Её игра на скрипке.

Она играла на скрипке ночью, предварительно захлопнув все окна и двери. Тем самым она погружалась всем своим нутром в каждую нотку, помогающую вывести в этот мир частички своей перерубленной душонки. Сотни поэтов, философов, творцов, существующих в многомиллионной истории нашей планеты, изрекали одну и ту же мысль, сформулированную по-разному, за счет великолепия и могущества наших языков, твердящую о том, что именно музыка – один из самых воодушевляющих инструментов для отражения наших чувств и переживаний. Она держала на своем старом, с годами увядающем, разлагающемся столике потрепанную тетрадку с нотами, что пережила с ней не одну печаль, не одну радость, не один фокус природы. Промокшая до нитки нотная тетрадь с поплывшими чернилами, она все ещё была дня неё самой родной, самой нужной вещью, которая согревала сердце до самого его основания, до каждого кровяного сосуда. Бывает такое, что мы привязываемся к каким-то вещам гораздо сильнее, чем ко многим людям. Эта вещь была для неё чем-то особенным, чем-то непередаваемо близким, будто кусочком плоти, оторвавшимся когда-то, словно засохшая заусеница. В комнате было так тускло, так спокойно, в воздухе витали ароматы дешевых сигарет, что наша девушка курила, словно помешанная. И никто из ее окружения не понимал необходимость травли своего тела во имя секундного наслаждения от эффекта этой гадости. А в особенности не понимал Он. Несуразный обаятельный парень, что подарил ей самую первую, что лежала внутри этого самого столика. Но выгорел он еще быстрее, чем ее помешательство на самоедстве и саморазрушении. Догорел, словно хрупкая спичка. Догорел, как пух, подожженный детишками, теми самыми спичками. Догорел, так и не успев загореться. Теперь горит она. Нет, не горит, полыхает. Он стал для неё водой. Слабостью, гибелью, болью. Ножом в спину. Инфекцией всего существования. Ядом всех реалий. Возвращаемся к главному. Она в этой комнате. Играет на скрипке. Играет самую красивую мелодию, когда-либо написанную её пером. Она садится. Выпивает рюмку мартини. По щекам скатываются слезы, мимика неподвижна. Она продолжает играть. Она будет играть до тех пор, пока не начнет гореть, но не полыхать. Пока огнем не будут гореть её очи. Пока не сгорит синим пламенем всё, что ее так беспощадно гложет. Пока не умрет внутри всё то, что так отягощает. Она. Будет. Играть. После чего выпьет чашку зеленого чая, ляжет спать, просуществует еще один день и вернется всё в ту же тусклую комнату. Скажете, пессимистично? Но это ведь не навечно. Девушка будет продолжать играть. А вдруг она начинающий (непризнанный) гений?