снова сущие мелочи. Пластырь на безымянном пальце левой руки, пропитавшийся кровью, шрамы на кистях и еще не зажившие до конца ссадины, мешающиеся своей белизной с темнотой веснушек. Про себя он подумал, что такому как Карл работать надо далеко не руками. Руки нужно беречь. Есть другие части тела, которые могут приносить неплохой доход.       - Неужели не нашлось ни одной смазливой мордашки, которая уговорила тебя остаться? – с ехидцей спросил Гифальди, театрально проведя по смазанным гелем волосам.             Этот вопрос заставил Футли крепко задуматься.       - Мордашка дала мне пинок под зад для ускорения, - невесело сказал Карл, припоминая, каким было прощание со старым домом и новым его владельцем. Он был обескуражен до самой Западной Виргинии. А сладкие сны начались в солнечной Луизиане.       - Была у меня одна знакомая блондиночка, тоже экзотично провожала в путь-дорогу. Никогда не знаешь, поцелует или подобьет глаз. Та еще сука, с характером, - ударившись в воспоминания сказал Гифальди, позволяя себе вольность и наливая себе и парнишке по ту сторону стойки по стаканчику своего любимого джина, - У тебя там, видимо, не так все просто. Вон, как изменился в лице. При встрече опомниться не успеешь, как она сама к тебе в штаны полезет.       - Не полезет, - угрюмо сказал Футли.       - Полезет, - настоял на своем Гифальди, - Они все такие. Сначала строят из себя невесть что, играют в неприступность, но потом… Хе-хе, потом – соскучатся, изведут себя и будут как шелковые. Наверняка твоя шлюшка перед сном то и дело ласкает себя по ночам, вспоминая тебя.       Карл, делавший в это время первый глоток, поперхнулся и зашелся в кашле. Он не глядел на бутылку и думал, что пьет водку, но джин жидким огнем прошелся по пищеводу вниз.       Сид же пил эту отраву как воду, с выражением лица абсолютно непроницаемым. Налив себе и Футли по новой, он поставил на стол блюдце с нарезанными лимонными дольками.       - Закусывай, детка. Если «Tower Guardian» для тебя слишком крепкий, то я могу усомниться в том, что ты совершеннолетний.       Карл с вызовом опустошил стакан и изо всех сил держал хорошую мину при плохой игре, но Сид видел, какие усилия он прилагал. На щеках нерадивого искателя приключений на свою тощую задницу проступил румянец, а кадык заходил под тонкой кожей горла чаще. Гифальди пытался не рассмеяться и давил в себе улыбку, глядя на Карла и наливая снова. Он сам, будучи подростком, помнится, быстро надирался, если пил с таким остервенением, и похмелье поутру было просто непередаваемо паршивым. Выйдя на волю, он первым же делом пошел с Петерсоном с бар, и они надрались до поросячьего визга, правда, текилой. Стинки, как обычно, спустя какое-то время стошнило в урну, они тогда уже шли по улице в сторону круглосуточной забегаловки, где деловитые мексиканцы готовили средней паршивости тако. И Гифальди тогда сам утром сильно болел с непривычки, но счастливо улыбался в потолок комнаты Петерсона, осознавая, что он наконец-то обрел свободу.       Футли тоже жаждал обрести ее в своих бесцельных скитаниях, потому что был молод и импульсивен. Ничто не держало его на родной земле, хотя в глубине души он надеялся на то, что в последнюю минуту какая-то сила остановит его от принятия решения покинуть семью. Карл не отдавал себе отчета в том, что ему нужно, но страстно хотел перемен. И придя в дом уже Блейка, он хотел прихвастнуть перед старым врагом: «Посмотри на меня, я выше всего этого, я лучше тебя и я ухожу навстречу настоящей жизни взамен жалкому существованию!». И со временем, в течение долгих часов езды, когда фоном он слышал песни прошлых десятилетий со станций, которых он ранее и не знал в помине, у него было слишком много свободных часов на созерцание пейзажей, тревожную дрему и размышления, от которых становилось лишь тяжелее на сердце. Футли чувствовал, что безнадежно упустил что-то пугающе важное. Возможность, которую он никогда не брал в расчет. Он не заметил в человеке, которого знал столько же, сколько и себя самого, черной тоски, которая выплеснулась наружу лишь на краткий миг, когда их губы впервые коснулись друг друга. Карл никогда не думал, что поцелуи бывают настолько обреченными и отчаянными.       И вот они встретились, два неудачливых бойца за свободу в штате, рожденном в боях, где соблазнов ровно столько, сколько стоит бутылок на прилавках лавчонок, торгующих алкоголем. Ровно столько, сколько девчонок зарабатывает на хлеб экзотическими танцами. Ровно столько, сколько четвертаков сыплется из щели автоматов в казино. Они встретились в крупнейшем маленьком городке в засушливый июльский вечер, болтая ни о чем и распивая на пару бутылку джина стремительно и бесстрашно, будто ни у кого нет темного прошлого и туманного будущего, лишь этот день, этот бар и этот последний шанс.       