Токийский закат

      Солнце медленно клонилось к закату. Очередной глоток сакэ обжёг горло, оставляя знакомое горьковатое послевкусие. Солнце в Токио садится быстро – просто исчезает где-то за небоскребами в облаке смога. Забавно. Совсем как его молодость, оставленная на катке. Дайске вздыхает. Все вроде закончилось, пора бы уже успокоиться, вот только лёд его никак не отпустит. Двадцать лет – слишком долгий срок, чтобы вот так просто суметь его оставить. Через три часа самолет до Цюриха. Еще одно шоу, устроенное Ламбьелем. Костюмы и коньки уже запакованы, чемодан стоит у двери. Вот только ехать никуда не хочется. Дайске закрывает глаза и делает еще один маленький глоток. Если вот так зажмуриться, то можно представить, что он снова дома, в городке Курасики на юге Японии. Можно представить себя вновь семилетним мальчишкой, бегущим наперегонки с тремя старшими братьями вниз по лестнице маленького тонкостенного домика на седьмой улице. Мальчишкой, толком не знающим еще о фигурном катании. Но стоит открыть глаза и он тут же окунается в реальность, в пыльный и шумный Токио с его неоновыми вывесками и пестрыми баннерами на каждом углу. Разумеется, он может вернуться домой в любой момент, мать будет рада его видеть, вот только… Тонкостенного домика на седьмой улице уже нет, его выкупили несколько лет назад и снесли, на его месте теперь детский сад. Нет больше старого парка, где он учился кататься на велосипеде. А братья давно перебрались в крупные города. Двое живут где-то здесь, в Токио, один в Осаке. У них давно свои семьи и хорошая работа. Вряд ли Дайске найдет с ними сейчас общий язык.       Как же хочется все-таки отмотать плёнку назад и снова стать молодым. Пятнадцатилетним юниором, прыгающим тройной флип, а потом несущимся через весь каток с криками «Нагамицу-сан! У меня получилось!». Утако Нагамицу-сан. Страшно подумать, сколько они с ней прошли вместе. Дайске не успел заметить, как она начала стареть. Всегда ласковая, всегда с улыбкой, она все время была рядом, стояла у бортика катка и давала указания. А он выполнял. А потом она трепала его волосы, приговаривая «Молодец, Дай-чан!». Он и теперь часто с ней видится, но сейчас чтобы потрепать его по голове Нагамицу-сан приходится вставать на цыпочки, а ему чуть-чуть наклоняться. Ему тяжело видеть, как на ее голове появляется все больше седых волос, а на лице добавляется морщин. Она была совсем молода, когда взяла его под крыло. А может, ему просто так казалось.       Впервые на него обратили внимание в 2002 году, когда Дайске выиграл юниорский чемпионат мира. Он до сих пор вспоминает, как дрожали коленки там, на пьедестале. А потом началась серьезная карьера, когда он открыл для себя целый мир внутри фигурного катания с его скандалами и сломанными судьбами. Ему до сих пор неприятно вспоминать тот злосчастный Национальный чемпионат 2006 года, когда решалось, кто поедет на Олимпиаду в Турин. Когда золотую медаль на его глазах сняли с Нобунари Оды и повесили на его, Такахаси, шею. Он долго чувствовал себя виноватым перед другом и много лет извинялся при каждом удобном случае. «Ну что ты опять за старое. Не ты виноват, судьи подкачали», - смеялся Ода, но в глазах его всегда было совсем другое. И оба знали – выиграл тогда все-таки Нобунари.       И Дайске оказался на Олимпиаде. Вместе с Сидзукой Аракавой. От них обоих ожидали победы, триумфа. Вот только Сидзука-сан вернулась домой чемпионкой, а он лишь восьмым. «Ничего-ничего, мы еще им покажем, правда, Дай-чан?», - говорила Аракава, хлопая напарника по плечу. И он соглашался. А что еще было делать?       Еще четыре года тренировок. Карьера перешла на новый уровень. Травмы, больницы, сломанные лезвия – все это Дайске стал видеть, пожалуй, слишком часто. Каждую секунду каждого дня его нестерпимо раздирало желание плюнуть на все, отбросить коньки и зажить, наконец, нормально. Но Морозов хмурился, Нагамицу-сан снисходительно улыбалась, и он почему-то находил в себе силы продолжать.       2010 год. В копилку наград добавились олимпийская бронза, а затем и столь желанное золото чемпионата мира. Такахаси, наконец, вернулся домой героем. Его фотографии пестрили во всех газетах и на всех телевизионных каналах. Фигурист купался во всеобщем внимании. И только где-то глубоко в подсознании грызла мысль: «Это, возможно, конец. Пик. Апогей. Дальше ничего не будет».       