Вдруг

Кто бы мог подумать, что обыкновенное бегство от стражи развернет его жизнь на триста шестьдесят градусов. Он был чужим в чужой стране, его никто не ждал, и алый крест, бережно сжимающий в когтях хрупкую золотую лилию, не знал о его существовании до тех пор, пока спасительная рука не втянула в грязный, узкий проулок, скрывая от ищущих глаз блюстителей закона. - Вы не ассасин, - утверждающе произнес высокий черноволосый мужчина, но все равно выжидающе склонил голову набок, настороженно сжимая пальцами рукоять шпаги. Алый крест на цепочке чуть покачивается на сыром сквозняке. - Как видите, нет. - О, да Вы никак еще и англичанин! И каким чертом Вас занесло по эту сторону Ла Манша... Хэйтем поправил съехавшую набок треуголку и усмехнулся. * - Вас намереваются выгнать из Ордена за Вашу точку зрения? Вас, лейтенанта магистра де ла Серра? ... странно, он показался мне весьма умным человеком. И, пожалуй, способным на благородный поступок. Хотя... - Весьма недальновидным. Вы это хотели сказать? - Именно так, - Хэйтем коротко кивнул, принимая рассказанное, и разноцветные глаза собеседника облегченно сверкнули. * - Потрясающе, - англичанин поднял глаза от толстого талмуда и покачал головой, будто не в силах воспринять в полном объеме прочитанное. - Вы говорите, это написал магистр де Моле? Почему до сих пор об этом никто не узнал? * Чайки перестали кричать уже три недели назад, и с тех пор корабль окружал лишь шум лазурных волн, плескавших о борта. Если бы не так неожиданно появившийся спутник, Хэйтем проводил бы большую часть времени в каюте. Но не так-то просто было укрыться от проницательного разноцветного взгляда - особенно если на собственной душе было даже тяжелее, чем после той ночи, когда его жизнь в одночасье развалилась в гнилую труху. - Я до сих пор не могу поверить, что это Реджинальд убил моего отца, - Кенуэй отложил в сторону перо и поднялся, вслед за французом выбираясь на свежий воздух. - Честно признаться, я даже не уверен, что благодарен Вам за правду. - Реджинальд сделал это на благо Ордена. Вы - такая же малая жертва как и все те, кого Орден столь часто отпускает, дабы достичь большего. А к Вам Реджинальд проявил даже несвойственное ему милосердие. - И лгал мне всю жизнь. - Но из Вас вышел превосходный тамплиер, магистр Кенуэй, - разноцветные глаза усмехались, но не смеялись. - Гораздо лучше самого Реджинальда, хотя его превосходно можно понять. Вряд ли достопочтенный Вудс Роджерс стал молчать о том, каким... - Теперь я прекрасно понимаю, но отец прибыл обратно в Англию совершенно другим человеком. - Иногда этого мало. Или уже слишком поздно. Хэйтем никогда не считал себя глупым и уж тем более недалеким, но Франсуа приносил с собой несвойственную их годам мудрость. Хотя что удивляться, если он чертов древний бог. * Много позже Реджинальд погибнет от короткого, несправедливо милосердного удара в сердце - но не за то, что убил любимого отца. А за то, что продал в рабство нелюбимую сестру. * Ли округлил глаза, не сразу поняв, кто из них "Мастер Кенуэй", и всю дорогу искоса пытался разглядеть неупомянутого в письме из Англии человека. А вот Уильям Джонсон опрокинул стул, как только его увидел, вскакивая на ноги так, будто на сиденье свернулась ядовитая змея из болот Нового Орлеана. - Вы..? - Да. - Я думал, это индейские мифы. - Все мифы имеют под собой одну и ту же основу, и эта основа, к несчастью, в моей голове. Томас пялился на них так, словно они с другой планеты, а Джонсон сиял от счастья. * Ли щурился под дождем, неприязненно рассматривая