Love Me Like You Do

Встать с кровати. Включить любимую песню и начать делать зарядку. Приседания - раз, два, три, четыре... Все, как обычно. Все, чтобы только не думать о нем. Пять, шесть, семь, восемь... Только не вспоминать его теплую улыбку и лучащийся, немного насмешливый взгляд. Не проигрывать в голове его глубокий, проникновенный голос, шепчущий двусмысленные комплименты. Девять, десять, одиннадцать, двенадцать... Не ловить себя на мысли, что потеряла абсолютно все лишь из-за глупых предрассудков и собственного малодушия. Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать... Ноги подкашиваются от слабости, и Эмма падает на пол, с трудом сдерживая рвущиеся наружу слезы. Что, если то, что она услышала вчера - правда, и она больше никогда не увидит его? Что, если они расстанутся вот так, и только она одна в этом виновата? Что, если?.. *** [двумя месяцами ранее] Канаме невозможно было не воспринимать как мужчину. Кого угодно, но только не его - высокий, мускулистый, красивый и невероятно обаятельный, он неизменно обращал на себя внимание, будто бы олицетворяя собой все мужественное, что есть на этом свете. Взгляд Эммы против ее воли задержался на нем чуть дольше обычного, что, казалось, не скрылось от ее новоявленного "брата". Он самым первым начал проявлять к ней знаки внимания, однако, как ни странно, вскоре она перестала эти знаки воспринимать всерьез. Она привыкла к его пошловатым подколам, к его сексуальному голосу, к манере ходить с расстегнутой рубашкой и называть ее "сестричкой". И это по непонятной причине невероятно раздражало Канаме - да, его поведение выработано годами и является неотъемлимой частью его образа дамского угодника, однако все эти приемы всегда действовали на женщин безотказно. Так в чем же проблема? В ее неопытности и неискушенности? В том, что они теперь родственники? Или в том, что он совсем не привлекает ее как мужчина? Это-то он и решил выяснить, прокравшись в ее комнату в одну из бессонных душных ночей. Невольно мужчина залюбовался безмятежно спящей девушкой. Она казалась еще более беззащитной, чем обычно, губы слегка приоткрыты, по обыкновению собранные в хвостик волосы непослушной волной рассыпались по подушке. "Так мне намного больше нравится, сестричка", - тихо проговорил Канаме, проведя по ним большой ладонью. Эмма оказывала на него какое-то странное, почти магическое влияние - с одной стороны, ему невероятно хотелось обладать ею, так сильно, что при одной мысли об этом, начинали дрожать пальцы; а с другой, она действовала на него настолько успокаивающе, что он, наверное, смог бы просидеть, глядя вот так на нее, всю ночь, даже не шелохнувшись. "Что же мне делать?" - шепотом спросил парень, медленно склоняясь к этим призывно распахнувшимся вдруг губам, не в силах преодолеть подобное искушение. Неожиданно ресницы девушки задрожали, и Эмма открыла глаза. До конца еще не понимая, что происходит, она молча смотрела на застывшее в каком-то миллиметре от нее лицо старшего брата. "К-Канаме-сан", - все, что она успела выдохнуть, прежде чем его губы накрыли ее, требовательно заставляя распахнуться еще шире. Все еще затуманенный после сна рассудок даже и не думал поднимать панику, все мысли неожиданно выветрились из головы под этим настойчивым страстным поцелуем, совсем не таким, каким не так давно одарил ее Цубаки. Нет, это был настоящий, "взрослый" поцелуй взрослого уже мужчины, который прекрасно знал, что и как надо делать, чтобы девушка получила удовольствие. Его пальцы прижимали ее за затылок, отрезая все пути к отступлению, которого почему-то вовсе не было, на языке чувствовался привкус алкоголя, а от длинных прядок золотисто-пшеничных волос, съехавших на ее