Тем временем на родине стали появляться новые талантливые спортсмены – Мачида, Козука. С каждым годом пробиться в сборную становилось все труднее. А потом появился Юзуру. И это стало действительно большой проблемой. Талантливый мальчишка был слишком хорош. И становился все сильнее с каждым днем. Такахаси злился. Завидовал молодости, свежести, невероятной пластичности и ловкости Ханю. Его любили судьи, тренера, фанаты. Приторно-сладкий фигурист с непростой судьбой и огромным талантом вкупе с недюжинным трудолюбием постепенно отнимал у него всё. Юзуру тренировался всего полтора часа в день, в то время как Дайске торчал на катке сутками напролет. И все равно мальчишка оставался лучшим.       А потом был финал Гран-При. Новое золото и новая надежда на то, что он еще дотянет до Сочи. И вновь два года усердных тренировок, соревнований и бессонных ночей.       До Олимпиады оставалось совсем чуть-чуть. Силы были давно на пределе. Колено ныло не переставая, каждое движение давалось с трудом, но Такахаси знал, что пути назад уже не было. Он снова и снова возвращался на каток, снова и снова катал программу до тех пор, пока просто не падал на лёд от усталости. Сердце понимало – шансов у него немного, но голова твердила слова Сидзуки: «Мы еще им покажем, Дай-чан».       Аракава часто приходила на его тренировки. Щебетала что-то про Юзуру, про то, что она давно уже присматривает за ним, что её земляка ждет великое будущее.       - Сидзу-чан, а мое будущее уже что, перестало быть великим?, - горько заметил Такахаси. Аракава вздохнула.       - Мы с тобой не вечные, Дай-чан. Когда я ушла, за мной остались Мао и Акико. А если не будет Юзуру, кто останется за тобой?       На национальном чемпионате Дайске стал пятым, но Федерация благосклонно взяла его в олимпийскую сборную «за старые заслуги». На Олимпиаде он стал шестым. Это был настоящий конец, и Такахаси четко это понимал. Все знали, насколько ему тяжело и какой ценой далось это пресловутое шестое место. И никто ни разу его не упрекнул, вокруг было только сочувствие, что было хуже всего. Ханю кланялся чуть ли не до пола: «Все благодаря тебе, Такахаси-сан. Если бы ты тогда в Ванкувере не взял медаль, я бы просто…». Такахаси смеялся. Никто ни разу не упомянул, что Юзуру прошел по протоптанной им дорожке. Мальчишка снова обошел его безо всяких усилий, скорее всего, даже не держал его за соперника. Вся сборная уже давно называла его не иначе, как Папочка-Дайске. Все уважали его, вот только ему от этого ни жарко, ни холодно. Ему нужна была медаль.       Олимпиада закончилась, и в жизни осталась только неопределенность. Что делать дальше? Оставаться в спорте не было смысла, бросать не хотелось. Юзуру Ханю уже выиграл чемпионат мира, а Такахаси все еще оставался в подвешенном состоянии. В мае начались коммерческие шоу, отказать было нельзя, да и не хотелось, в общем-то. Лето пролетело где-то в стороне. Начался новый сезон, и откладывать решение больше было нельзя.       14 октября 2014 года Дайске Такахаси объявил о завершении карьеры. Рекламные компании все еще приносили какой-никакой доход. Совместно с одним небольшим издательством Дайске выпустил автобиографию «2000 дней». Ему нравилось это название. Казалось, оно отражало весь его труд, вложенный в спортивную карьеру. Первый тираж разошелся буквально за несколько недель.       Его все также продолжали приглашать на различные ледовые шоу. Ему нравилось. Здесь он снова чувствовал себя востребованным и нужным. Публика скандировала его имя, а он упивался этими криками. Лёд не может отпустить так просто. Конечно, постепенно он стал терять спортивную форму, остался лишь любимый тройной флип. Ну что ж, для показательных и этого вполне достаточно.       И сколько бы не было на его веку талантливых мальчишек с медалями вроде Ханю, он, Такахаси, всегда будет занимать свою собственную нишу в истории японского и мирового фигурного катания, и пора бы ему самому уже в это поверить.       Последним глотком осушив маленький фарфоровый стаканчик с сакэ, Такахаси улыбнулся и еще раз посмотрел в окно на окутанный сумерками Токио. Поставив стаканчик на стол, он направился к выходу. Времени до самолета оставалось совсем чуть-чуть.