Жители одичалых городов

      Ни один закон в мире не был принят на ровном месте и без веской причины. Когда в один прекрасный день все страны пришли к выводу, что двойники должны быть отстранены от всех дел государства и поселены в опустевших городах-призраках, Родерих не молчал. Он был в числе меньшинства, не согласного с такой инициативой, равно как и Венгрия, но их голоса уже ничего не значили. Разумеется, куда им тягаться с Германией, у которого всегда были проблемы с его двойником, Америкой и Англией, беда которых тоже была на слуху, и с Россией, который и был главным инициатором этого мракобесия.       Пришлось смириться. Австрия смотрел на Роланда, своего пусть проблемного и шумного, но все же дорогого сердцу двойника, виноватым взглядом, когда пришлось велеть ему переезжать в Деллерсхайм. Это была очень старая деревня, жители которой были полностью эвакуированы в годы аншлюса. Потом Деллерсхайм получил дурную славу благодаря вермахту, а после войны по решению правительства он так и остался пустовать. Если кто и мог бы ужиться в этом тихом месте, то только Родерих, но точно не Роланд, которому жизненно необходимо было хоть какое-то общество. Однако он смирился, после нескольких громких истерик и сломанного в хлам рояля, но все же.       Родериху тяжело далось это решение, и, кажется, одна лишь Венгрия его и понимала. Элизабет приехала к нему ночью пьяная и едва ли не плачущая, держа в руках непочатую бутылку виски. Австрия лишь коротко кивнул тогда и, усадив девушку на диван перед столом, принес бокалы. Им обоим нужно было забыться.       Хедервари пришлось отправить Этэль в Шармеллек, давно заброшенный городок, который был возведен как советский полигон. Она знатно потратилась, построила для двойника хороший дом и даже провела линии электропередач, дабы Этэль ни в чем не нуждалась, но все равно ощущала свою вину.       Выпивая в полной тишине, Родерих и Элизабет вспомнили Пруссию. Их с ним объединяло слишком многое, а потому его страшная кончина стала для них ударом. Сперва не стало Гюнтера, которого Австрия очень любил как верного друга, а потом Гилберт сошел с ума и был убит. Родерих никогда прежде не был так потерян, равно как и Элизабет, которая рыдала на чужой могиле в его объятиях. Но не прошло много времени, раны едва-едва зажили, как им пришлось лишить себя еще и двойников. Разумеется, Роланд и Этэль были живы и невредимы, но они стали узниками у себя же дома, ограниченные во всем, и это было ужасно.       Время шло. Общая беда сильно сплотила Австрию и Венгрию, куда сильнее, чем прежняя необходимость объединиться ради выживания. Они проводили вместе много времени, порой куда-то ездили втихаря, едва выпадала возможность отдохнуть от дел. Однажды Элизабет пересеклась с Сербией для обсуждения какого-то экономического проекта. Они остались наедине надолго. Родерих не знал, о чем они там говорили, но именно после этого разговора что-то радикально изменилось.       Венгрия настойчиво потребовала, чтобы они вместе поехали в Деллерсхайм. Недоуменный Родерих, однако, согласился. Все понимали, что решение об отстранении двойников было принято из-за кого-то вроде Оливера и Люциано, тех, кто реально опасен для всего мира. Но ведь Роланд не был таким. Родерих помнил время, когда его всегда взбалмошный двойник буквально менялся в лице, едва ему стоило услышать о концлагерях и газовых камерах, как он втихаря подкармливал узников в тюрьмах, как он скрывал беглых советских пленных и под страхом смерти перевозил их в безопасное место. При всей напускной безалаберности Роланд на самом деле был куда добрее Родериха, он умел сочувствовать и ощущать чужую боль, чего не было дано его оригиналу.       