life goes on / everything always be the same

Когда они познакомились, им было по десять, и у Минни были смешные черные косички и веснушки на все лицо. Лухань тогда тыкала в них и смеялась, Минни обижалась, но младшая сжимала её личико в своих маленьких ладошках и, целуя в нос, говорила, что просто Минни настолько солнышко, что солнце любит её больше всех. Старшая дулась, пыталась вырваться, но никогда не предпринимала ни одной стоящей попытки — внимание Лухань ей всегда льстило. /// На свой пятнадцатый день рождения, Лухань понимает, что это уже не нормально — делать так, как пять лет назад: сжимать ладонями щечки Минни и целовать в нос. Они обе — взрослые и самостоятельные (какое заблуждение, право слово), и так делать нельзя. Даже если нравится, а сердце пускается в аритмичный пляс, стоит ладошкам коснуться нежной кожи миновских щечек. Они отмечают этот праздник вдвоем, потому что Лухань болеет, да и видеть никого не хочет. Минни приносит с собой связку апельсинов, бутылку домашнего вина и торт. То, что его она испекла сама, девушка умалчивает, потому что так надо. А Лухань знает все и так. Они смотрят фильмы, завернувшись в два кокона из одеял, потому что я тебя люблю, конечно, но болеть с тобой на пару не хочу и весь день и вечер смотрят Сверхъестественное, переругиваясь на некоторых моментах или говорят, подражая манере Дина. Когда Минни уже сонно клюет носом, Лухань закрывает крышку ноутбука и перетягивает старшую на кровать, прямо так, в коконе из одеяла, и ложится рядом. Долго смотрит на подрагивающие реснички, на губки бантиком, и думает, что, наверное, так нельзя, но сдается, целуя спящую подругу в уголок губ. На утро у Минни першит в горле и забит нос, но она и понятия не имеет, с чего бы вдруг, только смотрит зло на Лухань, называя её бацилой и чихает так громко и смешно, что Лухань падает со стула от смеха. А потом получает локтем под дых, потому что нельзя смеяться над старшими. /// О том, что после выпуска они будут жить вместе где-нибудь в столице, снимать одну маленькую квартиру на двоих, никто не говорит — это что-то из разряда того, что не обсуждается, потому что иначе быть просто не может. Лухань находит недорогую студию где-то на окраине Пекина, там немного течет крыша, и старые обои, но и арендная плата — сущие копейки. И в конце лета, ближе к началу занятий, они переезжают туда, перевозя немногочисленные вещи. Квартира маленькая настолько, что в отведенном для комнаты месте помещается только небольшой диван. Лухань это радует и напрягает одновременно — не то, чтобы она стеснялась или не хотела спать с Минни, просто это то, что Лухань не может объяснить даже самой себе. Диван оказывается маленьким на столько, что ночью они сталкиваются друг с другом коленками, смеются, потому что так невозможно уснуть, и все заканчивается тем, что они просто лежат завернувшись в одно одеяло, и говорят обо всем, хотя, казалось бы, уже давно успели обсудить все на свете. Лухань подвисает на губах Минни, когда та ладошкой прикрывает зевок, а потом сладко причмокивает, потому что спать все равно хочется. Минни что-то говорит ей, но младшая не слышит ни слова, потому что в голове крутится только одна трезвая (хотя, на самом деле, не очень) мысль, что ей хочется поцеловать старшую. И попробовать вкус этих губ. — Ты слушаешь меня вообще, или как? — Минни внезапно оказывается ближе, чем Лухань может себе вообразить, и та чуть не падает с кровати от неожиданности. Её спасает одно на двоих одеяло и руки Минни, когда та хватает её шею, потому что больше никак. — Слушаю, ага, — шипит Лухань, потому что голос, внезапно, пропадает, а дыхание сбивается. — Так о чем мы говорили? — О том, что тебе