щеки, приятно пахло мужским шампунем. Эмма резче вдохнула этот запах, подумав, отчего-то, что именно это будет всплывать в памяти, когда она будет вспоминать про свой первый поцелуй. Ее руки потянулись к его рубашке, чтобы вцепиться в нее покрепче и дать выход неожиданным чувствам, всколыхнувшимся в душе. Однако вместо этого девушка уперлась ладонями в широкую мужскую грудь, прерывая поцелуй и вынуждая Канаме отстраниться. - Что Вы делаете, Канаме-сан?! - А разве не очевидно? - с улыбкой спросил он, снова склоняясь к ее полыхавшему от смущения лицу. - Прекратите, пожалуйста, - безуспешно пыталась она остановить брата и сохранить дистанцию, - мы же... - Родственники? - с усмешкой договорил за нее Асахина. - Ты сама-то в это веришь? Между нами нет кровного родства, так что... - он наклонился ниже и выдохнул прямо в ее губы, заставив ее покрыться мурашками с головы до ног, - перестань сдерживать себя. - Ч-что? Я и не сдерживаю, я вовсе не... - Тело не обманешь. Ты ведь совсем не сопротивлялась, - заметил Канаме, слегка отстранившись и поглаживая большим пальцем Эмму по щеке. - Я просто еще не проснулась, - еле слышно запротестовала девушка, чувствуя, как горят щеки, а по телу разливается непонятное желание. "Да что же со мной такое?.." Ей было стыдно признаться даже себе самой, что где-то глубоко внутри она вовсе не хотела, чтобы он останавливался. Скорее, наоборот... - Расслабься. Я беру всю ответственность за происходящее на себя, - с улыбкой проговорил ее названный брат и снова поцеловал ее. Чувственно, глубоко, сладко. Они оба тяжело дышали, и чем дольше это продолжалось, тем сложнее было девушке контролировать себя. "Он. Берет. Ответственность", - последние зачатки слабого сопротивления покинули ее, и Эмма дала такой долгожданный для Канаме ответ. Да, может, она и была неопытна, но это привносило какую-то свежую струю в его ощущения - ее робкие прикосновения приносили ему намного больше удовольствия, чем ласки его постоянных клиенток в хост-клубе. Они были настоящими, а посему ему самому захотелось дать волю эмоциям, "отпустить" себя, действовать, как в юности, по простому наитию, а не по шаблону для удовлетворения светских львиц. Так уж вышло, что каждый занимается тем, к чему имеет способности. Канаме всегда завидовал старшим братьям - медицина, юриспруденция, а к чему была предрасположенность у него? Смазливая мордашка, хорошее телосложения, приятный голос... Его всегда воспринимали просто как красавчика, разбивающего женские сердца. Да, возможно, именно в этом была его единственная специализация - так, по молодости, он и попал в хост-клуб, чтобы не сидеть на шее у братьев и матери. Он давно забыл, когда по-настоящему чувствовал влечение к какой-либо женщине, забыл, когда в последний раз говорил искренний комплимент, а не заученные фразы. Казалось, он по жизни играет роль Казановы, даже не в состоянии снять приросшую к лицу маску обаятельного мерзавца. Да и зачем? Лаская партнершу языком, провести ладонью по щеке, вниз по шее, добраться до груди и сжать ее, второй рукой прижимая затылок; запыхавшись от страсти, снять ее одежду и позволить ей раздеть себя; снова прильнуть к ее губам, будто не виделись с месяц, рукой поглаживая ее живот, спускаясь все ниже и ниже; свести ее с ума умелой прелюдией, а потом сменить три самые популярные позы в Камасутре, под конец заявив, что круче нее в постели никого нет. Зачем о чем-то задумываться, если это всегда работает? Все, что имеется у него в арсенале - красивое мужественное лицо, прекрасная фигура, низкий обольстительный голос, поведение мартовского кота и шаблонные комплименты - все это работает на него, доводя женщину до оргазма. К чему что-то менять, если он уверен