Холодно.

Матрас прогнулся под чужим весом, Вадим вздрогнул и проснулся. - Ну Глеб, ну блядь... - заворчал он, уворачиваясь от прикосновений ледяных ладошек младшего брата. - Вот чего тебе не спится, пиздуй к себе! - Мне холодно. И страшно одному. - Прекрасно, - вздохнул Вадим. Протянул руку и обнял Глеба, чтобы тот не свалился все-таки со слишком узкой для двоих кровати. Брат благодарно уткнулся носом в его плечо и закрыл глаза. *** - Мам, - Вадим заглянул на кухню, где вкусно пахло кофе и совсем немного сигаретами. Иногда он думал, что кофе мама варит каждое утро только для того, чтобы сыновья не знали, что она курит. Стратегические набеги на пачку, сныканную среди колготок в мамином ящике, совершал даже вконец охамевший мелкий Глеб. - Что такое? - мама подняла глаза от турки. - Приготовить тебе завтрак, успеешь поесть? - Угу, мне ко второму, - первым уроком сегодня стояла физкультура, на которую Вадим заглядывал лишь иногда в конце четверти. - Мам, поговори с Глебом... он каждую ночь ко мне спать приходит, как маленький. Кофе зашипел, выливаясь черной пеной за края турки. Мама схватила ее голой рукой, бросила на стол, тоже зашипела, тряся в воздухе обожженными пальцами. - Хорошо, - сказала она наконец, погасив газ. - Я разберусь. Иди умывайся, я сделаю тебе омлет. Но ночью Вадима опять ткнули в бок - нагло и бесцеремонно, вырывая из объятий очень приятного сна: - Подвинься. - Глеб, - голос не слушался, звучал сипло и неубедительно. - Тебе двенадцать лет уже, ну! - Я не буду к тебе приставать, - ехидно пообещал младший, подтягивая к себе подушку. - Просто... мне холодно. - Я тебе второе одеяло подарю, - проворчал Вадим. - Или женщину. Глеб засмеялся, щекоча своими кудрями его шею. *** Кашель его совсем замучал - март в этом году тянулся долго и нудно, был ветреным и слякотным, неприятно серым. Бронхит оказался таким же долгим, и в итоге довел Вадима до пульмонологического отделения городской больницы. Время здесь, казалось, текло намного медленнее, чем в реальном мире. Стрелки больших часов в коридоре словно кто-то удерживал, не давая им двигаться. Вадим смотрел на часы, писал плохие стихи, воевал с пожилыми медсестрами за право курить в неположенных местах, кашлял, принимал антибиотики и отчаянно скучал. Иногда заходила мама, приносила дурацкий чай со слоном на пачке и сухое печенье. Ужасалась синякам на сгибах локтей Вадима и грозилась приходить ставить ему капельницы сама. - Так может, - спросил однажды Вадим, - ты поговоришь с врачом и будешь дома меня лечить? Мама покачала головой: - Я уже спрашивала, сейчас тяжелая эпидемия, и никого домой не отпускают... - Мне здесь скучно, - вздохнул Вадим совсем как в детстве, когда ему приходилось оставаться в детском саду. Мама молча погладила его по отросшим волосам. Уже ночью Вадим подумал о том, что она, наверное, просто не хочет, чтобы он заразил Глеба. Это было, в принципе, логично - мелкий всегда был болезненным, всякая дрянь липла к нему сразу и надолго, но Вадим все равно привычно надулся, подумав о том, как дерьмово все-таки быть старшим ребенком в семье. *** - Вот скажи мне, мелкий, - он лежал на его плече, руку уже начало неприятно покалывать. - Когда я женюсь, ты тоже будешь спать со мной? - А ты собрался? - Глеб поднял голову, а его светлые глаза от удивления стали совсем круглыми. - Да нет, лежи спокойно, - фыркнул Вадим. - Просто интересно. - Я могу, - пожал плечами Глеб. - Буду лежать рядом, смотреть, как вы трахаетесь... может, помогу, сам-то ты вряд ли справишься. Он отодвинулся заранее, но Вадим все равно дотянулся до него и ударил по лохматому затылку: - Я ж выгоню сейчас за такие намеки! - Попробуй, - фыркнул