хочется меня поцеловать? — улыбается Минни, а Лухань округляет и без того огромные глаза. — Ты слишком громко думаешь, дура. — Эээй, — Лухань обижается, но недолго. Потому что Минни притягивает её за шею поближе, так, что чужое дыхание щекочет губы Лухань, пуская по телу мириады мурашек и завязывая все внутри узлом. — Можно? — Нужно, — выдыхает ей в губы старшая, и тянется вперед сама. Поцелуй на вкус сладко-пряный, потому что на ужин была острая лапша и вишневый десерт, и губы Минни такие же — красные и вкусные, словно вишня. И целовать её одно сплошное удовольствие, потому что Лухань никогда и ни с кем прежде, а Минни ведет в поцелуе, прикусывая губы и проводя язычком по губам. Младшая не хочет думать о том, когда и как она успела научиться, лишь пальчиками проводит по бокам под одеялом, пересчитывая ребра и пуская волны наслаждения от самых кончиков пальцев. Где-то внизу живота становится жарко и крутит так, что Лухань не знает, что делать. Но Минни будто мысли её читает, откидывая одеяло куда-то в сторону, и устраивается на бедрах младшей. Лухань засматривается на контуры тела Минни, которые хорошо видно через неплотно прилегающую к телу майку, и ведет кончиками пальцев по бедрам старшей, вырисовывая какие-то незамысловатые узоры. Старшая перехватывает руки Лухань, сплетает их в замок и наклоняется ниже, срывая с губ младшей очередной долгий поцелуй. Лухань сжимает чужие/родные ладошки крепче, и тянет на себя, заставляя Минни буквально лечь на неё сверху. Она стонет в поцелуй, когда чувствует, как грудь старшей соприкасается с её собственной, и крышу сносит окончательно. Она резко поворачивается на бок, подминая старшую под себя и оказываясь сверху, сидя на бедрах старшей. Минни как-то коварно улыбается, или так только кажется в темноте — черт её разберет, с этими по-лисьи хитрыми глазами и хитрющей ухмылкой на губах. Лухань снова возвращается к таким желанным губам, которые уже припухли от нескончаемых поцелуев, но не целует так, как до этого. Она лишь терзает губы старшей легкими, невесомыми поцелуями, заставляя старшую извиваться в её руках, умоляя о чем-то большем. И Лухань спускается поцелуями на шею, кончиком носа ведет по венкам, повторяя этот же путь языком, вырисовывает какие-то завитки и дразнит. Спускается поцелуями ниже, целует ключицы, прикусывает тоненькую кожу, оставляя красные следы, которые на завтра будут кричать о том, кто кому принадлежит. И ведет поцелуями дорожку ниже, через тонкую ткань майки, пуская электрические заряды по всему телу старшей. Пальцы до этого крепко сжимавшие маленькие ладошки Минни, бесстыдно исследуют тело старшей, пробегая по бокам. От чего старшую выгибает дугой, потому что так нельзя. Лухань поцелуями покрывает живот старшей, а та лишь кусает губы в нетерпении. Но дальше на сегодня они не заходят — слишком много откровений за одну ночь. Они так и засыпают в объятиях друг друга — нога Лухань на бедре Минни, а руки старшей где-то на талии младшей. И легкое дыхание, с привкусом вишни в шею, гоняя стаю мурашек и бабочек внутри. /// Им уже двадцать пять, и каждая уже давно вполне себе состоявшаяся взрослая женщина, но они все еще живут в той же самой маленькой студии на окраине Пекина, и засыпают в объятиях друг друга. Младшая все еще называет её своей малышкой, за что часто получает между ребер локтем. Локти у Минни острые, а удары до того точные, что Лухань всегда капитулирует после. Но все равно не отказывает себе в том, чтобы обнять сопротивляющуюся «девчонку» покрепче, приподнять над полом и немного покружить. Старшая не признается, но каждый раз, когда Лухань делает так, Минни тает от счастья, словно шарик мороженого на летнем солнце.