в результате? - Канаме-сан, - прерывисто дыша, произнесла Эмма, еле разорвав их поцелуй, - я... я не м-могу... - В чем дело? Неужели я настолько тебя не привлекаю как мужчина? - Н-нет, - он так пронзительно на нее смотрел, что девушка не могла отрицать действительность, - дело не в этом. Просто... - Просто что? - ласково спросил Канаме, успокаивающе гладя ее по щеке. Теперь, когда он удостоверился в том, что нравится ей, не сомневался, что ему удастся переубедить ее. - Просто я... еще... не делала ничего такого, - вспыхнув, отвернулась Эмма. Его, конечно, немного удивил такой поворот событий, хотя в глубине души он догадывался - а, может, и надеялся - о чем-то подобном. И даже теперь он практически не сомневался в том, что ему по силам совратить свою "сестричку", вот только... Чем дольше он смотрел на ее залитое румянцем лицо, тем больше ловил себя на мысли, что ему совсем не хочется этого делать. И дело было вовсе не в том, что ему не хотелось лишать ее невинности - дело было в том, что он не хотел терять ощущение реальности своих эмоций, ощущение собственной искренности. - Ты меня обижаешь, сестричка. Неужели я выгляжу таким мерзавцем в твоих глазах? Разве я тебя склонял к чему-то такому? - Канаме в притворной обиде скрестил руки на груди. - Простите, я вовсе не хотела Вас обидеть! Я просто... просто... - Просто сама захотела этого? - изобличительным тоном уточнил Асахина, снова наклоняясь к лицу Эммы и наблюдая, как та краснеет до корней волос. - А ты вовсе не такая хорошая девочка, какой кажешься на первый взгляд. - К-Канаме-сан! - заикаясь, выпалила девушка. - Прекрати уже меня так называть. *** Все ее мысли были заняты только им. Он был похож на загадку, которую просто необходимо разгадать, но чем больше над ней ломаешь голову, тем сложнее она становится. Эмма никогда не знала, о чем он думает, что кроется за его лукавой улыбкой, за лучащимися золотисто-карими глазами. И чем дальше она увязала в этой запретной связи, тем меньше ее все это волновало. Она просто радовалась каждой минуте, проведенной вместе с ним, каждому его взгляду, обращенному на нее, каждому ласковому слову. Он сказал, что научит ее любви. Он и вправду раскрывал перед ней новые грани чувственности, открывая совершенно новый мир, доселе непознанный и играющий разноцветными красками. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй отличался от предыдущего, даря такие ощущения, о которых девушка раньше и не подозревала. Эмма сидела на уроке, совершенно не слушая учителя, покусывая карандаш и вспоминая вчерашнюю ночь. А точнее, все те ночи, что она провела с Канаме за последние два месяца. Когда он аккуратно запирал за собой дверь, и внутри все переворачивалось от страха и предвкушения. Когда ее испуганные глаза сталкивались с его настойчивым, плавящимся желанием взглядом, буквально припирающим ее к изголовью кровати. Когда он неторопливо приближался, снимая рубашку, и садился на кровать, а по всему телу уже расползались мурашки. Когда он произносил низким хрипловатым голосом: "Ну, привет, красавица. Соскучилась?" - а губы уже раскрывались ему навстречу, моля о горячем поцелуе. Когда его сильные руки сжимали ее в крепких объятиях, скользили по взмокшему от вожделения телу, снимая с нее одежду. А потом они же дарили ей такое наслаждение, о котором она в самых отчаянных фантазиях не смела мечтать. И ей было так стыдно и хорошо одновременно, что эти противоречивые чувства разрывали ее на части, не позволяя до конца расслабиться. А еще ей каждый раз было страшно, что мужчина вот-вот переступит, не сдержавшись, черту. А иногда ей было страшно от того, что она этого хочет. "Я могу подождать, пока ты не будешь готова", - сказал он