Глеб. Столкнуть его с кровати оказалось сложно - младший уворачивался, умудрялся еще щекотаться и кусаться. Впрочем, кусался он не больно, будто играл, а хохотал вообще так громко, что Вадим испугался, что мама сейчас проснется, и совсем как в детстве расставит их по углам. - Вот что ты делаешь, - выдохнул он, когда Глеб засунул холодные ладони ему под футболку. Глеб улыбнулся и укусил его за шею, совсем как вампир в дурацких американских фильмах. А потом еще раз, только уже совсем ласково. И только тогда Вадим понял, что брат целует его. И гладит. Медленно и чуть щекотно, ледяными пальцами прямо по соскам, и это так странно, но и... Черт. - Глеб, - шепнул он, продираясь сквозь странное ощущение того, что все, что сейчас происходит - нереально. - Глеб, ты что... Глеб остановился. Вскинул голову и посмотрел на него. Глаза блестели в полумраке, а губы все еще оставались распахнутыми и влажными. И Вадим поцеловал его сам, накрывая собой и вдавливая в матрас. *** Глеб морщился, влезая в тесные ему, но модные джинсы: - Вадим, блин, - зашипел он, попытавшись присесть. - Знал бы я, что тебе крышу так снесет, сам бы все колеса сожрал... Вода из под крана отдавала ржавчиной, а вчерашняя ночь вспоминалась каким-то огромным и мутным пятном. Вадим сделал еще пару глотков, а потом спросил? - А что было? - Немецкое порно, - Глеб, вроде бы, ругался, но улыбался так, будто утащил последний кусок чего-то очень вкусного. - С извращениями. У меня, кажется, до сих пор кровь идет... Вадима снова замутило, но уже не от таблеток. Он зачерпнул в ладонь воду, плеснул ее себе на лицо. - Слушай, прости, я, наверное... - Да ладно, - Глеб подошел к нему, уселся рядом на бортик в ванной, тут же вскочил, выматерившись. - Вадька, - он положил ладонь ему на плечо. - Не делай такую морду и прекращай себя винить, ты и так всю жизнь этим занимаешься. Вадим кивнул, выключил воду и благодарно прижался губами к холодным пальцам младшего брата. *** Почерк у Глеба совсем не изменился со времен первого класса. Только писал он давно не прописи и не истории про матерей, занимающихся мытьем окон. Вадим осторожно перелистывал тетрадь, словно боялся, что потревоженные стихи могут сбежать со страниц. Они завораживали и заставляли кончики пальцев леденеть. Но они нравились Вадиму. - Тебе не стыдно? - Глеб подошел незаметно, положил ладонь прямо на буквы. И Вадиму действительно стало стыдно, потому что те стихи, которые Глеб хотел ему показать - он приносил в студию песнями. А что-то, оказывается, хранил для себя. - Это страшно, - сказал он, наконец, закрывая тетрадь и передавая ее брату. Глеб погладил синюю виниловую обложку, будто любимого кота, прижал тетрадь к груди: - Это на самом деле так, - хмуро сказал он, и ушел в другую комнату. Принялся скрипеть там ящиками, пряча черновики надежнее. *** - Спасибо вам большое за песни! - девушка была, кажется, пьяной, а букет был перевязан черной атласной лентой. Вроде бы готично, а вроде бы - как на похороны... Вадим внутренне передернулся, но улыбнулся: - Вам спасибо, очень приятно. Глеб толкнул его в бок острым локтем: - Серцеед, девушки ему розы тащат... мне ты цветов сто лет не дарил, а я сплю с тобой, между прочим. - Ага, с десяти лет, - Вадим осторожно взял брата под руку. Глеб волновался перед концертом, и после него изрядно напился. Поэтому и нес теперь ерунду про букеты. - Я тебя никак из постели выгнать не мог, помнишь? - Помню, - буркнул Глеб, зачем-то отламывая головку у одного из цветов. - Я все помню, Вадик. И белые розы тоже помню... Он крошил бутон в пальцах, и красные лепестки падали на асфальт, будто крупные капли крови. А Вадим никак не мог вспомнить, когда это он дарил