Старый каменный дом с низкими потолками показался до ужаса темным и мрачным. Когда Родерих переступил порог, его сердце дрогнуло. Ролан обнаружился на захламленном диванчике под пледом. Таким потерянным Австрия его не видел уже очень давно. Когда-то давно было время, когда его двойник пинками гонял по дому маленьких Италию и Священную римскую империю, шумел по ночам и устраивал дебоши. Он был похож по темпераменту на Пруссию, похож так сильно, что это выбивало из колеи и заставляло строить причудливые догадки. Но теперь Роланд был сломлен тяжестью пережитого и всеми покинут.       — Родерих?       Он сперва с недоверием уставился на оригинала, точно не веря своим глазам. За Австрией вошла Элизабет. Она прикрыла лицо ладонью, ее глаза были влажными от непрошенных слез. Когда Роланд подскочил с места и бросился к нему, Родерих распахнул перед ним свои объятия. Обняв его, он впервые за многие годы ощутил себя цельным и по-настоящему счастливым, словно с сердца упал тяжелый камень.       — Роланд…       Двойник чуть отстранился, дабы посмотреть в его глаза.       — Я не хочу тут быть. Родерих, забери меня с собой! Я не хочу…       Австрия не позволил ему договорить. Он припал к губам двойника поцелуем, как делал много раз прежде, и Роланд тут же заткнулся, ощутив знакомый вкус. Родерих уже принял решение. Разорвав поцелуй, он коснулся рукой волос двойника.       — Мы едем домой.       В тот же миг Элизабет подошла к ним. Они обнимались втроем и чувствовали, что теперь все правильно. Да, ни один закон в мире не принимается просто так, все имеет веский повод, но Австрия, который всегда жил по закону, понимал, что на этот раз должно быть иначе. Он поступился законом и не сожалел об этом, потому что теперь Роланд был в его объятиях, а Венгрия тихонько плакала, касаясь каждого из них.       Следующее утро они встретили уже в Вене, очнувшись втроем в одной постели. То, что произошло между ними ночью, было острой необходимостью, после которой стало хорошо и легко. Элизабет лежала на груди Роланда и касалась пальцами его кожи, а Родерих, лежавший по другую сторону, уткнулся носом в его волосы, такие же темные, как его собственные, и подумал об Этэль. Они с ней никогда не любили друг друга, скорее даже двойник Элизабет его ненавидела, но именно в этот миг Родерих понял, что им не хватает ее.       Прошло больше месяца, прежде чем Австрия сказал Германии о том, что его двойник отныне имеет право свободно передвигаться по стране. Людвиг возмущался и требовал вернуть Роланда обратно в Деллерсхайм, но в дело неожиданно вмешался Россия.       — Я тебя понимаю как никто другой, — сказал он Австрии, уведя его в сторону так, чтобы никто не смог подслушать. — Я тоже люблю своего двойника, в отличие от них.       Он взглядом указал на Германию и Англию, который как раз подошел о чем-то его спросить. Родерих, однако, мотнул головой.       — Это ведь именно ты инициировал то, что сейчас происходит.       Разумеется, зачем Брагинскому выдвигать предложение о том, чтобы все двойники оказались заперты в городах-призраках, если он так любит своего двойника. Однако Россия хмыкнул.       — Да, это была моя инициатива. Но кто сказал, что мой двойник сейчас не в Москве, в моем удобном и теплом доме, в моей постели?       Австрия потрясенно распахнул глаза.       — Что?       Брагинский приложил палец к губам, требуя молчать и не распространяться, а потом продолжил:       — Мы уже видим, кто из всех нас настоящие лицемеры, не правда ли? Посмотри на них, — он снова указал взглядом на остальные страны. — Они только и рады полностью прибрать все к своим рукам, особенно Америка. А Англия так и вовсе запер своего двойника в подвале. Ты бы смог так поступить с Роландом? — вопрос явно был риторический, потому как Россия и сам все прекрасно понимал. — Я бы тоже не смог. Будь моим союзником, Родерих, и я сделаю так, что не только ты, но еще и Венгрия сможет вернуть своего двойника. Я это могу, поверь.       Не верить Брагинскому в тот миг было сложно. Но Эдельштайн не понимал ровным счетом ничего.       — Зачем все это?       — Мы не такие, как они. И ты это скоро поймешь, — только и сказал он. — Так что, ты со мной?       Нужно было что-то решать, и Родерих снова подумал сперва о Роланде и Элизабет, которых он любил искренне и всем сердцем, а потом об Этэль, которая осталась одна в Шармеллеке.       — Да, — решительно ответил он. — Я с тобой. Но на что я подписываюсь, принимая такое решение?       Это был важный вопрос. Да, хорошо, если Россия и правда поможет ему и Венгрии соединиться с двойниками, но он определенно будет ожидать ответной услуги.       — На нормальную жизнь, Родерих.       Австрия в итоге поверил ему. Россия в самом деле добился частичной амнистии для Роланда, но самому Родериху сказал, что проверять никто не будет, ведь Роланд не входил в число проблемных двойников. Так что Австрия оставил двойника при себе на постоянной основе, но афишировать этого, разумеется, не стал.       Уже потом он сам лично поехал в Шармеллек к Этэль. Сейчас, спустя почти десять лет, он не мог толком сказать, как так вышло, что Этэль повисла на его шее, а он сам усадил ее на стол, наспех сдвинул трусики и вошел в девушку. Они занимались сексом с невероятной горячностью и долго, как потом объяснила сама Этэль, она сильно истосковалась по плотским утехам за минувшие годы. А вот разговор им дался куда сложнее. В Шармеллек было тихо, пустующие здания нагоняли тоску. Этэль зачем-то повела Родериха в одно из них. Они забрались на третий этаж, и там девушка показала ему надписи на русском языке. К чему это было Австрия так и не понял, но они потрахались снова, в этой заброшке, рядом с перевернутой металлической кроватью, ощущая запахи запустения и пыли, и это было странно.       На следующий день Этэль тоже оказалась в Вене. Ее переезд держался в строжайшей тайне. Вообще, поразительно, что они смогли так легко ужиться. Элизабет, дабы не вызывать никаких подозрений, приезжала лишь по выходным и старалась звонить только по личному телефону. И всякий раз, когда она приезжала, они устраивали нечто немыслимое. Наверное, это странно, когда четыре человека — два оригинала и два двойника, — приходятся любовниками друг другу. Но они не были даже людьми, все простое и мирское их не касалось.       Родерих быстро понял, что ему это все нравится. Ему нравилось видеть Элизабет в объятиях Роланда, нравилось смотреть на нее же, но уже с Этэль. Нравилось все, что они делали вчетвером, пусть и бытовая жизнь с Этэль была сложна, да и Роланда порой приходилось утихомиривать. Потом он нашел занятие для двойника, позволив ему создать музыкальную группу, в которую Этэль пошла барабанщиком, нацепив парик и чуть изменившись с помощью грима. Никто не знал о том, что она не отсиживается в Шармеллеке, впрочем, как и говорил Брагинский, проверять никто не стал, все было хорошо.       Так они и жили десять лет, и все было прекрасно. Россия дал о себе знать внезапным звонком вечером. Выслушав его, Эдельштайн поговорил с Венгрией и их двойниками. Решение помочь Брагинскому свершить задуманное было уже их общим. Именно поэтому они и собрались в Вене все вместе. В ходе их разговора камера наружного наблюдения засекла Германию, пришлось в срочном порядке притвориться, будто никаких двойников рядом нет и в помине, и Людвиг на это купился.       — День поэзии? Родерих, ты в курсе, что это Бернард Шоу, тут нет стихов, — Роланд засмеялся, помахав книгой перед лицом оригинала.       Тот лишь хмыкнул.       — Я сказал то, что первым пришло в голову. Впрочем, это и не важно, Людвигу сейчас не до книги.       — Это точно, — сидевшая на коленях Австрии Этэль уткнулась носом ему в висок. — Его ждет кое-что интересное.       Элизабет кивнула.       — Скоро это все закончится, и нам больше не придется прятаться. Скоро все будет так, как должно было быть изначально.       Именно на это они и уповали. Решение ведь уже принято, и все они верили в то, что поступают правильно.