Сиду нравилось смотреть на то, как отчаянно Карл пытается казаться искушенным и крутым. С таким же успехом можно было спрятать черный бюстгальтер под белой шифоновой блузкой – все очевидно. Гифальди видел, что мальчишка, который был обласкан любовью побольше него самого, решил, что найдет лучшую жизнь вдали от тех, кто им дорожил. Сид видел в Карле повторение собственных ошибок, пусть и не приведших пока ни к чему фатальному. И эта преемственность странным образом грела.       Футли видел в бармене искушенность, к которой сам он рвался, и спокойную уверенность. В самом Карле ее уже давно не было, он почти пал духом, крепко задумавшись, зачем только он ввязался в эту бессмысленную дикую авантюру и так рисковал. Ориентиры окончательно затерялись в часовых поясах, придорожных мотелях и бесконечной мешанине лиц попутчиков. Цели изначально не существовало, бунт ради бунта, не более того. И лишь природное упрямство не позволяло Карлу вернуться домой, пожав хвост.       Оно же и не позволило оставить бутылку джина полупустой, и они пили все больше и быстрее. К горлу уже подступал горький ком желчи, когда Футли потерял счет выпитому, но он настойчиво продолжал, не желая сдаваться. Он внушил себе, что не должен ни в коем случае отставать от Сида. Ни шагу назад.       Гифальди же не заметил, когда его смена подошла к концу, а на смену тостам пришел бесстыдный брудершафт. Ванда сидела в окружении байкеров с пивом и не обращала внимания на происходящее, хотя бармен готов был поклясться, что на следующий день она точно напомнит ему об этом и вычтет из зарплаты. И, что поразительно, Сиду было глубоко на это плевать, потому что тонких губ его собутыльника касался то лимон, то холодная стеклянная кромка и живительная влага джина. И он был готов на многое, чтобы почувствовать эту горечь своим горячим языком.        - Мне пора, - прокашлявшись, сказал Карл. Он оставил на столе две двадцатки и слез со стула, пошатываясь, но его осоловелый взгляд был по-прежнему устремлен на Сида. Гифальди не мог отказать себе в удовольствии перестать играть в эти пьяные гляделки, а потому сгреб купюры за барную стойку, даже не заботясь о том, чтобы поместить их в кассу. Он чувствовал нутром, что Футли не удастся сбежать так просто, и даже не удивился, услышав, - Тут очень душно, пойдем, покурим на улице?       И Сид не нашел ни единой причины отказать мальчишке. В конце концов, у того не было сигарет. К тому же, Карл был слишком пьян, чтобы оставлять его одного на улицах порочного города. А потому Сид без колебаний вышел из-за барной стойки и последовал за Футли, ноги которого предательски подкашивались, а равновесие было достаточно условным. Они вышли на улицу и завернули в переулок, где Гифальди порылся по карманам и достал свою пачку.       Пальцы Карла дрожали, а координация оставляла желать лучшего, а потому Сид сам поднес сигарету к его губам. И вместо спущенного курка Гифальди почувствовал горячую влагу чужого рта фалангами своих пальцев. Это было последней соломинкой, сломавшей верблюду хребет. Сид мысленно попросил прощения у себя завтрашнего, которому будет стыдно за происходящее, но никакая сила на Земле не смогла бы остановить его.       А потому он с силой прижал Футли к шершавой кирпичной кладке и с остервенением впился в его солено-горькие губы, которые хранили вкус джина, лимона, табака и его собственных пальцев. Никаких возражений не последовало, даже наоборот, худые руки, сжавшие потную шею Гифальди в кольцо были лучшем подтверждением согласия на что бы то ни было.       И ничего слаще этого нетерпеливого ерзанья Сид не чувствовал уже достаточно давно. Карл был таким же жадным, как и он сам, а потому от ощущений, которые появлялись от мокрых ладоней на члене и языка в чужом рту вело едва ли не больше, чем от выпитого. Нетерпеливо и жадно кусая друг друга, они не думали ни о чем, сосредоточенные лишь на сиюминутном наслаждении, молодой и зрелый, наученный горьким опытом и жаждущий новизны, искушенный и непресыщенный. Не было ни вчера, ни завтра, не было ни «нужно», ни «нельзя».       Они не искали друг в друге ничего, кроме компании на одну невероятно жаркую и душную ночь, чтобы один следующим утром умчался в Калифорнию, навстречу к собственной Судьбе, а второй – списал все на разовое помутнение рассудка и сделал вид, что ничего особенного не случилось. Незнакомцы, ставшие друг другу на какие-то пару часов ближе всех кровных родственников и верных друзей, неутомимые искатели приключений, безумцы в темноте июльской ночи, удержавшие друг друга от падения в бездну отчаянья и непобедимой скуки.