ей в ту ночь, когда все началось, и до сих пор держал свое слово. Однако были моменты, когда им обоим уже было невмоготу терпеть, и тогда Эмма лишь по какой-то инерции продолжала твердить, что не готова, чувствуя, как от страха у нее немеют конечности. За эти два месяца она поняла, что может ему доверять, ведь, хотя он и не говорил ей самого главного, но поступками и делом всегда доказывал, что на него можно положиться. Каждый день Канаме раскрывался перед ней с неожиданной стороны, так что частенько Эмма задавалась вопросом - а какой он на самом деле? Однако чем дальше, тем больше она видела, как пошловатые шутки уступают место порой неумелым, но уже искренним ласковым слова, а типичный дамский угодник - доброму, не лишенному романтизма, мужчине. Канаме так приятно было быть самим собой с ней наедине. Не надо было притворяться, что-то доказывать - она принимала его таким, какой он есть. Она так отличалась от тех женщин, с которыми он раньше имел дело, что порой это запутывало его и сбивало с толку. Ее реакция на его слова, поступки, подарки, комплименты - все это дышало такой невинной чистотой и непритворством, что вся его броня, весь лед, сковавший сердце, исчезали. Ему одинаково нравилось смотреть на то, как она спит, и оставлять ее всю ночь напролет без сна, целовать в лоб и спускаться языком по внутренней поверхности ее бедра, сжимать в объятиях и дарить ласки, от которых ее тело сладострастно выгибалось. Ему нравилось смотреть, как она борется со своей стеснительностью, чтобы доставить ему удовольствие, и как раз за разом все охотнее дарит ему себя целиком, без остатка. И да, может, до секса у них еще и не дошло, но эта сладкая пытка приносила ему странное наслаждение от этого томительного ожидания. "Сегодня", - Канаме с улыбкой сжал в руках букет цветов, ожидая ее возвращения. "Сегодня", - прошептала Эмма, приставив карандаш к набухшим от волнения губам. - Что будет сегодня? - хитро прищурившись, спросила ее соседка по парте. - Н-ничего, - поспешно ответила девушка, кажется, слишком громко, так что учитель с укором посмотрел на нее. Однако ей хотелось хоть кому-то выговориться, так как сонм противоречивых эмоций терзал ее изнутри, а ей не у кого было спросить совета. Измучившись, она все же обратилась к собеседнице, слывшей довольно популярной в школе: - Скажи, у тебя когда-нибудь был парень старше тебя? - Был, конечно. Взрослые парни классные, - доверительно зашушукалась одноклассница, - с ними есть, о чем поговорить, не то, что сверстники. Да и любовники покруче. От такой откровенности Эмма порозовела, однако придвинулась еще ближе к соседке: - И... долго вы встречались? - Ты сегодня прямо сама не своя, - заметила та, вместо ответа на вопрос. - Что, важный день? - Эмма напряженно кивнула. - Хм, быстро ты, подруга. Я вот своего полгода держала на расстоянии, он у меня первый был. Но как дорвался, так все - исчез потом. Думаешь, им интересно, что ты за человек? Брось, у них просто счет идет на совращение невинных овечек, - девушка закатила глаза. Она еще что-то говорила, но все, о чем могла думать Эмма, это о том, что чуть было не совершила ужасную ошибку. Внутри все похолодело от противного чувства - она уже казалась самой себе обманутой и брошенной. Словно в тумане она вернулась домой, поднялась по лестнице в свою комнату. Едва она вошла, он поднялся с ее кровати и подошел к ней, держа в руках огромный букет цветов. Эмма приняла его, отстраненно глядя прямо перед собой, разглядывая лицо Канаме, будто впервые видела этого человека. - Что случилось? - обеспокоенно спросил парень, заглядывая ей в глаза. - Я не могу, - безжизненно ответила Эмма. - Что?.. А... Послушай, - он обнял ее, выговаривая слова