брату цветы. Наверное, пьяный был или под таблетками, с него станется. *** Мартовский снег слипался под сапогами, смешивался с грязью, волочился за ним с самого города, отваливался и тут же налипал новый, уже кладбищенский. Снежинки сыпались с неба, застывали на непривычно бледном лице Сашки и не таяли. Его мать рыдала, прижимая к губам платок в крупную клетку. Вороны каркали среди деревьев, перелетая среди них, раскачивая голые макушки берез. Глеб хмуро стоял в стороне от основной толпы, кусал губы и болезненно морщился всякий раз, когда священник начинал говорить особенно громко. Вадим все еще не верил. Сашка говорил с ним каких-то пять дней назад, был веселым и строил планы на будущее, прямо по телефону заставил Вадима прослушать какую-то очередную гениальную мелодию, пообещал завтра заехать, а через пару часов взял и умер. В тридцать лет рок-звезды не умирают от атеросклероза. Умирают от водки, от наркотиков, от вождения в пьяном виде, вешаются или стреляют в рот, шагают с высоты... Сердечный приступ - так скучно. *** Толпа расходилась по тропинкам между могил, расползалась, черная и рыдающая, Глеб затерялся где-то между людей, Вадим поискал его глазами, а потом пошел один. Напрямик, шагая по могилам и пластиковым цветам. Серая плита выросла будто из-под земли, Вадим не заметил ее, налетел, словно на человека в утренней толпе в метро, даже открыл было рот, чтобы извиниться, а потом только выругался матом, потирая ударенное бедро. Бросил быстрый взгляд на фотографию. И замер. Закрыл глаза и открыл их снова. Но ничего не изменилось. "Самойлов Глеб Рудольфович" С фотографии смотрел Глеб. Десятилетний. В клетчатой рубашке, у которой он прожег паяльником манжетку на уроке труда. Вадим обратил внимание на цифры. После черты, глупо обозначающей жизнь, была выбита дата. Шестое июня восемьдесят первого. Снег, а вместе с ним и земля, покачнулись под ногами, когда Вадим вспомнил их разговор: " - А я сплю с тобой. - С десяти лет." Он оперся ладонями о холодный камень. Камень был пугающе реальным. Таким же холодным, как руки Глеба. Было страшно. Мама появилась рядом совсем незаметно. Взяла его под руку. Коснулась пальцами фотографии Глеба. Скорбно, но так привычно, будто делала это уже много раз. А может и делала. - Пойдем домой, Вадик. - Но я... - Пойдем домой. *** Сашкины родители оставили его дома одного на целые выходные - об этом Сашка сообщил Вадиму, поймав его на перемене за рукав: - Заваливайся ко мне ночью, - сказал он. - Приноси гитару, посидим, у мамы есть коньяк, она с юга привозила... Вадим поморщился: - Сегодня пятница. - сказал он. - Мама работает, а я с Глебом. - С Глебом... - недовольно пробормотал Сашка. - Ну ты заходи, если что, может, сплавишь его каким-нибудь соседям. Дома было скучно и пыльно. Глеб играл в углу, передвигал фигурки солдатиков. Вадим лениво подумал о том, что это, наверное, последний год, когда младший брат еще сидит над игрушками. Скоро его захватят книги, а потом - половое созревание... Сашка, наверняка, так же умирает с тоски у себя. И гитары молчат. - Глеб, - осторожно окликнул брата Вадим. - Чего? - тот обернулся, зажав в кулаке какого-то пехотинца. - Ты побоишься ночевать один? Глеб сглотнул. Разжал ладонь, солдатик с глухим стуком упал на пол. - А зачем? - Сашка меня в гости позвал. На всю ночь. Ты просто... ложись спать пораньше, проснешься - мама уже вернется. Глеб опустил голову. Поковырял засохшую царапину на коленке, долго смотрел, как оттуда вытекает кровь. - А мне можно будет поставить твою пластинку? - наконец спросил он. - Только не сломай, ладно? Вадим быстро сбегал к соседям, позвонил Сашке и сказал, что все хорошо, он придет, Глеб