француза, и Хэйтем отвернулся, скрывая улыбку. Что может быть забавнее ревности на пустом месте. - Я прекрасно знаю, где Ваш Храм, магистр, и показать Вам дорогу не составит никакого труда. - Могавки сотрут нас с лица земли прежде, чем мы сделаем второй шаг по их территории. - Могавки знают, кто я такой. Хэйтем перевел взгляд с одного на другого, прежде чем принять сторону. - Чарльз прав, если мы хотим пройти все, нам надо искать другой путь. - Нам надо искать лишь Яблоко, - отрезал француз. * - Почему Вы доверили ему Ключ, Мастер Кенуэй? - Есть кто-то, кто знает этой вещи большую цену, чем та, которую назначит он? * Ассасины прознали быстро, заставив Хэйтема еще раз поразиться слепоте французского магистра. Молодой ирландец появился, как послание с Небес, дарованное за то, что они на верном пути. - Он отлично справляется, - Гист широко улыбался, заканчивая доклад. - И знаете, магистр, мне почему-то кажется, что Яблоко найдет именно он. * Дверь в Храм тяжело отъехала вверх, подчиняясь велению сияющего золотого шара в руке ирландца, но дорогу Хэйтему преградила чужая рука. - У меня есть... небольшой счет с тем, кто внутри, - Франсуа никогда не считал себя обязанным ничего объяснять - вот и сейчас, не обращая внимания на закатившиеся к потолку голубые глаза Ли, просто прошел первым. - Все не может быть просто, верно? - вполголоса и обращаясь к пустоте, произносит Шэй. * - Вас не должно быть здесь. Слишком рано! Это не было в планах! - Прости. Просто я давно вышел из-под твоего контроля. Хэйтем смотрит на полупрозрачную женщину холодными глазами, а прямо перед ним в сознании встают сияющие зловещим алым светом цифры "21.12.2012". - Я ведь не могу сейчас покинуть это место, мне некуда идти! - Я и не приходил тебя освобождать. И не рассказывай мне о своей любви: больше я тебе не поверю. Мне просто нет толка делать дело, которое погибнет уже через триста лет. Уильям глядит так, как будто в этот момент все предания индейцев претворялись в жизнь. - И ты обрекаешь меня на смерть? Вот так, хладнокровно, отчужденно, будто это не ты шептал во снах мое имя столько тысяч лет? - женщина в отчаянии заламывает руки, и ее голос начинает жалко дрожать. - Я не могу... Запечатай Храм! Прошу тебя. Я прошу тебя, сжалься! Где тот Аита, которого я так любила? - К счастью, не со мной, - губы француза презрительно кривятся, а сам он остается недвижимым, будто высеченный из камня. Позже он кладет ладонь на пьедестал, и пространство вокруг вспыхивает искрящимся золотом. Никто из них в тот день не сумел до конца осознать случившееся, но Франсуа впервые на памяти Хэйтема довольно улыбнулся. * Когда он приходит к нему в середине ночи, сжимая в руке Яблоко, магистр без вопросов выезжает за ним во тьму. По утру растрепанный мальчишка смотрит на них серьезными карими глазами, не понимая, почему вызывает такой интерес у незнакомых светлокожих взрослых. Хэйтем хоронит Дзио в тот же день и забирает сына с собой. * - Мистер Жермен, а почему у вас такие странные глаза? - маленький Радунхагейду подергал мужчину за рукав, а на другом конце стола Хэйтем поднял на француза предостерегающий, но понимающе-усталый взгляд. Франсуа лишь нервно приподнял уголок губ и неловко потрепал мальчишку по голове. Ли проводил его пристальным и внимательным взором, будто намеревался что-то сказать, но в последний момент передумал. *** Проходит достаточно времени, и вместе они переворачивают эту страну. Жестче, чем хотел бы один, но мягче, чем мог бы второй. Хэйтем смотрит на летящие за борт коробки с чаем и чувствует гордость