прямо в ухо, - если ты не готова, только скажи, и... - Нет. Я вообще не могу сделать это с тобой. - Что?! Почему? - Канаме не верил своим ушам. - Потому что... все это... наши отношения, все это неправильно... ты мой брат, ты старше меня на десять лет, и я... - Знаешь, что? Я думал, ты не такая. Ты просто ханжа. А единственные, кого я на дух не переношу, это ханжи! - он будто выплюнул это обвинение и ушел, громко хлопнув дверью. Она проплакала несколько часов подряд, а когда вышла из комнаты, чтобы попить воды, услышала обрывок разговора: - Целибат? Брось, Канаме, ты ведь ни к чему никогда не относился серьезно. Тебе взбрело в голову, и ты теперь всю жизнь себе испоганишь из-за мимолетного помутнения рассудка? - Да что ты знаешь?!.. - Что я знаю? Что у тебя увлечения меняются каждый месяц. Кто тебя в детстве нянчил, по-твоему? То ты марки коллекционировал, то на гитаре хотел играть, а потом на самбо записался. Успокойся и все обдумай на трезвую голову. - Ты не понимаешь. Я думал, что, наконец-то, нашел того самого человека, который... Я... Я уезжаю прямо сейчас. - Не передумаешь? - Нет. *** Что, если она ошиблась, оттолкнув его? Что, если убила в нем веру, как и сама потеряла веру из-за чьих-то слов? Что, если будет жалеть об этом больше, чем если бы это оказалось ошибкой? Решение приходит мгновенно, и она впопыхах одевается в первое, что попадает под руку. Бежит вниз, спотыкаясь на ступеньках, узнает, где находится храм. Быстрее, быстрее, лишь бы успеть! Все неожиданно проносится перед глазами - все хорошее, что было между ними за эти два месяца, и от чего она так легко отказалась. Все их откровения, разговоры о пустяках и о жизни, мимолетные поцелуи и крепкие объятия, сны на двоих и бессонные ночи, короткие реплики и задушевные исповеди. И вдруг она понимает, какой глупостью было впускать кого-то в их личный мир на двоих и слушать советы третьих лиц. Всю дорогу Эмма нервно кусает губы, придумывая, что скажет, когда увидит его. "А что, если не захочет видеть? Что, если прогонит? Что, если будет слишком поздно?.." Она буквально вылетает из такси, даже не захлопнув дверцу, и бежит к дверям. Забегает, видит, как он сидит на коленях, перебирая в руке четки, и никак не может отдышаться. - Канаме! - выкрикивает она. Он медленно оборачивается, смотрит на нее, недоверчиво, будто спрашивая, что она тут делает. Он хочет испытывать обиду, но видит, что на ней платье надето задом наперед, и чулки не совпадают по цвету, и понимает, что не может сердиться. Канаме поднимается на ноги и стоит, не двигаясь с места. Взгляд его теплеет, а лицо принимает то же выражение, что было у него при их первой встрече. Но Эмма знает, что это маска, что на нем не отражается то, что он чувствует внутри, и ей больно, что она вновь вынудила его отгородиться. И единственное, чего она хочет - чтобы он снова был с ней настоящим. Иногда все становится неважным - ни ваша разница в возрасте, ни то, что теперь вы, вроде как, родственники. Есть лишь горящее в венах безумство, толкающее тебя к нему навстречу, и его взгляд, в котором словно читается: "Признайся, детка, я ведь тебе тоже нравлюсь". Эмма делает робкий шаг навстречу. Еще один. И еще. И вдруг срывается и бежит к нему, падая в распахнувшиеся объятия. И целует, целует страстно, совсем не так, как целовала его в начале. В этом поцелуе есть все - облегчение, надежда на прощение, страх от того, что чуть его не потеряла. Канаме чувствует ее слезы на своих губах и зарывается пальцами в ее волосы, распустив их. Скидывает ее пальто и склоняет ее на землю. Эмма обхватывает его шею руками, прижимая еще ближе к себе. Он скользит ладонью по ее шее, по плечу, проводит по всей руке и, наконец, скрещивает