согласился посидеть один. - Один? - удивился Козлов. - Ты с ума сошел, ему же лет пять... Вадим фыркнул, вспомнив, что Сашка иногда здоровался с Глебом в школьном коридоре. - Ему десять уже, кровопийце. - Тогда действительно большой, на целину пора, - засмеялся Сашка. - Чужие дети быстро растут, - добавил он явно услышанную где-то фразу, а потом сказал: - Ну я жду тогда, Вадим. Вадим собрался быстро. Впрыгнул в кроссовки, зачехлил гитару и подошел к Глебу: - Ну ты не балуйся тут, - выдавил он из себя неестественно взрослую фразу. - Спасибо. - Пока, Вадик, - Глеб откликнулся на его объятие, прижался к нему лохматой головой. - Я не буду бояться. И Вадим ушел. А в четыре часа утра соседка бабушка Зоя, страдавшая от нормальной для ее возраста старческой бессонницы, почувствовала легкий запах газа. Она прошла на кухню и придирчиво обнюхала свою плиту. Убедившись, что пахнет не от нее, баба Зоя вышла на лестничную клетку и чуть не заорала благим матом. Дверь квартиры Самойловых вскрыли спасательные службы. Наверное, Глеб хотел сварить себе ужин. На кухне нашли кастрюлю с водой, плохо почищенную картошку, десяток обожженных спичек. Глеб открыл газ, но так и не сумел справиться со спичками. Отчаялся, погрыз хлеба - на столе лежала буханка со следами зубов, переоделся в пижаму и улегся спать. Разбудить его не смогли. На кладбище Вадим принес букет белых роз, перевязанных черной лентой. *** Что-то ему рассказала мама, а что-то он вспомнил сам. Они сидели на кухне, и Вадим мял в пальцах свидетельство о смерти и еще какие-то бумаги, кажется, собственную историю болезни. Бронхит он подхватил уже в больнице. Его госпитализировали после того, как он сказал маме, что Глеб каждую ночь просится к нему в кровать. Время тянулось очень медленно из-за лекарств. Чай остывал в кружке, а на краю стола лежал журнал с его собственной фотографией. Громкий заголовок обещал читателям интервью с лидером группы "Агата Кристи" Вадимом Самойловым. Они давали это интервью вместе с Глебом, но журналистка задавала вопросы только Вадиму, и брат откровенно скучал, пинал Вадима ногами под столом и абсолютно развратно гладил по колену. Вадим улыбался, шутил и заговаривал журналистке зубы, чтобы она не увидела ничего лишнего. Она бы и так не увидела. - Мам, - наконец сказал Вадим. - А почему ты молчала? Мама погладила его по руке: - Я говорила с врачом. Мы решили, что лучше подождать, пока ты вспомнишь сам. - И ты ждала двадцать гребаных лет? - Ну... с тобой все было нормально, ты уехал в Москву, знаешь, я думала, что вытеснение... - мама сжала его ладонь, чуть ли не впилась в нее ногтями, а Вадим вдруг понял, что действительно, никогда не говорил с ней о Глебе. Боялся случайно обмолвиться о том, насколько близки его отношения с младшим братом, и вообще не упоминал его имени в разговорах с матерью. Будто его и не было. Его и не было. - Вадик, - мягко сказала мама. - Не вини себя. Это был глупый и трагический несчастный случай... я постелю тебе в комнате, тебе сейчас надо поспать. *** Постельное белье пахло детством, первыми сигаретами и странной магией незнакомой еще до последней ноты пинкфлойдовской музыки. Сквозь неплотно задернутые шторы пробивался оранжевый свет уличных фонарей. Устав, наконец, от слез, Вадим провалился в неверный и тревожный сон. И проснулся, когда матрас прогнулся от чужого веса: - А ну двигайся, развалился... Руки у Глеба были холодными, а от губ пахло алкоголем. - Поминал Сашку, - прошептал он, прижимаясь к Вадиму. - А он... не придет? И Глеб стал серьезным. - Он - нет. - А почему пришел ты? - Потому что холодно. - губы были ласковыми и немного солеными. Кажется, Глеб тоже плакал. - И страшно одному.