за умелую игру сына. Чарльзу пошла должность Главнокомандующего. Уильям, перебросив через плечо расшитый могавками плащ, держит ладонь на Яблоке и сосредоточенно исчерчивает карту перемещениями королевских рейнджеров. Бенджамин читает вслух письмо от Джона, чьи войска вновь отступают, а рядом Томас угрюмо кутается в покрывало - они, и как все, экономят дрова и свечи - но пытается согреться кружкой эля. Шэй и Кристофер возвращаются в год Независимости. * - Люди в остальном мире все равно хотят своей химерной Свободы, - Франсуа презрительно кривит губы, и темное море за его спиной соглашается, тяжелыми валами обрушиваясь на пирс. - Я желал бы Франции большего, чем прозябание под горсткой дворян и королем, неспособным править. И я желал бы миру большего, чем погоня за несуществующим раем. Чарльз и Коннор стоят у причала плечом к плечу, одинаково хмуро провожая Хэйтема взглядом, и это вызывает улыбку на растрескавшихся от ветра губах. Морриган идет на Восток, обгоняя ветер, и на этот раз Хэйтем выполняет роль безмолвной тени за чужим плечом. * В Марселе он отдает Шэю приказ отплывать обратно, и Гист почти силой заставляет своего капитана поднять якорь. В Марселе их встречает весеннее солнце и женщина, кутающаяся в темную вуаль. Голос Франсуа глух, как никогда в жизни. - Мари? - Нас уверяли в том, что ты умер. *** Проходит достаточно времени, и Франция, обрушиваясь с ног на голову, увлекает за собой мир, еще сама того не зная. Поднимаются города, обваливаются надежды и сгорает вера в пламени такого костра, который никогда бы не смог предвидеть король Франции Филипп Четвертый. Хэйтем остается в тени, Хэйтем тянет назад, не давая превратить урок в кровавую бойню безо всяких чувств, и темноволосая женщина, встретившая их тогда, в Марселе, опускает руку ему на плечо и беззвучно шепчет: - Merci. Не то просьба о пощаде, не то слова благодарности - Хэйтем не успевает спросить, потому что на следующий день ее больше с ними нет. * - Жермен убил моего отца, - стоящая перед ним носит слишком знакомый крест, чтобы Хэйтем не мог его не узнать, но сути этого креста не понимает. - Потому что он не видел дальше вытянутой руки. - Я отомщу за своего отца. Хэйтем выбивает оружие из ее руки так легко, будто она и не держала его, и подцепляет острием скрытого клинка алеющую кровью подвеску. - Моя сестра понимала, зачем отдавала его тебе. А ты понимаешь, зачем его приняла? * Франсуа не знает усталости, и страна в его руках плавится в горниле собственных надежд. Крестьяне, дворяне, короли, ассасины, тамплиеры - он плетет эпоху так, словно это очередное серебряное изделие. "Так и есть." Революция расцветает, поднимая многих на своей пылающей волне, - и обрушивается Хаосом и ярко отточенным лезвием на их опьяненные Вседозволенностью головы. * - Я ведь сказала, что отомщу. За ее плечом - мальчишка в капюшоне, еще одна игрушка на доске. Франсуа ловок с ним, используя каждый раз чуть ли не в качестве джокера. После смерти Мари джокер выходит из-под желаемого контроля, и тогда игрок отправляет его в догорающую свалку битых и крапленых карт. Франсуа впервые говорит так много с тем, кто для него ничего не значит - или Хэйтем ошибается? - но слова рассыпаются о знакомую зеркальную стену глухого непонимания. В тот день Хэйтем ломает Справедливость и не дает Франсуа стать еще одной битой картой. *** Его долгий путь, полный Несправедливости, страданий и боли, был проделан зря, как и столь многие горькие походы мира. Потому что когда Дезмонд опускает ладонь на пьедестал, тот не забирает у него жизнь.