их пальцы, вынуждая ее его отпустить. Отстранившись, он смотрит на ее лицо и видит такой испуганный взгляд, что невольно усмехается. Она боится, что он ее не простил, "вот ведь глупая". Канаме снова приникает к ее губам, попутно снимая с девушки платье. Она радостно выдыхает и также помогает ему раздеться, не прерывая их поцелуя. "Сладенькая моя, вся дрожишь от страха и желания", - думает Канаме, одной рукой массируя упругую грудь, а второй спускаясь к ее бедру. Он пытается быть ласковым, но выходит как-то несдержанно и слегка грубовато, однако из груди Эммы один за одним вырываются стоны. Она гладит его по спине, зарывается тонкими пальчиками в волосы на затылке, будто боясь, что он исчезнет или уйдет. Он знает, что перед тем, как приступать к делу, нужно подготовить девушку к процессу, знает, как и что надо делать, вот только совсем нет желания следовать дурацким правилам и нет сил больше держать себя в руках. Да и она уже не может больше ждать - закидывает ноги ему на талию, старается дышать ровнее. Канаме прерывает их поцелуй и, глядя ей прямо в глаза, медленно входит. Ее томно-мучительный взгляд сводит его с ума, лишает силы воли, он чувствует мягкое прикосновение ее пальцев к своей щеке и начинает двигаться внутри, постепенно наращивая темп. Немного погодя, она послушно следует за ним, подстраиваясь под его телодвижения, стараясь не обращать внимания на неприятные ощущения. Однако вскоре она совсем о них забывает - чем быстрее и резче толчки, тем скорее нарастает внутри напряжение, заставляя выгибаться всем телом, срываясь стонами с искусанных губ. Она комкает в руках расстеленное на полу пальто, а он целует ее в шею, с каждым рывком проникая все глубже и глубже, желая заполнить все внутри нее, стать с ней одним целым. Нет, он не обходителен, не угождает, он делает все так, как ему нравится, и тем удивительнее, что это приносит наслаждение им обоим. Он не знает, хватит ли ему терпения довести ее до конца - слишком долго он не был с женщиной, слишком в ней узко и слишком приятно. А еще... он никогда не чувствовал ничего подобного раньше - там в груди что-то громко и гулко бьется в такт его телодвижениям, от каждого ее стона все сладко ноет внутри. У нее такое ощущение, что он знает ее тело наизусть - выучил за столько бессонных ночей, пока водил по нему пальцами и губами, будто читал открытую книгу на языке любви. Он двигается очень быстро, и она не успевает за ним, почти уже нет сил, но все тело натянуто, словно струна. "Потерпи, потерпи немного", - сбивчиво шепчет ей на ухо Канаме. Она послушно кивает, еле сдерживая вскрики, проводя рукой по его влажной спине, изредка впиваясь в нее ноготками. Он прижимает ее еще крепче, входя на всю глубину, почти беспощадно вдавливаясь в ее тело, покрывая влажными поцелуями ее шею. Из последних сил отсрочивает момент, чтобы не оставить у нее разочарования от ее первого раза, но понимает, что еще немного, и он больше не сможет сдерживаться. Ускоряется еще сильнее, наконец-то, чувствуя, как внутри нее все начинает сокращаться, даря ему настоящее блаженство. Эмма выгибается всем телом и коротко вскрикивает, цепляясь за его мокрую шею, чувствует, как электричество движется к кончикам пальцев, и пытается привести в порядок дыхание. Канаме нависает над ней, разглядывая ее лицо. Его золотисто-карие глаза лучатся теплотой и заботой. Он убирает с ее лба прилипшую прядку, и она прижимается щекой к его ладони. - Я люблю тебя, - неожиданно даже для себя самого выдает Асахина, заставив глаза девушки округлиться от удивления, а затем наполниться слезами. - Я тебя тоже, - шепчет она, и он, улыбнувшись, наклоняется, чтобы одарить ее самым долгим и чувственным поцелуем.